Генеральный директор проекта и ответственный редактор доктор исторических наук, профессор МГИМО(У) Андрей Борисович Зубов

Книга подготовлена при участии издательства «Паломник».

История России. XX век: 1939–2007 / под ред. А.Б. Зубова. — М., Астрель: ACT, 2010. — 847. [1] с.: ил.

История, как и любое творение человека, требует не только фиксации фактов, но и их нравственного осмысления. Эта книга возвращает русской истории человека и исторический факт, из безличного описания «объективных процессов» и «движущих сил» вновь делает историю личностной и фактичной. Поэтому здесь много воспоминаний очевидцев, биографических справок, а также фрагментов важнейших документов. Это история людей, а не истории процессов и сил. Книга написана большим авторским коллективом ученых из России и многих стран мира, поставивших перед собой совершенно определённую задачу — рассказать правду о жизни и путях народов России в XX веке.

Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Часть 4
РОССИЯ В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ И ПОДГОТОВКИ К ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ (1939–1953)

Глава 1. ОТ СЕНТЯБРЯ 1939 К ИЮНЮ 1941 ГГ.

4.1.1. Расстановка сил в мире к 1939 г.: агрессоры и их жертвы.
С англо-французами или с нацистами?
Пакт «Молотова — Риббентропа»

В начале 1939 г. мир всё больше сползал к «большой войне». Япония продолжала вести войну в Китае, поражение которого означало бы огромное усиление её потенциала. В ноябре 1938 г. Япония, не встречая серьёзного противодействия, впервые открыто провозгласила своей целью создание «нового порядка в Восточной Азии» — так называемой Восточно-Азиатской сферы сопроцветания, в которую по замыслам японских политиков должны были войти русский Дальний Восток, Китай, Юго-Восточная Азия, Нидерландская Индия, Филиппины, Новая Гвинея, острова Океании. За планами экономического сотрудничества ясно проглядывало желание японских милитаристов подчинить все эти страны своему политическому контролю.

Не менее опасный оборот принимали события в Европе. 15 марта 1939 г., используя в качестве предлога «приглашение» со стороны словацких сепаратистов, войска Вермахта вошли в Чехию, которая была превращена в германский протекторат. Агрессивному примеру Гитлера последовали и его союзники: присоединившаяся к Антикоминтерновскому пакту Венгрия получила в награду отторгнутую от Чехословакии Подкарпатскую Русь (Закарпатье), а Италия аннексировала Албанию. 22 марта, пригрозив Литве войной, Гитлер добился передачи Германии Клайпеды (Мемеля) с прилегающей к этому портовому городу областью в устье Немана. В тот же день Румынии было навязано экономическое соглашение, по которому Германия получала всю румынскую нефть по заниженным ценам.

Следующим объектом германской экспансии стала Польша. Сразу после Мюнхена Гитлер стал добиваться от Варшавы передачи Германии Данцига (Гданьска) и права экстерриториального прохода через «польский коридор», а также присоединения Польши к Антикоминтерновскому пакту. Однако это давление встретило стойкое сопротивление польского правительства. Ответом Гитлера стал план военного разгрома Польши («план Вайс»), утвержденный в начале апреля 1939 г. и предписывавший начать вторжение не позднее 1 сентября.

Захват Гитлером Чехословакии в нарушение Мюнхенского договора и его военные приготовления против Польши показали западным демократиям тщетность политики умиротворения. 22 марта Великобритания и Франция заявили, что предоставляют гарантии военной помощи западным соседям Германии — Бельгии, Голландии и Швейцарии. Вскоре аналогичные гарантии были предоставлены и Польше, а затем — Греции, Румынии и Турции.

Франция и Великобритания приступили к наращиванию своих армий и вооружений. В военном отношении в 1939 г. Англия и Франция значительно превосходили по численности своих армий Германию и имели полное господство на море. На суше самой сильной армией в Европе по численности живой силы и техники была в то время армия СССР, превосходившая сухопутные силы, например, США в 11 раз.

Реальная близость «большой войны» заставила Париж и Лондон по-новому взглянуть на роль советского фактора. Позиция СССР становилась очень важной и для Гитлера, которому в свете растущего противодействия англо-французов было необходимо нейтрализовать СССР для беспрепятственного захвата соседней с нею Польши. От того, с какими державами СССР заключит союз, зависели в 1939 г. судьбы Европы и всего мирового сообщества. Союз с Великобританией и Францией обеспечивал Европе мир: Гитлер отчаянно боялся повторить опыт Первой Мировой войны — лобовое столкновение с новой Антантой, безусловно, остудило бы агрессивные амбиции нацистов. Союз СССР с Антикоминтерновским пактом означал немедленную войну в Европе. Заключив между собой союз, три агрессивных режима — нацистский, большевицкий и фашистский — почувствовали бы в себе достаточно сил, чтобы не откладывая опрокинуть ненавидимые ими «демократии».

Сталин желал войны. Мир в Европе оставлял его в границах 1920 г., мешал «экспорту революции». Покорив Россию, большевики жаждали не менее нацистов мирового господства, вдохновлялись им. Но пока не разгромлены западные «буржуазные» демократии, ни о каком мировом господстве и речи не могло быть. На XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 г. он призывает не торопиться, «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». Понимая ограниченные возможности СССР, «загребать жар чужими руками» Сталин хотел сам. Если Англия и Франция были бы не против стравить нацистов и коммунистов и таким образом их взаимно обессилить и отвести угрозу агрессии от демократической Европы, то Сталин думал направить удар Германии на Запад, на Францию и Англию, обессилить их в долгой и изнурительной войне, подобной Первой Мировой, а потом войти в Европу в качестве спасителя мира от нацизма й установить большевицкий режим, как в СССР, от Британии до Эстонии. Так думал он исполнить завет Ленина о мировой революции, не осуществлённый в 1918–1920 гг. Ещё в 1925 г. он говорил, что в случае войны «нам придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашу весов». Теперь наступал тот самый давно ожидаемый момент.

Сталин сам хочет выбрать время и условия вступления СССР в войну. Он ведёт с Англией и Францией дипломатическую игру, требует их согласия на проход советских войск через Прибалтику, Польшу и Румынию (чего эти государства никогда бы не допустили, опасаясь последующей советизации), но уже с конца 1938 г. устанавливает негласные контакты с Германией, используя при этом переговоры с западными державами как средство давления на Гитлера. В мае 1939 г. он снимает с поста наркома иностранных дел Максима Литвинова, сторонника союза с Англией и Францией и к тому же еврея, и заменяет его председателем правительства Вячеславом Молотовым. Дверь к сближению с Берлином была открыта.

17 апреля 1939 г. Сталин предложил Великобритании и Франции заключить договор о взаимопомощи, который бы предусматривал немедленное оказание помощи друг другу в случае германской агрессии, направленной как непосредственно против них, так и против всех западных соседей СССР. В качестве условия исполнения своих обязательств перед возможными союзниками Сталин требовал занятия Красной армией «буферной зоны» — Польши, Румынии, Латвии, Эстонии, Литвы и Финляндии. Правительства Чемберлена и Даладье, прекрасно понимая, что в действительности означает это «прохождение войск», долго не соглашались даже обсуждать сталинские «условия». Но Сталин, помня об успехе Гитлера в Мюнхене, был настойчив. И после подписания в Берлине германо-итальянского союзного договора, получившего название «Стального пакта», Англия и Франция дали 28 мая согласие на начало переговоров с СССР. Для французов и особенно англичан переговоры с Москвой были прежде всего средством удержания Гитлера от войны с Польшей, дабы, пусть после Мюнхена с изъятиями, но сохранить Версальскую систему в Европе.

Англо-франко-советские политические переговоры проходили в Москве с 15 июня по 2 августа в обстановке глубокого взаимного недоверия. Поскольку все «буферные» между СССР и Германией государства видели в СССР главную угрозу и наотрез отказывались принять советскую «помощь», англо-французы после долгих колебаний согласились зафиксировать гарантии им только в секретном протоколе. Западные страны отказывались признать за Советским Союзом полную свободу рук в Прибалтике, вытекавшую из предложенного Москвой определения «косвенной агрессии» и противодействия ей, — то есть в праве на оккупацию буферных стран, даже если нападение Германии совершено не против них. Тем не менее было решено перейти к переговорам о заключении военной конвенции, регулирующей конкретные формы и объём взаимопомощи.

