А.К. Толстой

Дон Жуан

ДРАМАТИЧЕСКАЯ ПОЭМА

Посвящается памяти Моцарта и Гофмана

Aber das ist die entsetzliche Folge des Sündenfalls, dass der Feind die Macht behielt, dem Menschen aufzulauern, und ihm selbst in dem Streben nach dem Höchsten, worin er seine göttliche Natur ausspncht, böse Fallstricke zu legen Dieser Conflict der göttlichen und dämonischen Kräfte erzeugt den Begriff des irdischen, so wie der erfochtene Sieg den Begriff des überirdischen Lebens.

Hoffmann

(Но таково несчастное последствие грехопадения, что враг получил силу подстерегать человека и ставить ему злые ловушки даже в его стремлении к высшему, в котором сказывается его божественная природа. Это столкновение божественных и демонических сил обусловливает понятие земной жизни, точно так же, как одержанная победа — понятие жизни неземной.

Гофман)


ПРОЛОГ

Красивая страна. Весенний вечер. Захождение солнца. Небесные духи спускаются на землю.

Д у х и

Из иной страны чудесной,
Людям в горести помочь,
Нас на землю Царь Небесный
Посылает в эту ночь;
Принести живое слово,
Жатвы все благословить,
Человека к жизни новой
Ободрить и укрепить!

О д и н   д у х

Жаль мне рода, что для хлеба
Маять век свой осуждён,
Мысль его стремится в небо,
Сам над плугом он согбён;
Всем страданьям, без изъятья,
Должен дань он заплатить,
И не лучше ль было б, братья,
Вовсе смертному не жить?

Д р у г о й   д у х

Все явления вселенной,
Все движенья вещества —
Всё лишь отблеск Божества,
Отраженьем раздробленный!
Врозь лучи его скользя,
Разделились беспредельно,
Мир земной есть луч отдельный, —
Не светить ему нельзя!

Т р е т и й   д у х

Бог один есть свет без тени!
Нераздельно в нём слита
Совокупность всех явлений,
Всех сияний полнота;
Но струящаясь от Бога
Сила борется со тьмой;
В Нём могущества покой —
Вкруг Него времён тревога!

Ч е т в ё р т ы й   д у х

Мирозданием раздвинут,
Хаос мстительный не спит:
Искажён и опрокинут,
Божий образ в нём дрожит;
И всегда, обманов полный,
На Господню благодать
Мутно плещущие волны
Он старается поднять!

П я т ы й   д у х

И усильям духа злого
Вседержитель волю дал,
И свершается всё снова
Спор враждующих начал.
В битве смерти и рожденья
Основало Божество
Нескончаемость творенья,
Мирозданья продолженье,
Вечной жизни торжество!

Ш е с т о й   д у х

Вечно вкруг текут созвездья,
Вечно светом мрак сменён:
Нарушенье и возмездье
Есть движения закон.
Чрез всемирное явленье
Бог проводит мысль одну
И, как символ возрожденья,
За зимой ведёт весну!

С е д ь м о й   д у х

Вот она, весна младая,
Свежим трепетом полна,
Благодатная, святая,
Животворная весна!
В неба синие объятья
Поднялась земли краса —
Тише! Слышите ли, братья,
Все ликуют без изъятья,
Все природы голоса!

В с е

На изложинах росистых,
На поверхности озёр,
Вдоль ручьёв и речек чистых,
И куда ни кинешь взор,
Всюду звонкая тревога,
Всюду в зелень убрана,
Торжествуя, хвалит Бога
Жизни полная весна!
 

П р о х о д я т   о б л а к а

Миновало холодное царство зимы,

И, навстречу движенью живому,
В юных солнца лучах позлатилися мы
И по небу плывём голубому.
Миновало холодное царство снегов,
Не гонимы погодою бурной,
В парчевой мы одетые снова покров,
Хвалим Господа в тверди лазурной!

Р а с ц в е т а ю т   ц в е т ы

Снова небо с высот улыбается нам,
И, головки подняв понемногу,
Воссылаем из наших мы чаш фимиам,
Как моление Господу Богу!

П р о л е т а ю т   ж у р а в л и

По небесным пространствам спеша голубым,

Где нас видеть едва может око,
Ко знакомым местам мы летим и кричим,
Длинной цепью виясь издалека.
Видим сверху мы праздник весёлый земли,
Здесь кончается наша дорога,
И мы кружимся вкруг, журавли, журавли,
Хвалим криками Господа Бога!