Параллельно с московскими переговорами Лондон пытался договоритьcя с Берлином о новом, расширенном варианте Мюнхена: в обмен на отказ Германии от дальнейшей агрессии Великобритания была готова признать её доминирование в Восточной Европе (включая требования к Польше). В июне — июле в обстановке секретности британские дипломаты несколько раз пытались достичь компромисса с Германией. К концу июля эти попытки закончились. Англо-германское соглашение не состоялось в силу непримиримых противоречий между сторонами: Великобритания требовала от Рейха отказа от агрессивной политики на европейском континенте и невмешательства в дела других стран. Ещё одним камнем преткновения стало желание Германии вернуть утраченные после Первой Мировой войны колонии и добиться доминирования на Ближнем Востоке. Позиция Великобритании, при всех максимальных её уступках, делала невозможным достижение тех планов германского господства, которые Гитлер озвучил на знаменитом совещании 5 ноября 1937 г. Поэтому англо-германское соглашение не состоялось, и Великобритании приходилось возвращаться к идее англо-франко-советского объединения, несмотря на неуступчивость Польши и Румынии по вопросу о военном сотрудничестве с СССР.

В ожидании ответа Гитлера Чемберлен тянул с началом трёхсторонних военных переговоров, отправив англо-французскую делегацию в Москву на пассажирском пароходе. Напротив, фюрер, встревоженный московскими переговорами, спешил их окончательно сорвать и обезопасить себя с востока. Сведения о тайных англо-германских контактах появились в британской печати и вызвали опасение Москвы, что западные партнёры, обойдя Сталина, заключат договор с Гитлером. Распространяя слухи об англо-германских контактах, германская разведка стремилась подтолкнуть Сталина к уступчивости по вопросу о разделе сфер влияния в Восточной Европе.

Информируя полпредов СССР об очередных трудностях на трёхсторонних переговорах, Молотов в середине июля с явным раздражением заключил: «Видимо, толку от всех этих бесконечных переговоров не будет. Тогда пусть пеняют на себя». Он уже знал: то, что отказывались дать англичане и французы, соглашались дать нацисты. Присоединение СССР к державам оси сулило в тактическом плане хорошие перспективы «для продвижения мировой революции», то есть для осуществления экспансионистских планов Сталина и его окружения, а присоединение Москвы к англо-французскому блоку никаких перспектив «для продвижения мировой революции» не давало; более того, это присоединение делало бы войну в Европе в 1939 г. невозможной. Такая перспектива Сталина совершенно не устраивала. Сталин и Молотов вели циничную игру сразу на двух шахматных досках, сравнивая возможные выгоды обоих вариантов. При этом переговоры с союзниками в Москве были в первую очередь инструментом психологического давления на фюрера: если ты мне не дашь, я договорюсь с англичанами. Гитлер и Риббентроп знали, что с англо-французами Сталин не сговорится. Они ему никаких земель третьих стран за спиной самих этих стран не отдадут. Но игра Сталина на «двух досках» нацистских руководителей нервировала и подталкивала Гитлера к новым уступкам.

Англо-французская военная миссия во главе с французским генералом армии Ж. Думенком и британским адмиралом Р. Драксом прибыла в Москву 11 августа. Медленное прибытие западной делегации, чьи полномочия были достаточно неопределённы в первые дни, позволило советской стороне в образовавшейся между 25 июля и 11 августа паузе интенсифицировать контакты с Германией. Гитлер нервничал, так как первоначально установленная дата нападения на Польшу (26 августа) неуклонно приближалась, а соглашение с Советским Союзом так и не было достигнуто.

3 августа министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп встретился в Берлине с Астаховым, замешавшим отозванного в отпуск советского полпреда Мерекалова, а Молотов в Москве имел беседу с германским послом в Москве графом фон дер Шуленбургом. В ходе этих предварительных бесед обе стороны выяснили, что от Балтики до Черного моря взаимные интересы друг друга не сталкиваются.

И всё же немцы торговались буквально за каждый квадратный километр. Сначала они и слышать не желали о передаче СССР Балтийских государств, объявляя их «германским жизненным пространством» и требуя сохранения их формальной независимости под германским протекторатом. Но Молотов был настойчив, а союз с СССР Гитлеру необходим. Риббентроп предлагает разделение сфер влияния по Даугаве: Литва, Семигалия и Курляндия отходят Германии; Эстония, Лифляндия и Латгалия — Советам. Но сторговаться Сталину удалось выгодней: Эстония и Латвия полностью передавались СССР. Столь же жёсткие переговоры шли по Польше, Бессарабии, Финляндии.

Сами балтийские народы со всё возрастающим ужасом смотрели на международную ситуацию, складывающуюся вокруг их маленьких государств. На секретных переговорах начальников штабов армий Латвии и Эстонии в Валке летом 1939 г. латыши настаивали на концентрации войск на южной границе против Вермахта, в то время как эстонцы — на восточной против РККА. Начальник эстонского штаба генерал Реек полагал, что СССР понадобится не менее чем двухсоттысячная армия, чтобы подавить сопротивление балтийских национальных армий.

10 августа Риббентроп сообщил Г. Астахову о скором начале войны с Польшей и возможной цене советского нейтралитета в ней. «Отказ (Германии в пользу СССР. — Отв. ред.) от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши… — докладывал полпред в Москву, — это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей». 11 августа — за день до начала трёхсторонних военных переговоров с Англией и Францией — Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение «вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов».

Утром 12 августа в Москве открылись переговоры с англичанами и французами. Советской стороной руководили нарком обороны СССР маршал К.Е. Ворошилов и начальник Генерального штаба Красной армии командарм 1-го ранга Б.М. Шапошников. 13 августа генерал Думенк заявил, что Франция готова выставить для совместной борьбы против Германии 110 дивизий, 4 тысячи современных танков и 3 тысячи пушек крупного калибра от 150 до 420 мм, не считая дивизионной артиллерии. Кроме того, во французскую армию были готовы вступить 200 тысяч испанских республиканцев, оказавшихся во Франции после победы франкистов. Британский генерал-майор Т. Хейвуд заявил, что Британия сразу же после начала войны готова выставить 16 дивизий.

В тот же день 13 августа Ворошилов издал приказ № 0129, в соответствии с которым в Ленинградском военном округе создавалась Новгородская армейская группа (с 14 сентября 1939 г. — 8-я армия), игравшая впоследствии важную роль в нападении Советского Союза на Финляндию. К 13 августа военно-политические приоритеты высшей номенклатуры ВКП(б), скорее всего, уже определились в направлении достижения соглашения с той стороной, которая в ближайшем будущем обеспечит свободу действий СССР в Прибалтике и Финляндии. 14 августа Ворошилов поставил вопрос о том, разрешат ли правительства Румынии и Польши пропустить войска Красной армии через свою территорию, если СССР вступит в военный союз с Великобританией и Францией. Без согласия на вступление частей РККА на территорию восточноевропейских государств Ворошилов считан ведение переговоров неактуальным. Союзники немедленно обещали запросить на эту тему Варшаву и Бухарест.

14 августа Риббентроп направил Молотову через Шуленбурга телеграмму № 175, в которой, в частности, утверждалось:

1. Идеологические расхождения между национал-социалистической Германией и СССР не препятствуют деловым отношениям и установлению нового и дружественного сотрудничества. Период противостояния во внешней политике может закончиться раз и навсегда.

2. Интересы Германии и СССР нигде не сталкиваются.

3. Капиталистические демократии Запада являются непримиримыми врагами как национал-социалистической Германии, так и СССР.

4. Руководителям обоих государств следует не пускать события на самотек, а решительно действовать в подходящее время.

В заседании союзных миссий 15 августа Шапошников сообщил англо-французской делегации о том, что СССР готов выставить против Германии 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 5 тысяч орудий, 9-10 тысяч танков и от 5 до 5,5 тысячи самолётов. Далее стороны обсуждали военно-морскую проблематику. 15 августа Ворошилов издал директиву, в соответствии с которой предлагалось увеличить штатную численность 37-ми кадровых (постоянных) стрелковых дивизий РККА с 6,9 тысячи до 8,9 тысячи человек и развернуть на базе ещё 36-ти стрелковых дивизий 92 дивизии, каждая из которых должна была в мирное время иметь штат в 6 тысяч человек.

В тот же день вечером французский военный атташе в Польше генерал Ф. Мюсс выехал из Парижа в Варшаву, чтобы добиться от польского Генерального штаба согласия на проход советских войск. Но пока в ходе англо-франко-советских переговоров партнёры разбирали возможные варианты военных действий, Молотов сообщил Шуленбургу в ответ на телеграмму Риббентропа № 175, что правительство СССР «тепло приветствует германские намерения улучшить отношения с Советским Союзом и верит в искренность этих намерений». Молотов предложил обсудить идею заключения пакта о ненападении между Германской империей и СССР. И когда на следующий день 16 августа на англо-франко-советских переговорах обсуждались вопросы состояния союзных ВВС, Риббентроп телеграммой № 179 сообщил в Москву, что Германия может подписать с СССР пакт о ненападении, способна повлиять на урегулирование советско-японских отношений, и подтвердил готовность лично прибыть в Москву в любой день начиная с 18 августа.

17 августа в заседании союзных миссий пространно обсуждались вопросы состояния ВВС РККА. Ворошилов, возможно по инструкции Сталина, задал ряд вопросов, которые требовали ответов на уровне глав правительств Великобритании и Франции. Поэтому нарком обороны предложил прервать работу совещания и возобновить её 20 или 21 августа, когда из Парижа и Лондона поступят соответствующие ответы. Адмирал Драке предложил провести следующий раунд переговоров 21 августа, оговорившись, что в случае получения ответов до того совещание возобновит работу раньше.

Оптимистично оценивая работу совещания в своих депешах в Лондон и Париж, ни Думенк, ни Драке не знали, что советско-германское сближение уже приняло необратимый характер и судьба мира в Европе предрешена. 18 августа Риббентроп телеграммой № 185 на имя Шуленбурга просил его добиться у Молотова санкции на свой немедленный приезд, подтвердив готовность подписать и пакт о ненападении, и секретный протокол о советско-германском разделе сфер влияния в Восточной Европе.

Решающим днём для мира оказалось 19 августа. В этот день Сталин выступал на секретном заседании Политбюро ЦК ВКП(б).

На секретном заседании Политбюро 19 августа 1939 г. Сталин произносит речь следующего содержания:

«Вопрос мира или войны вступает в критическую для нас фазу. Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Великобританией, Германия откажется от Польши и станет искать модус вивенди с западными державами. Война будет предотвращена, но в дальнейшем события могут принять опасный для СССР характер. Если мы примем предложение Германии, она, конечно, нападёт на Польшу, и вмешательство Англии и Франции станет неизбежным <…> [тогда] мы сможем надеяться на наше выгодное вступление в войну.

Опыт двадцати последних лет показывает, что в мирное время невозможно иметь в Европе коммунистическое движение, сильное до такой степени, чтобы захватить власть. Диктатура партии становится возможной только в результате “большой войны”. Мы сделаем свой выбор, и он ясен. Мы должны принять немецкое предложение и вежливо отослать обратно англо-французскую миссию. Первым преимуществом, которое мы извлечём, будет уничтожение Польши. <…> В интересах СССР, чтобы война разразилась между Рейхом и капиталистическим англо-французским блоком <…> и длилась как можно дольше с целью изнурения двух сторон» (текст впервые опубликован в: Т.С. Бушуева. Проклиная — попробуйте понять // Новый мир (Москва). 1994. № 12. С. 230–237).

Вероятно, это не стенограмма, а пересказ речи, совпадающей с позднейшими заявлениями Сталина Георгию Димитрову и сентябрьским циркуляром Коминтерна.

В тот же день произошли ещё три важных события. Аккредитованные в Польше дипломаты Великобритании и Франции получили отрицательные ответы польского министра иностранных дел Бека по поводу возможности присутствия любых иностранных войск на суверенной польской территории в мирное время. Бек. в частности, заявил: «Маршал Ворошилов пытается сейчас мирным путем добиться того, чего он хотел добиться силой оружия в 1920 г.». В Берлине было подписано советско-германское торгово-кредитное соглашение, а поздним вечером 19 августа Шуленбург передал в Берлин вручённый ему Молотовым проект пакта о ненападении, подчеркнув, что настоящий договор вступит в силу только в случае «подписания специального протокола по внешнеполитическим вопросам», являющегося, по требованию советской стороны, «составной частью пакта». Позицию Сталина укрепил успех, одержанный в те важные дни войсками комкора Жукова на Халхин-Голе (см. 3.2.29).

22 августа Гитлер провёл совещание с участием генералитета Вермахта, на котором поставил собравшихся в известность о своем непоколебимом желании развязать войну против Польши в ближайшие дни, независимо от того, окажут ли ей поддержку Великобритания и Франция. В разгар совещания фюрер сообщил ошеломлённым генералам главную новость: «Установлен личный контакт со Сталиным», и война на два фронта Германии не грозит. В тот же день в Москве Ворошилов со значением сказал Думенку: «Английская и французская стороны слишком долго затягивали политические и военные переговоры. Поэтому мы не исключаем, что за это время могли произойти важные политические события».

Риббентроп прилетел в Москву в полдень 23 августа. При пересечении советской границы его самолёт «Кондор» в районе Минска был случайно обстрелян советской системой ПВО, так как сообщение о предоставлении воздушного коридора поступило из Москвы с опозданием. Однако и Гитлер, и Риббентроп, и Сталин были настолько заинтересованы в соглашении друг с другом, что не придали скандальному инциденту, способному при других обстоятельствах привести к войне, никакого значения. Первая предварительная беседа в Кремле продолжалась днём три часа. В это время французский посол в Варшаве Л. Ноэль, несколько дней подряд бившийся с польскими партнёрами, направил в Москву на имя генерала Думенка следующую телеграмму: «Польское правительство согласно… в случае общих действий против немецкой агрессии сотрудничество между Польшей и СССР на технических условиях, подлежащих согласованию, не исключается».

Но Риббентроп уже сообщил Гитлеру о благоприятном ходе переговоров. Между 23 часами 23 августа и часом ночи 24 августа 1939 г. в Кремле Риббентроп и Молотов подписали заключённый сроком на 10 лет договор о ненападении между Германией и Советским Союзом, а также секретный дополнительный протокол, который, по требованию советской стороны, рассматривался как важнейшая составная часть пакта. До начала операции «Вайс» оставались считаные дни.

Сталин и Риббентроп быстро пришли к соглашению, подписанному в ночь с 23 на 24 августа и получившему название «пакт Молотова — Риббентропа», хотя с советской стороны переговоры вёл Сталин. Открытая часть пакта — договор о ненападении — по настоянию немцев был сформулирован таким образом, что он сохранял силу даже в случае новой агрессии Германии против третьих стран; кроме того, каждая из сторон обязалась не участвовать в группировках, прямо или косвенно направленных против другой, что исключало участие СССР в любой антигерманской коалиции.

Но самая важная и циничная часть пакта крылась в секретном протоколе о разграничении «сфер интересов» двух стран, по которому к советской сфере отходила восточная часть Польши, Латвия, Эстония, Финляндия и Бессарабия, а к германской — западная Польша и Литва. Демаркация в Польше шла по Висле. Варшава делилась на две части: СССР отходило её восточное предместье — Прага.

На ужине после подписания пакта, в котором принимали участие только Сталин, Молотов, Риббентроп и Шуленбург, Сталин произнес тост: «Я знаю, как сильно германская нация любит своего вождя, и поэтому мне хочется выпить за его здоровье». Выпил Сталин и за здоровье Генриха Гиммлера, «человека, который обеспечивает безопасность германского государства». Берию он представил Риббентропу как «нашего Гиммлера». Риббентроп позднее рассказывал своему итальянскому коллеге графу Чиано: «Я чувствовал себя в Кремле, словно среди старых партийных товаришей».

Уже в тюрьме, во время Нюренбергского процесса, Риббентроп так вспоминал знаменитый сталинский тост 24 августа 1939 г.:

«Был сервирован небольшой ужин на четыре персоны. Сталин встал и произнес короткий тост, в котором сказал об Адольфе Гитлере как о человеке, которого он всегда чрезвычайно почитал. В подчёркнуто дружеских словах Сталин выразил надежду, что подписанные сейчас договоры кладут начало новой фазе германо-советских отношений».

Подписанием пакта «Молотов — Риббентроп» Гитлер получал полную свободу рук в развязывании войны с Польшей и на какое-то время выводил СССР из числа своих потенциальных противников. Кроме того, в Берлине уже 21 августа 1939 г. был подписан немецко-советский торговый договор, предоставляющий СССР крупный кредит и открывавший Германии доступ к стратегическому сырью и материалам из СССР. Сталин же получал от Гитлера то, в чём ему упорно отказывали западные демократии, — обширную буферную зону на своих западных границах и свободу действий в её пределах.

Его выигрыш состоял не во времени — предотвращении или отсрочке германского нападения на СССР (такое нападение Гитлер в 1939 г. не планировал да и не мог осуществить из-за военной слабости и отсутствия общей границы), а в пространстве. Германия, имея в 1939 г. 52,5 дивизии, 30,6 тысячи орудий и миномётов, 3,4 тысячи танков и 4,3 тысячи самолётов, не могла напасть на СССР, который имел в составе своих Вооружённых сил 147 дивизий, 55,8 тысячи орудий и миномётов, 21 тысячу танков и 11 тысяч самолётов.

В результате договора у Сталина появлялась возможность продолжить полюбовный раздел сфер влияния с Германией и её союзниками. Но важнее всего этого был сам факт начала войны. Сталин добился реализации своей цели: капиталисты воевали друг с другом, а он оставался в роли «третьего радующегося», готового вступить в дело тогда, когда Германия и англо-французы окончательно измотают друг друга и будут согласны на его, Сталина, условия.

Ценой сговора двух диктаторов для Москвы стала война в Европе, которая в июне 1941 г. обрушилась на Россию. Гитлер, завоевав, в результате пакта от 23 августа, практически всю континентальную Европу, смог значительно обогатить свой тыл и укрепить тем самым военный потенциал. В июне 1941 г. Германия уже была в два— три раза сильнее, чем в августе 1939-го. В результате пакта «Молотов — Риббентроп» резко ухудшились отношения СССР с западными демократиями, его будущими союзниками.