О з ё р а   и    р е к и

Зашумели ручьи, и расторгнулся лед,

И сквозят тёмно-синие бездны,
И на глади зеркальной таинственных вод
Возрождённых небес отражается свод
В красоте лучезарной и звездной!
И вверху и внизу все миры без конца,
И двояко является вечность:
Высота с глубиной хвалят вместе Творца,
Славят вместе его бесконечность!

Солнце зашло.

В   р о щ е   з а п е в а е т   с о л о в е й

Нисходит ночь на мир прекрасный,
Кругом всё дышит тишиной;
Любви и грусти полон страстной,
Пою один про край иной!
Весенних листьев трепетанье,
Во мраке веющие сны,
Журчанье вод, цветов дыханье,
Всё мне звучит как обещанье
Другой, неведомой весны!

Д у х и

Блажен, кто прост и чист душою,
Чей дух молитве не закрыт,
Кто вместе с юною землёю
Творца миров благодарит,
Но мыслью вечно восходящей
Не в жизни ищет идеал,
И кто души своей любящей
Упорно к ней не приковал!

С о л о в е й

Весны томительная сладость,
Тоска по дальней стороне,
Любовь и грусть, печаль и радость
Всегда межуются во мне,
Но в их неровном колыханье
Полны надежд мои мечты:
Журчанье вод, цветов дыханье,
Всё мне звучит как обещанье
Другой, далёкой красоты!

Д у х и

Чем тени сумрачней ночные,
Тем звезды ярче и ясней;
Блажен в беде не гнувший выи,
Блажен певец грядущих дней,
Кто среди тьмы денницы новой
Провидит радостный восход
И утешительное слово
Средь общих слёз произнесёт!

И тьму пусть терпит Божья воля,
Явлений двойственность храня, —
Блаженны мы, что наша доля
Быть представителями дня!

Пути Творца необъяснимы,
Его судеб таинствен ход,
Блажен, кто всех сомнений мимо
Дорогой светлою идёт!

Г о л о с

Прекрасно всё. Я радуюсь сердечно,

Что на земле теперь весна.
Жаль только, что её краса недолговечна
И декорация уж слишком непрочна!

Д у х и

Кем здесь нарушена святая тишина?
Чей голос разбудил уснувшие долины?

Г о л о с

Я живописи тень. Я тёмный фон картины,
Необходимости логическая дань.

Я нечто вроде общей оболочки,
Я чёрная та ткань,
По коей шьёте вы нарядные цветочки.

Д у х и

Зарницы блещут. Из болот
Седой туман клубится и встаёт,

Земля под нами задрожала —
О братья, близко здесь недоброе начало!

Г о л о с

Хотя не Слово я, зато я все слова!
Всё двигаю собой, куда лишь сам ни двинусь;

По математике я — минус,
По философии — изнанка божества;
Короче, я ничто; я жизни отрицанье;
А как господь весь мир из ничего создал,
То я тот самый матерьял,
Который послужил для мирозданья.
Клеветникам назло, прогресс во всём любя,
Чтоб было что-нибудь, я в дар принес себя,
Не пожалел отдать часть собственного теста,
Чтоб вылепиться мог вселенной сложный шар;
А так как быть нельзя, не занимая места,
То в остальное он вошел, как в свой футляр.
Когда вы, полные восторженной хвалою,
Поднявши очи к небесам,
Акафисты свои поёте фистулою,
Я к звонким вашим дишкантам
Фундаментальный бас.

Д у х и

По дерзостным речам
Тебя узнать легко. Явись же лучше к нам

И не веди происхожденья
Хвастливо от предвечной тьмы;
Увы, ты был, до дня паденья,
Таким же светлым, как и мы!

Г о л о с

Мне грамоту мою отстаивать — бесплодно;

Во мне так много есть сторон,
Что быть готов я, коль угодно,
Не что иное, как бурбон.
Но если с этой точки зренья
Мы будем на моё смотреть происхожденье,
Тогда осмелюся сказать,
Вам не во гнев и не в обиду,
Что я, имев несчастье потерять
Архангельский мой вид, лишился вовсе виду.
Поэтому, коль я вам подлинно собрат,
То одолжите мне, любезные собратья,
Какой-нибудь наряд,
Приличный облик или платье!

Д у х и

Бери любой; явися нам
Как змий, как ворон иль иначе!

С а т а н а
(является в виде черного ангела)

Вот так известен я певцам,
А живописцам наипаче.

П е р в ы й   д у х

Замолкнул соловей, поблёкнули цветы,

Подёрнулися звёзды облаками...
Скажи, погибший брат, чего здесь хочешь ты
И что есть общего меж нами?

В т о р о й   д у х

Дух отрицания, безверия и тьмы!