«Правда» от 24 августа назвала советско-германский договор «инструментом мира». Гитлер со своей стороны заявил на совещании с генералитетом 22 августа: «Теперь, когда я провёл необходимые дипломатические приготовления, путь солдатам открыт». То есть без договорённости со Сталиным он бы на Польшу нападать не решился.

4.1.2. Завоевание и раздел Польши. Катынь

Немцы вступили в Польшу утром 1 сентября 1939 г. Поляки дрались храбро, но преимущество немцев было велико, и за семь дней они приблизились к Варшаве. 9 сентября началась жестокая битва на Бзуре, к западу от Варшавы. «Правда» лгала в те дни, что «польская армия практически не сражается вообще». Польская армия сражалась самоотверженно и геройски, несмотря на громадное превосходство немцев в технике, особенно в современных танках и самолётах. С первых дней войны Варшава и иные крупные города Польши подвергались разрушительным ковровым бомбардировкам, в которых погибли десятки тысяч мирных жителей.

Поляки с нетерпением ждали, когда в войну вступят их сильные союзники — Франция и Великобритания. После полудня 3 сентября Великобритания и Франция объявили Германии войну, но не предпринимали на западной границе никаких действий. Это позволило Германии бросить против Польши ³/₄ своих вооружённых сил, обнажив западный фронт. Гитлер шёл на большой риск: если бы Англия и Франция исполнили как надо свои союзнические обязательства, Германия, по мнению военных специалистов, была бы разгромлена в течение месяца в войне на два фронта. Но французы и англичане не желали воевать. Память о страшных потерях в Первую Мировую войну не позволяла им ринуться в новую бойню. И они предпочли наблюдать за разгромом Польши со стороны, надеясь, что, покорив Польшу, Гитлер наконец-то насытится, с лихвой восстановив Второй рейх — Германскую империю Вильгельма II. На западе началась «странная война», когда мирную тишину разрывали время от времени ленивые перестрелки. Советская пресса назвала войну «второй империалистической», и Молотов заявил: «Бессмысленно и преступно вести такую войну, как война за уничтожение гитлеризма, прикрываемая фальшивым флагом борьбы за демократию».

5 сентября СССР отказал Польше в поставках и транзите военных материалов. До 17 сентября в Мурманске нашли убежище 18 германских судов, проследовавших в советские территориальные воды из Северной Атлантики и укрывшихся от атак британского флота. Попытавшиеся в этой связи приблизиться к кромке территориальных вод СССР британские эсминцы были обстреляны советскими дальнобойными батареями.

Когда, истекая кровью, польская армия удерживала фронт к западу от Варшавы, крепость Модлин, Львов, Гдыню и полуостров Хель, Красная армия получила 14 сентября приказ «перейти в наступление против Польши для освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии от польской фашистской оккупации». 17 сентября Красная армия силами шести армий и особой конно-механизированной группы имени Дзержинского, числом в 620 тысяч человек, вступила в Польшу. В составе большевицкой армии было три бронетанковых корпуса и 12 бронетанковых бригад, шесть кавалерийских корпусов. Сталин вовсе не рассчитывал в Польше на «лёгкую прогулку». И действительно, от самой границы польская армия оказала большевикам упорное сопротивление.

Бои развернулись у Вильны, под Львовом, на западном берегу озера Свирь, под Шучиным на севере Белоруссии и Козангрудком (Давид-городком) на юге. Под Гродно бои шли с 20 по 22 сентября, на Буге у Янова Подляшского до 27 сентября. На Западной Украине упорные бои произошли под Тарнополем 18–19 сентября, Шумском — 20–21-го, под Березно на Волыне — 19–25 сентября. До 20 сентября держался Львов. 25 сентября встречное сражение произошло под Равой-Русской. Поляки все ждали, что союзники ударят по немцам на Западе, и тогда натиск на Польшу немецких армий ослабнет и можно будет перебросить войска на оборону от большевиков. Но наступления на Западе не было, и, не получая подкреплений, польские солдаты были вынуждены сдаваться в плен.

Англия и Франция не только не предприняли активных военных действий на Западе, они и воздержались от разрыва дипотношений и объявления войны СССР, хотя Польшу на их глазах завоёвывали два агрессора. На агрессию Сталина в Париже и Лондоне предпочли закрыть глаза. Воевать одновременно, пусть даже и «странно», и с Гитлером, и со Сталиным французы и англичане не хотели.

Нередко немецкие и советские войска совместно подавляли очаги сопротивления поляков. Большевицкие газеты воспевали «советско-германское братство по оружию». В Бресте 22 сентября состоялся совместный немецко-советский военный парад в связи с передачей Вермахтом города Красной армии в соответствии с предварительными договорённостями. Парад принимали комбриг Семен Моисеевич Кривошеин и генерал Гейнц Гудериан.

Когда 28 сентября капитулировала Варшава. Риббентроп снова прилетел в Москву и подписал новый договор «о дружбе и границе» и секретные протоколы об обмене населением и борьбе с польским подпольем. Одна из статей секретного протокола предусматривала отказ СССР от части польских земель между Вислой и Бугом в обмен на Литву, которую теперь Германия отдавала своему испытанному союзнику — СССР (кроме Мариампольского уезда, который, для выравнивания границы у польского города Сувалки. Германия сохранила за собой). В секретных протоколах от 28 сентября 1939 г. были положения об обмене населением, которые коснулись и русской эмиграции. Из ставшей советской Прибалтики некоторые эмигрантские семьи уехали в Германию под видом этнических немцев. Одну из таких семей (Раров) энкаведист уговаривал: «Ну куда вы едете? Мы и туда придем!»

Но бои ещё продолжались. 29 сентября пала крепость Модлин, 2 октября сдалась мужественно державшаяся в течение месяца в окружении польская дивизия на полуострове Хель. 6 октября, зажатая между германскими и советскими войсками, сдалась последняя польская группа войск под командованием генерала Францишека Клеберга.

В конце сентября президент Игнаций Мостицкий и его правительство выехали из Польши в Румынию и были интернированы. Лондон предоставил убежище польскому правительству в изгнании. Президентом в изгнании стал Владислав Рачкевич. Польское лондонское правительство возглавил 30 сентября 1939 г. генерал Владислав Сикорский. Он же стал Главнокомандующим польской армией и призвал поляков продолжать партизанскую борьбу против завоевателей. Не сдавшиеся в плен польские части уходили в леса. Они и примкнувшие к ним добровольцы создали Союз вооружённой борьбы, будущую Армию Крайову (с 1942 г.), подчинявшуюся генералу Сикорскому.

31 октября Молотов на заседании Верховного Совета СССР сказал о Польше: «Оказалось достаточно короткого удара со стороны германской армии, а затем Красной армии, чтобы ничего не остаюсь от этого уродливого детища Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских национальностей».

В 1938 г. в Польше проживало 24 млн поляков, 5 млн украинцев и 1.4 млн белорусов. Но по указанию Сталина «Правда» писала об «освобождении» 8 млн украинцев и 3 млн белорусов в занятых Красной армией польских воеводствах. Многие украинцы и белорусы, особенно малограмотные сельские жители, встречали красноармейцев с радостью. Они надеялись, что русские и православные власти освободят их от польско-католического гнёта. Наивные хлеборобы совершенно не представляли себе, какую политику несут эти войска на своих штыках. Радовались и евреи, избавленные от нацистского геноцида. Правда, часть из них, по секретной договорённости, большевики передали в Бресте немцам.

Можно ли назвать агрессией присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР? В нашей стране различно думают об этом. Даже в нашем авторском коллективе была высказана мысль, что «мы взяли своё». Но кто «мы» и какое «своё»? Если рассуждать с точки зрения законности коммунистической власти, то эта власть в 1919 г. ради победы над Белыми обещала Польше значительную часть Украины и Белоруссии. В 1920 г., не желая отдавать обещанное, Красная армия дошла до Варшавы, стремясь завоевать всю Польшу и пройти через неё в Германию. Под Варшавой Красная армия была наголову разбита, и ради победы над Врангелем Ленин поспешил заключить с Польшей перемирие, а потом и Рижский мир в 1921 г. Западную Украину и Западную Белоруссию Польша получила именно по Рижскому миру. В 1939 г. СССР нарушил им же подписанный мир noслe поражения в его же агрессии 1920 г. Следовательно, война сентября 1939 г. — это была именно агрессия СССР против Польши.

Но если взглянуть глубже и не считать коммунистический режим законным, то тогда ясно, что мир 1921 г. в принципе незаконен, ибо заключён поляками с преступным режимом. Но тогда тем более не преступному коммунистическому режиму восстанавливать справедливость. Он, сталинский режим, — не мы. Мы — русские, украинцы, белорусы, евреи — такие же его жертвы, как и поляки.

На территории, отторгнутой Сталиным от Польши, проживали и поляки, и евреи, и белорусы, и украинцы. Поляков действительно среди них было меньшинство — от почти половины до одной десятой населения от воеводства к воеводству. Но ведь воссоединяются не земли, потому что на них живут люди, а люди, потому что хотят быть среди соотечественников, чтобы жить счастливо. Сталин же присоединял именно земли, людям он счастья не принес. Сотни тысяч украинцев, поляков, евреев, белорусов были депортированы со своих земель в Сибирь. Десятки тысяч — убиты, оставшиеся лишились имущества, подверглись иным репрессиям. Какое уж там счастье, если именно украинцы (а не поляки) до хрущёвских времён вели в лесах и горах борьбу с коммунистами. Поэтому и с точки зрения счастья людей присоединение восточной части Польши к СССР было агрессией, но не русской, а сталинской, коммунистической. Первую агрессию коммунисты совершили против России, а в 1939 г. настал черёд и Восточной Польши.

В октябре в занятых СССР районах Польши состоялась инсценировка выборов. Кандидатами могли выдвигаться только коммунисты и сочувствовавшие им. Сформированные таким образом народные собрания «Западной Украины» и «Западной Белоруссии» провозгласили «советскую власть» и обратились в Верховный Совет СССР с просьбой о воссоединении. Просьба была удовлетворена.

1 ноября 1939 г. в Советский Союз официально вошли Западная Украина и Западная Белоруссия. Они представляли собой половину территории бывшей Польши. 29 ноября всем жителям этих территорий было предоставлено советское гражданство. Виленский округ большевики передали Литве, дни независимости которой были уже сочтены.

Очень быстро местное население полностью разочаровалось в своих «освободителях». В деревне началась коллективизация, в городах — отбирание всяческой «частной» собственности и аресты «буржуазных националистов». Уже в сентябре были созданы по приказу Берии лагеря специального назначения для всех «врагов советской власти» на новых землях. Вскоре здесь было арестовано 120 тысяч человек, а кроме того, выслано вглубь Советского Союза 320 тысяч.

Германия в октябре присоединила к Рейху польскую часть Верхней Силезии и Вартеланд — район Познани и бывший польский коридор; туда заселяли этнических немцев из Прибалтики. Чисто польские земли образовали «Генерал-губернаторство» со строгим оккупационным режимом. Взятых в плен поляков немцы частично отправили на работы в Германию, частично отпустили по домам. Со временем многие из них вступили в Армию Крайову.

Красная армия взяла в плен более 240 тысяч польских военных. Солдаты были тут же отделены от офицеров. Большинство солдат в октябре были освобождены, но 25 тысяч отправлены на строительство дорог, а 12 тысяч — в качестве бесплатной рабочей силы в распоряжение наркомата Тяжелой промышленности. В Старобельске, Осташкове и Козельске были созданы специальные офицерские лагеря. К концу февраля 1940 г. было оставлено в лагерях 8376 офицеров и 6192 полицейских, пограничников и приравненных к ним лиц военного звания. Их собирались обвинить по статье 58 ч. 13 (борьба с международным рабочим движением) и отправить в лагеря в Сибирь и на Дальний Восток.

Но 5 марта 1940 г. Политбюро, по предложению Берии, решило убить узников офицерских лагерей, а также 11 тысяч поляков (в основном из образованного слоя — учителей, профессуры, священников, инженеров, фабрикантов, чиновников), находившихся в тюрьмах на занятых территориях. Приговоры 21 587 полякам были вынесены «тройкой» в составе Ивана Баштакова, Бачо Кобулова и Всеволода Меркулова. Предложения Берии были завизированы личными подписями Сталина, Молотова, Ворошилова. Микояна, а также заочно — Калининым и Кагановичем.

Тысячи украинцев и белорусов из культурной части польского общества также были интернированы и убиты. Убийство западно-белорусской интеллигенции было совершено в лесном массиве Куропаты под Минском, украинской — в тюрьмах западно-украинских городов.

С 3 апреля по 13 мая все приговорённые военные были убиты и захоронены в Катыни под Смоленском и у деревни Медное в Тверской области. Убитые в харьковской тюрьме были захоронены в 6-м квартале лесопарковой зоны под Харьковом и в других местах. В живых осталось не более 400 офицеров — главным образом осведомители НКВД или просоветски настроенные лица. Семьи убитых, которым ничего не сообщили о трагической судьбе их близких, были сосланы в Сибирь и Казахстан (более 60 тысяч). Многие из сосланных погибли от невыносимых условий в пути или на месте ссылки.

О судьбе убитых офицеров три года ничего не было известно. Польское лондонское правительство не раз запрашивало СССР о судьбе военнопленных. Ответы были туманны, вплоть до того, что офицеров отправили в Китай. В апреле 1943 г. немцы в Катынском лесу под Смоленском раскопали одно из массовых захоронений убитых поляков из Козельского лагеря. Комиссия Польского и Международного Красного Креста установила, что расстрел произошёл весной 1940 г. Но большевики всячески отрицали свою вину и утверждали, что поляков убили сами немцы. Большевики заставили и Православную Церковь лгать вместе с ними, взваливая вину на немцев. Только в 1989 г. Советский Союз признал свою ответственность за совершённый акт массового убийства и передал Польше ранее секретные документы.

Нюренбергский трибунал объявит военными преступниками и сурово наказал тех немцев, которые отдавали приказы на убийство военнопленных. Но никто из большевиков — убийц польских военнопленных — не был осуждён и не понёс наказания. Кобулов и Меркулов были расстреляны по делу Берии в 1953 г. Обвинения им были предъявлены в сталинском духе, как «шпионам» и «агентам империализма», о расстрелянных в Катыни офицерах не было сказано ни слова.

Большинство солдат, взятых в плен Красной армией, уцелело. Некоторые остались в СССР и вступили в просоветские польские части, большая часть вступила в формировавшуюся в СССР армию генерала Владислава Андерса, подчинённую польскому правительству в Лондоне и вывезенную через Иран на Запад, где она отличилась в боях 1943–1944 гг. в Италии.

4.1.3. Захват Балтийских государств, Бессарабии и Северной Буковины

Попытка Прибалтики сохранить строгий нейтралитет в начавшейся Мировой войне не дата результата. Придравшись к тому, что 18 сентября польская подводная лодка зашла пополнить запас топлива в Таллин, Молотов объявил, что Эстония не в силах сама себя защищать. 21 сентября советский флот вошёл в морское пространство Эстонии, а самолёты пересекли её воздушную границу. Эстонское правительство отдало приказ своим войскам не оказывать сопротивления и начало переговоры в Москве. 28 сентября Молотов и эстонский министр иностранных дел Шелтер подписали договор «о взаимопомощи».

5 октября такой же договор был подписан с Латвией, 10-го — с Литвой. Договоры предусматривали ввод советских войск (по одной дивизии) и создание советских военных и морских баз на территории балтийских республик, а Литве к тому же возвращалась её историческая столица Вильнюс и его округ площадью в 6665 км², отторгнутые в 1920 г. поляками. Базы были созданы в Эстонии на Моонзундских островах (Хиуме и Саареме), а также в Палдиске. В Латвии — в Лиепае, Вентспилсе и в Ирбитском проливе. Сухопутные и военно-воздушные базы были созданы в Литве.

На заседании Верховного Совела СССР 31 октябри 1939 г. Молотов назвал совершенно беспочвенными и враждебными измышлениями обвинения СССР в намерении захватить страны Балтии.

Единственная страна, отказавшаяся подписать неравный договор, была Финляндия, сохранившая демократический строй. Парламент её отверг ультимативные советские предложения о размещении военных баз на её территории. Получив отказ, Советский Союз 30 ноября напал на своего соседа. Началась «зимняя» война. Нападение СССР стало причиной исключения его из Лиги Наций как страны— агрессора. Напуганная Прибалтика трусливо отказывалась даже словесно осудить действия большевиков в Лиге Наций, хотя с советских баз на Эстонской территории взлетали советские самолёты, бомбившие Финляндию. Посильная помощь всё же оказывалась: латвийские специалисты радиоперехвата расшифровывали радиограммы командования Красной армии и передавали их финской стороне.

Тем временем большевицкая пропаганда распространяла лживые сведения о том, что Прибалтика нарушает условия договора, хотя сам СССР увеличивал численность войск на территории Эстонии, Латвии и Литвы далеко за пределами цифр договоров.