Дух возмущенья и гордыни!
Тебя ли снова видим мы,
Врага и правды и святыни?

Т р е т и й   д у х

Ты ль, мной самим, как червь, низверженный во прах,

Теперь, с насмешкой на устах,
Дерзаешь в сонме сём являться?

С а т а н а

Превосходительный! не стыдно ль так ругаться?
Припомни: в оный день, когда я вздумал сам

Владыкой сделаться вселенной
И на великий бой поднялся дерзновенно
Из бездны к небесам,
А ты, чтоб замыслам противостать свободным,
С негодованьем благородным,
Как ревностный жандарм, с небес навстречу мне
Пустился и меня шарахнул по спине,
Не я ль в той схватке благотворной
Тебе был точкою опорной?
Ты сверху напирал, я снизу дал отпор;
Потом вернулись мы, я вниз, ты в поднебесье,
И во движенье сил всемирных с этих пор
Установилось равновесье.
Но если б не пришлось тебе меня сшибить
И, прыгнув сгоряча, ты мимо дал бы маху,
Куда, осмелюся спросить,
Ты сам бы полетел с размаху?
Неблагодарны вы, ей-ей,
Но это всё дела давно минувших дней, Кто вспомнит старое, того да лопнет око!

Д у х и

Какое ж ныне замышленье
Тебя из бездны вызвало опять?

С а т а н а

Хотелось мне, для развлеченья,
Весной немножко погулять.
Но, впрочем, у меня есть и другое дело.
Коль вам беседовать со мной не надоело,
Охотно сообщу задуманный мной план.

(Садится на обгорелый пень.)
Есть юноша в Севилье, Дон Жуан,
А по фамильи — де Маранья.
Ему пятнадцать лет. Счастливые года!
Чуть пухом поросла младая борода,
Почти ещё дитя. Но в мыслях колебанье
И беспокойство видны иногда.
Как размышляет он глубоко
И как задумчив он порой!
К какой-то цели всё неясной и высокой
Стремится он неопытной душой;
Но если речь зайдёт о воинской отваге
Или любви коснётся разговор,
Его рука уже на шпаге,
Огнём горит орлиный взор.
Как он хорош в толпе придворной,
Одетый в бархат и атлас,
Когда он клонит так притворно
Свой взор при встрече женских глаз!
Зато как иногда он смело
На них украдкою глядит!
Сам бредит о любви, а кровь кипит, кипит...
О молодость моя, куда ты улетела!
Вы правы, господа! На утре бытия
Мечтателем когда-то был и я,
Пока не преступил небесного предела!

Д у х и

О Сатана, кого назвал ты нам!
Сей Дон Жуан любимец есть природы,
Он призван к подвигам и благостным делам,
Пред ним преклонятся народы,
Он будет славен до конца,
Он стражей ограждён небесной неприступно,
К нему ты не прострёшь руки своей преступной —
Познай: сей Дон Жуан избранник есть Творца!

С а т а н а

Мой также. Я давно его заметил.
Я знаю, сколь удел его в грядущем светел,
И, юношу всем сердцем возлюбя,
Я сделаю его похожим на себя.

Д у х и

Но где же власть твоя? Где сила?

С а т а н а

Оно и не легко. И дорого, да мило!
Послушайте. Во всём я к точности привык.
Ведь каждый данный пункт, характер или лик
Мы можем мысленно, по нашему капризу,

И кверху продолжить и книзу.
Я часто сам от скуки наблюдал,
Как иногда моя меняется натура:

Взберусь наверх — я мрачный идеал;
Спущуся вниз — карикатура.
Теперь, как с кафедры адъюнкт,
Я вашего прошу вниманья:
Любую женщину возьмём как данный пункт;
Коль кверху продолжим её мы очертанье,
То наша линия, как я уже сказал,
Прямёхонько в её упрётся идеал,
В тот чистый прототип, в тот образ совершенный,
Для каждой личности заране припасенный.
Я этот прототип, не зримый никому,
Из дружбы покажу любимцу моему.
Пусть, в каждом личике, хоть несколько годящем,
Какое бы себе он ни избрал,
Он вместо копии всё зрит оригинал,
Последний вывод наш в порядке восходящем.
Когда ж захочет он, моим огнём палим,
В объятиях любви найти себе блаженство,
Исчезнет для него виденье совершенства,
И женщина, как есть, появится пред ним.
И пусть он бесится. Пусть ловит с вечной жаждой
Всё новый идеал в объятьях девы каждой!
Так с волей пламенной, с упорством на челе,
С отчаяньем в груди, со страстию во взоре,
Небесное Жуан пусть ищет на земле
И в каждом торжестве себе готовит горе!