Менее чем через год последовали дальнейшие шаги по советизации прибалтийских республик: 14 июня (в день, когда немцы взяли Париж) Литве, а 16 июня Эстонии и Латвии были предъявлены ультиматумы, обвинявшие их в нарушении договоров о сотрудничестве и требовавшие создания коалиционных правительств, которые бы такое сотрудничество обеспечили. Это было явным вмешательством в суверенные права прибалтийских государств. В Прибалтике развернулась ожесточённая дискуссия о том, стоит или не стоит сопротивляться. Но поскольку на их территории уже стояло 60 тысяч советских войск, верх взяли те, кто полагали сопротивление бессмысленным, и ультиматум был принят. 17–21 июня 1940 г. в государства Прибалтики вошли дополнительные соединения Красной армии, вслед за ней прибыли высокие совработники для смены власти. При поддержке из Москвы местные компартии, вышедшие из подполья, провели «демонстрации трудящихся» против своих «профашистских режимов».

Непосредственно перед вторжением Сталин запросил Гитлера, не согласится ли Германия уступить СССР Мариампольский уезд Литвы, который в сентябре 1939 г. Германия оставила за собой. Сталину очень хотелось иметь всю Литву, чтобы никакая часть литовского населения не могла бороться против его режима с независимой от него литовской территории. Гитлер согласился продать уезд — деньги фюреру были нужны. После короткого, но интенсивного торга Сталин выторговал уезд со всеми его обитателями за 7 500 000 золотых долларов. Деньги были уплачены, и Мариампольский уезд перешёл от Германии к СССР одновременно с присоединением Литвы — в июне 1940 г.

В Каунасе действовал заместитель комиссара иностранных дел Владимир Деканозов, в Риге — зампред правительства Андрей Вышинский, в Таллине — секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Жданов, который координировал работу остальных комиссаров. Были созданы марионеточные правительства, которые приняли новые избирательные законы, исключающие участие в выборах правых и правоцентристских партий. (Для примера: правящий Национальный Союз в Литве насчитывал в 1940 г. 12 тысяч членов, тогда как компартия едва достигла 3 тысяч человек.) Под контролем наблюдателей из Москвы 14–15 июля 1940 г. прошли выборы, на которых единственными кандидатами выступали коммунисты. По указанию из Москвы в каждой из трёх стран были созданы политические избирательные объединения — Союзы трудового народа.

Голосование было принудительным, результаты статистически нереалистические. В трёх странах за «кандидатов трудового народа» якобы было подано от 93 до 99,2 % (Литва) голосов участвовавших в голосовании. В Видземском округе Латвии за названный список проголосовали 101,3% избирателей. Всем проголосовавшим в паспорт ставили специальный штамп. У кого после 14 июля такого штампа не было, считались «врагами народа» и репрессировались. Уже в начале августа «по просьбе народа» все три государства были включены в состав СССР на правах союзных республик.

Верховный Совет СССР 3–6 августа принял три новых республики в «братскую семью народов». В том же августе были введены новые, типовые советские «конституции», парламенты переименованы в «верховные советы», а правительства — в «советы народных комиссаров». Была проведена новая аграрная реформа, по которой максимально разрешенный размер фермы составлял 30 га. Всё, что было за пределами этой площади, отчуждалось в государственный фонд либо было роздано безземельным. Хуторян насильно сселяли в деревни. В результате возникло много мельчайших нерентабельных хозяйств, многие земли запустели. Проведённая денежная реформа и начавшаяся национализация промышленности и банков вызвали мгновенный дефицит товаров ежедневного потребления. Резко упал уровень жизни.

В сфере культурной политики началась советизация, из школ и вузов стали изгонять неблагонадёжных преподавателей, были введены новые идеологические предметы (марксизм-ленинизм, конституция СССР, история ВКП(б)). Начались разрушение памятников, пересмотр театральных программ, закрытие газет и журналов, введён запрет на свободное книгопечатание.

Если первоначально немало латышей, эстонцев и литовцев встретили большевицкую власть с симпатией, надеясь на защиту от Германии, открытие новых промышленных предприятий, земельную реформу, то очень скоро насилия, творимые московскими большевиками, вызвали всеобщее уныние, а вскоре и сопротивление новой власти.

28 июня 1940 г. части Красной армии вступили на территорию Бессарабии и Северной Буковины, входивших в состав Румынии. Этой акции предшествовал ультиматум советского правительства правительству Румынии от 26 июня с требованием немедленного возвращения СССР Бессарабии как бывшей части России, а также передачи ему Северной Буковины, никогда не входившей в состав России. Аннексия Бессарабии (но не Северной Буковины) предусматривалась секретным советско-германским протоколом о разделе сфер влияния (23.08.1939). Условия ультиматума требовали эвакуации войск и администрации в четырёхдневный срок. Требования были нереалистичные для территории размером в 51 тысячу км²с населением в 3,75 млн человек. Обращение Румынского правительства к Германии с просьбой о помощи не имело успеха. Не дожидаясь эвакуации, советские войска напали на уходящие войска и в течение семи дней уничтожили 356 офицеров и почти 43 тысячи солдат.

В начале июля 1940 г. Буковина и часть Бессарабии были включены в состав Украинской ССР. Остальная часть Бессарабии была объединена с частью Молдавской АССР (Приднестровье) и преобразована в Молдавскую ССР. Все вместе новоприобретённые области Польши, Румынии и Прибалтики увеличили население СССР на 20 млн человек.

Советская аннексия Северной Буковины привела к первому после августа 1939 г. ухудшению отношений между СССР и Германией. Гитлер был возмущён «самоуправством» Сталина, который позволил себе в одностороннем порядке нарушить договор о дружбе с Германией. В Буковине жило немало немцев (до 1918 г. это была провинция Австро-Венгерской империи), и из Буковины открывается удобный путь до нефтяных приисков Румынии, эксплуатация которых была жизненно важна для реализации агрессивных планов Германии. В ответ на аннексию Северной Буковины (Молотов назвал Буковину процентами за использование Румынией Бессарабии в 1918–1940 гг.) Германия официально объявила о предоставлении Румынии гарантий безопасности. Чтобы Сталин не вздумал двигаться дальше, Гитлер ввёл туда летом 1940 г. свои войска. Чтобы поддержать своих колеблющихся союзников, он велел Румынии отдать Трансильванию Венгрии, а Добруджу — Болгарии. Так СССР и Германия разделили ещё одну восточно-европейскую страну, правда, на этот раз не до конца.

После присоединения Бессарабии и Северной Буковины к СССР большое количество местных румын были отправлены в ссылку и лагеря Сибири и Казахстана. Но было и иное: в Бессарабии 10 подпольщиков из НТС, пользуясь временной открытостью границы, перешли в СССР, чтобы нести в страну идеи антисталинской революции.

В бессарабских школах, где при румынах висел портрет короля, его заменили на сталинский. Дети долго не могли понять, в чём разница между королём и Сталиным и почему при «народной» власти процветает восхваление первого лица государства больше, чем при королевской. Тем не менее сначала советские войска были встречены населением доброжелательно, так как румыны, жившие к западу от Прута, относились к коренным жителям Бессарабии как к людям второго сорта. Жители города Кишинёва два дня выходили встречать части Красной армии, но встретили их лишь в ночь на третий день. Первым шоком для населения Бессарабии стал вид Красных командиров, которые бросились в магазины скупать спички, соль, обувь и одежду, а на удивлённые вопросы, зачем они это делают, бессарабцы получали ответ, что в СССР эти товары тяжело достать. На следующий вопрос: зачем доставать, когда можно купить, — ответом был изумлённый взгляд Красного командира. Начавшиеся репрессии и пропажа предметов первой необходимости быстро развеяли имевшиеся иллюзии.

В Прибалтике органы НКВД уже начиная с июня 1940 г. подвергли разного рода репрессиям около 700 тысяч жителей. Многие политически деятельные лица, в том числе из русских эмигрантов, были арестованы, некоторые расстреляны. На спецпоселение в дальние районы СССР отправляли целые семьи с детьми. До конца 1940 г. было арестовано, а затем убито, заключено в тюрьму или сослано в Сибирь всё политическое, интеллектуальное и хозяйственное руководство балтийских государств. Среди первых были сосланы президенты Эстонии и Латвии К. Пятс и К. Ульманис. Литовский президент А. Сметона бежал в Германию. Арестам и заключению в лагеря тут же была подвергнута национальная и русская интеллигенция, многие священнослужители, предприниматели, офицеры армии и полиции, учителя.

14 июня 1941 г. в рамках подготовки к нападению на Германию Сталин приказал провести арест и депортацию в Сибирь десятков тысяч «неблагонадёжных» лиц во всех присоединённых в 1939–1940 гг. областях, в том числе и местных коммунистов. Начались массовые ссылки. В это время из одной Прибалтики были сосланы не менее 43 тысяч человек. Мужчины, как правило, попали в лагеря, где большая часть погибла, женщин с детьми и стариков сослали в гиблые места Сибири на вечное поселение, для очень многих закончившееся уже через несколько месяцев мучительной смертью от голода, холода и болезней. Почти никому не были предъявлены обвинения. В условиях тотального террора люди скрывались в лесах, объединялись в небольшие вооружённые группы «лесных братьев», оказывали вооружённое сопротивление. Дальнейшие репрессии прервала начавшаяся война.

Историк Георгий Федотов, служивший в то время рядовым в войсках НКВД в Литве, пишет: «И крестьяне, и ксёндзы являлись носителями человеческого достоинства, независимости, духовности и именно поэтому не устраивали новую власть… Если в Восточной Литве выселение хуторян шло сравнительно спокойно, то в Западной Литве на силу ответили силой… И вот этих-то, кто на силу ответил силой, энкавэдэшники очень боялись».

Заняв летом 1941 г. Прибалтику, немцы обнаружили длинные списки тех, кого НКВД ещё предполагал депортировать, так что немецкой оккупации многие противники советской власти были обязаны своей жизнью. И участие прибалтийцев в германских вооружённых силах, и сохранившаяся в Прибалтике неприязнь к русским — следствие насильственной советизации и этих репрессий.

Оставшиеся за границей дипломаты бывших прибалтийских государств призывали мировое сообщество не признавать насильственное присоединение Прибалтики к СССР. Западные страны сочувственно отнеслись к призыву. Аннексий Литвы, Латвии и Эстонии они не признали.

4.1.4. «Зимняя война» 30 ноября 1939 г. — 13 марта 1940 г.

К 1939 г. Финляндия ориентировалась преимущественно на Швецию и Великобританию, поддерживая тесные экономические связи с США. 20 сентября 1939 г. Хельсинки подтвердил нейтралитет на конференции стран Северной Европы.

Советско-финляндский пакт о ненападении 1934 г. предусматривал исключительно мирное разрешение конфликтов. Но ещё в июне 1939 г. Сталин поручил разработать план нападения на Финляндию силами Ленинградского военного округа (ЛенВО), с августа на границе сосредотачивались войска. Для обострения отношений использовался сталинский тезис о мнимой угрозе Ленинграду. На Карельском перешейке граница — бывшая внутренняя граница Выборгской и Санкт-Петербургской губерний — проходила в 32 км от города. Политбюро указывало на «возможность артобстрела Ленинграда» или на вероятность «использования Финляндии третьей страной». Но финны не имели ни дальнобойной артиллерии, ни желания обстреливать Ленинград. Даже в 1941–1944 гг., когда Финляндия воевала на стороне Германии, пассивно участвуя в блокаде города, финское военно-политическое руководство отказалось от обстрелов, налётов и наступательных действий с Карельского перешейка против Ленинграда.

Переговоры 12 октября – 13 ноября зашли в тупик. Финны согласились передать СССР пять из шести требуемых островов и сместить границу вглубь перешейка на 15 км. Но разоружить «линию Маннергейма» — систему оборонительных укреплений на Карельском перешейке, защищавшую Хельсинки и промышленные районы южной Финляндии, — и разместить на Ханко базу, нарушив принцип нейтралитета, финские дипломаты отказались. 11 ноября Ворошилов издал приказ о создании в ЛенВО 106-й дивизии из советских карел. 21 ноября военный совет округа директивой № 4713 поставил задачи боеготовым 7-й, 8-й, 9-й и 14-й армиям. Переход в наступление намечался на час «X». Оккупировать Финляндию планировалось к 21 декабря — 60-летию Сталина.

26 ноября Молотов обвинил финнов в обстреле красноармейцев у пограничной деревни Майнила на перешейке. Но Хельсинки отверг обвинения, предложив расследовать инцидент на основе действовавших двухсторонних соглашений. Финны были готовы и к переговорам об обоюдном отводе войск от границы. В ответ Молотов обвинил правительство В. Таннера в «издевательстве» над «жертвами обстрела» и подчеркнул, что СССР отныне не связан пактом 1934 г., не подлежавшим односторонней денонсации. 29 ноября Москва разорвала дипломатические отношения. Финны поспешили заявить о готовности отвести войска от границы в одностороннем порядке и выполнить другие требования СССР.

Советская реакция последовала утром. В 8:00 30 ноября начался массированный артобстрел Финляндии. Атакам с воздуха подверглись Хельсинки, Турку, Тампере и другие города. За время войны от советских бомбардировок погибли и получили ранения около 3 тысяч граждан. Слабые финские ВВС налётов на советские города не совершали. Президент К. Каллио объявил состояние войны, назначив Главнокомандующим маршала Карла-Густава Маннергейма, в прошлом генерал-лейтенанта русской службы и георгиевского кавалера, героя Белой борьбы в Финляндии.

Зимой 1940 г. советские войска усилили 13-я и 15-я армии. К марту против Финляндии воевали уже 1,2 млн человек (12,5 тысячи орудий и миномётов, около 4 тысяч танков и почти 2,5 тысячи самолётов) — почти половина всей Красной армии. Финляндия, исчерпав все ресурсы, отмобилизовала 600 тысяч человек.

7-й армии надлежало прорваться через перешеек, овладеть столицей и южными районами Финляндии. Три армии севернее Ладоги обходили «линию Маннергейма» через Приладожье, рассекали страну и занимали север Суоми. Но война затянулась. В 40-градусный мороз появились тысячи обмороженных. Сила РККА не могла сломить качество финской армии. Красноармейцы — вчерашние пассивные и нищие колхозники — плохо ходили на лыжах и неумело воевали. Командиры действовали шаблонно и безынициативно. Лобовые атаки вели к бессмысленным потерям. Слабой была подготовка лётчиков, связистов, танкистов, совершенно неудовлетворительно выглядело взаимодействие родов войск. В карельских снегах советские дивизии напоминали огромное и малоподвижное войско азиатской деспотии, способное достичь успеха лишь за счет невероятных потерь и подавляющего превосходства. Кровавые атаки на «линию Маннергейма» 6-го, а затем 17–20 декабря полностью обессилили 7-ю армию.

Швеция искала мира для Хельсинки. Однако по решению Политбюро 1 декабря из работников Коминтерна было создано «Народное правительство» Финляндской демократической республики (ФДР) во главе с членом Президиума Коминтерна О.В. Куусиненом. Пребывало «правительство» в Териоках (ныне Зеленогорск). 106-я советская карельская дивизия превратилась в ядро Финской народной армии. Молотов заявил шведам: СССР не ведёт войны против Финляндии, а оказывает помощь правительству ФДР в «свержении гнёта помещиков и капиталистов». 2 декабря Куусинен и Молотов подписали «Договор о дружбе и взаимопомощи» между СССР и ФДР. К «Договору» прилагался секретный дополнительный протокол, содержание которого неизвестно. «Териокское правительство» Финляндия и мир не заметили. 14 декабря за агрессию Советский Союз был исключён из Лиги Наций. СССР поддерживали лишь германские дипломаты. Великобритания, США, Франция и Швеция поставляли Финляндии военные материалы. Из разных стран в Суоми прибыли 11,5 тысячи добровольцев. Многие из них были офицерами в армиях своих государств. В рядах финской армии мужественно сражались и русские эмигранты — бывшие Белые офицеры и их сыновья (братья Алексей и Юрий Феоктистовы и др.), которым эта часть Российской Империи дала пристанище после Гражданской войны.

Севернее Ладоги финские лыжные батальоны сумели нанести поражение десяти советским дивизиям, разгромив четыре из них. Неудачи вызвали ярость у Сталина. Свирепствовали военные трибуналы. Сталинский любимец армейский комиссар 1-го ранга Л.З. Мехлис практиковал показательные расстрелы командиров. Кирилл Афанасьевич Мерецков стал командующим 7-й армией. От него Сталин требовал прорвать «линию Маннергейма». С целью подготовки концентрированного удара на главном направлении 7 января 1940 г. был образован Северо-Западный фронт командарма 1-го ранга С.К. Тимошенко, сосредоточившего на перешейке огромные силы. Защитников «линии Маннергейма» войска 7-й и 13-й армий превосходили: по людям — в 4,5 раза, по артиллерии — в 9,5 раза, по авиации — в 7 раз, по танкам — в сотни раз. 11 февраля начался штурм; Тимошенко и Мерецков не считались с потерями. В финской обороне возникла трёхкилометровая брешь, и, не имея резервов, 17 февраля финны начали отход к Выборгу. Маннергейм потребовал от правительства завершения войны, истощившей силы Финляндии.

Перед СССР возникли перспективы дипломатического разрыва с США и конфликта с Западом. Англия и Франция больше не желали мириться с советской агрессией, как они смирились с захватом Польши. Общественность этих стран требовала решительно поддержать маленькую демократическую Финляндию перед лицом сталинской агрессии. На севере Финляндии ожидалась высадка англо-французского экспедиционного корпуса (57 тысяч человек). Первый эшелон, состоявший из английских гвардейцев и лыжников, французских иностранных легионеров и тысячи поляков (всего 15 500 человек плюс три батальона обслуживания), по указанию начальника британского Генерального штаба генерала Айронсайда должен был начать высадку в Нарвике 15 марта. Союзники предполагали перебросить в Финляндию одну тысячу бомбардировщиков. Британские и французские эксперты изучали варианты авиаударов по нефтепромыслам в Баку и операций в Закавказье из занятого тогда Великобританией Ирака.