Д у х и

О дух неправды! Тот, кто ищет свет,
Кто жаждет лишь обнять, что вечно и прекрасно,
Над тем у ада власти нет,
И ты сгубить его надеешься напрасно.
Познает правду он, рассеется твой мрак,
Как ветром на луну навеянная тучка!

С а т а н а

Вот в этом-то и закорючка.
Уладить дело надо так,
Чтобы, во что бы то ни стало,
Всё под носом ловил далёкий он призрак
И с толку сбился бы искатель идеала.
Ведь чёрту, говорят, достаточно схватить
Кого-нибудь хоть за единый волос,
Чтоб душу всю его держать за эту нить
И чтобы с ним она уж не боролась;
А Дон Жуан душой как ни высок
И как ни велики в нём правила и твёрдость,
Я у него один подметил волосок,
Которому названье — гордость!

Д у х и

О братья, окружим незримою толпой

Младое сердце Дон Жуана,
С врагом в упорный вступим бой,
Да не свершит над ним обмана!
Туман и мрак разгоним с юных дум,
Да явится им истины дорога!

С а т а н а

К чему весь этот треск и шум?
Помилуйте, побойтесь бога!
Зачем кричать заране: караул!
Могу сказать вам непритворно,
Моё влиянье благотворно;
Без дела праведник, пожалуй бы, заснул.
Поверьте, для людей толчки полезны эти,
Как галванисм полезен для больных,
И если б черта не было на свете,
То не было бы и святых!

Д у х и

Довольно. В сумраке земля уже почила,

Безмолвен лес, тиха поверхность вод,
Покой и мир для смертных настаёт...
Да сгинет Сатаны завистливая сила!

С а т а н а

Покойной ночи всем! Увидим, чья возьмёт!

(Исчезает.)

Д у х и
(одни)

В тревожном жизни колебаньи
Всегда с душой враждует плоть;
Да озарит твоё сиянье
Стезю блудящего, Господь!
Но если, пламенный и страстный,
Он слепо вступит в мрак и ночь,
В час испытанья, в час опасный,
Дозволь нам слабому помочь!
Твои пути необъяснимы,
Твоих судеб таинствен ход,
Блажен, кто всех соблазнов мимо
Дорогой светлою идёт!





О замысле

В первоначальной редакции драма заканчивалась раскаянием и перерождением Дон Жуана: он монах и умирает в монастыре.

Отвечая на критические замечания Б. М. Маркевича, Толстой следующим образом раскрывал свой замысел: «...В ранней молодости он любил по-настоящему, но, постоянно обманываясь в своих чаяниях, он в конца концов перестал верить в идеал и горькое наслаждение стал находить, попирая ногами всё то, чему он некогда поклонялся. Я изображаю его в этот второй период. Привыкнув отрицать добро и совершенство, он не верит в них и тогда, когда встречает их в образе донны Анны. Своё чувство он принимает за похотливое желание, а между тем это любовь... Дон Жуан больше не верит в любовь, но наделен воображением столь пылким, что эта вера возвращается к нему всякий раз, как он отдается своему чувству, и в сцене с донной Анной он ему отдался, несмотря на то, что раньше намеревался её соблазнить... Он верил во всё, что говорил донне Анне, пока командор... не вернул его к действительности, ко всем его минувшим разочарованиям и к его теперешнему скептицизму, о котором он на минуту позабыл... Каждый, впрочем понимает «Дон Жуана» на свой лад, а что до меня, то я смотрю на него так же, как Гофман: сперва Дон Жуан верит, потом озлобляется и становится скептиком; обманываясь столько раз, он больше не верит даже и в очевидность» (письмо от 10 июня 1861 г.) Об истолковании образа Дон Жуана см. таже во вступительной статье, с. 29.


Примечания

(*) Эпиграф — из рассказа Э.-Т.-А. Гофмана «Дон Жуан».
(*) Выя — шея.
(*) Слово — здесь: Бог («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» — Ин. 1.1).
(*) Акафист — хвалебное церковное песнопение или чтение.
(*) Бурбон — грубый, невежественный человек; первоначально — офицер, выслужившийся из солдат, на армейском языке слово означает выскочку.
(*) Сонм — собрание, общество.
(*) ...Дела давно минувших дней... и т. д.— Цитата из поэмы Пушкина «Руслан и Людмила».
(*) Адъюнкт — помощник профессора.
(*) Галванисм (гальванизм) — электрические явления при соприкосновении разнородных металлов, открытые итальянским физиологом Л. Гальвани: в середине XIX в. широко применялись с медицинскими целями.

Хостинг от uCoz