Военная поддержка Англии и Франции ломала расчёты Сталина, так как уже в феврале 1940 г. в оперативных документах основным противником СССР называлась Германия, а не Великобритания и Франция. В итоге и Хельсинки, и Москва склонялись к миру. Требования СССР казались тяжелыми, но зато Финляндия сохранила независимость и избежала советизации. 8 марта на фоне кровавых и безуспешных боёв за Выборг в Москве начались переговоры. Вечером 12 марта мирный договор был подписан. В полдень 13 марта огонь на фронте стих.

По мирному договору от 12 марта Советский Союз получил 40 тысяч км² финской территории — Финляндия потеряла полуострова Рыбачий и Средний на Баренцевом море, территорию под Кублаярви, часть Карельского перешейка, включая Выборг, земли, примыкающие с севера к Ладожскому озеру, в том числе Сортавалу и древний Валаамский православный монастырь, который немедленно был разорён большевиками. Граница сместилась от Ленинграда на расстояние от 130 до 150 км. Военно-морская база на мысе Ханко в стратегической точке соединения Ботнического и Финского заливов была передана СССР на 30 лет. Около 400 тысяч местного населения, не желавшего оказаться под советской властью, вынуждены были стать беженцами в других частях Финляндии. Среди этих беженцев немало было и русских, оставшихся в Финляндии после Гражданской войны. Ушли вглубь Финляндии и монахи Валаамского монастыря, основав Нововалаамский монастырь — духовный центр православной Финляндии. Отданные СССР земли составляли примерно 11% народно-хозяйственного потенциала Финляндии.

13 марта в приказе по армии маршал Маннергейм сказал: «Солдаты! Более 15 тысяч из вас, тех, кто вышел на поле боя, никогда больше не увидят своих очагов, а сколь многие из вас навсегда потеряли способность к труду! Но вы также нанесли врагу тяжёлые удары, и если двести тысяч из них лежат в снежных сугробах и смотрят невидящими глазами в наше хмурое небо, — в том нет вашей вины».

За счёт аннексированных районов и Карельской АССР была образована Карело-Финская ССР, просуществовавшая до 1956 г. Война покончила с нейтралитетом Финляндии, армия которой в 1941 г. стала самым боеспособным союзником Вермахта. В 1941–1944 гг. финские войска по линии старой границы участвовали в блокаде Ленинграда. Нечеловеческие страдания и огромные жертвы ленинградцев явились одним из последствий «зимней войны».

На финском фронте Особые отделы НКВД фиксировали многочисленные антисталинские высказывания бойцов и командиров. 843 красноармейца были репрессированы за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Белые организации Русского Зарубежья (РОВС, НТС-НП и др.) пытались использовать ситуацию в Финляндии для борьбы с большевиками. При помощи Маннергейма и офицеров РОВС бывший секретарь Сталина Борис Бажанов в феврале — марте 1940 г. сформировал из пленных красноармейцев пять добровольческих отрядов Русской народной армии под политическими антисталинскими лозунгами. Опыт показал, что среди «подсоветских» людей оказалось немало скрытых противников Сталина. Не исключено, что поэтому большинство вернувшихся на родину советских военнопленных были заключены в концлагеря, а многие расстреляны органами НКВД.

Итоги советско-финляндской войны 1939–1940 гг.

Соотношение потерь свидетельствует о непрофессионализме РККА. После войны боевая подготовка войск и уровень компетентности были поставлены Ворошилову в вину. 7 мая 1940 г. в должности наркома обороны его заменил маршал С.К. Тимошенко. Потери финнов были примерно в десять раз меньше советских. Это — результат сталинских приёмов ведения войны, когда солдаты считались расходным материалом для достижения целей командования любой ценой. Престиж Красной армии очень поколебался после таких результатов «зимней войны». Для политиков и военных экспертов всех европейских государств стало ясно, что Красной армии как боеспособной величины действительно не существует, что уничтожение командного состава и массовый террор разрушили даже то, что было до середины 1930-х гг. Так обернулись слова Сталина: «Победить финнов — не бог весть какая задача». Задача оказалась не из простых.

Но для такой маленькой страны, как Финляндия, понесенные ею потери были трагически велики. И всё же финны, хотя и ценой больших потерь и уступок, но сохранили государственную независимость, которую утратили Латвия, Эстония и Литва. Для финнов это была победа их мужества и патриотизма, которой они гордятся и по сей день.

В 1939–1940 гг. Сталин фактически завершил Гражданскую войну, развязанную за 20 лет до того Лениным. Те части былой Российской Империи, которым удалось избежать большевизации в 1920-м, — получили её теперь на штыках Красной армии. Даже те области Австро-Венгрии, которые русская армия оккупировала в 1916 г. — Восточная Галиция и Буковина, были прихвачены и на этот раз. Только одна Финляндия, под руководством всё того же генерала Маннергейма, как и в 1918 г. отстояла свою свободу и отбросила Красные полки.

П.А. Аптекарь. Советско-финские войны. М., 2004.

Советско-финляндская война 1939–1940 / Сост. П.В. Петров. В.Н. Степаков: В 2 т. СПб., 2003.

4.1.5. Международная обстановка и подготовка СССР к войне с Германией, осень 1939 г. – лето 1940 г.

Всю зиму 1939–1940 гг., пока на востоке шла советско-финляндская война, на Западном фронте в Европе не было, говоря языком немецких военных сводок, «никаких особых происшествий». Только в воздухе и на море шла война, главным образом подводная.

Затем 9 апреля Гитлер занял Данию и устроил высадку в Норвегии, постепенно оккупировав всю страну от Осло до Заполярья. Дерзкая операция под носом у британского флота вызвала в Лондоне правительственный кризис. Невилла Чемберлена, имевшего после Мюнхена репутацию примиренца, сменил 10 мая 1940 г. на посту премьера волевой консерватор и убеждённый антинацист Уинстон Черчилль.

В тот же день немцы неожиданным манёвром через Арденнский хребет в обход оборонительной «линии Мажино» повели генеральное наступление на Запале, отсекая Бельгию и Голландию от Франции. Оно закончилось 14 июня взятием Парижа и восемь дней спустя капитуляцией Франции. Немцы дошли до испанской границы, взяли 1.9 млн пленных, но оставили осевшему в городке Виши новому французскому правительству маршала Петена не оккупированный юго-восток страны. Отторгнутые от Германии по Версальскому миру Эльзас и Лотарингия вернулись в Рейх.

В небе над Францией немецкая авиация всё же понесла серьёзные потери, ослабившие её в битве за Англию, оставшуюся теперь единственным противником Германии. С ней Гитлер воевать не хотел, как в силу «племенного родства», так и ввиду её островного положения. Ещё 24 мая 1940 г. он приостановил наступление на окружённый под Дюнкерком британский экспедиционный корпус, и англичане получили 12 дней, чтобы эвакуировать 338 тысяч военных через Ла-Манш. Весь июнь 1940 г. Гитлер надеялся достигнуть с Англией «разумного соглашения». Черчилль, обращаясь за помощью к американскому президенту Рузвельту, предупреждал его, что в Англии может прийти к власти правительство, готовое на мир с Гитлером. Во главе его он видел Ллойд-Джорджа — того самого, что в 1920 г. хотел торговать с Лениным. Всё же 16 июля Гитлер подписал директиву № 16 и приказал готовить операцию «Морской лев» — высадку на Британские острова.

Усиленные налёты на аэродромы и города Англии начались 8 августа 1940 г. Они нанесли заметный ущерб, но не смогли подавить британскую противовоздушную оборону, без чего высадка не представлялась возможной. За три месяца англичане сбили 1103 немецких самолёта, потеряв 642 своих. Одной из причин успеха было то. что британская разведка научилась читать немецкие шифрованные радиосообщения. Военно-морской флот Германии уступал британскому и к тому же пострадал от операции в Норвегии. 12 октября 1940 г. Гитлер отложил высадку в Англии на неопределённый срок.

У него был вариант — блокировать Англию захватом Гибралтара и Суэцкого канала. Но генерал Франко участвовать в штурме Гибралтара категорически отказался. А наступление на Ближний Восток требовало участия Турции, которая в объятия Гитлера тоже не стремилась. К тому же такое наступление отвлекло бы крупные силы и могло соблазнить Сталина ударить в тыл. Гитлер оказался в западне, из которой был один выход: разбить Советский Союз возможно скорее, пока Америка открыто не вступила в войну на стороне Великобритании. Такую операцию можно было вести по-разному: с ограниченной целью устранения режима и его гигантской армии или с неограниченной целью уничтожения страны и российской нации. Гитлер избрал второе.

Уже 13 июля 1940 г. на совещании в «горном гнезде» — Бергхоф он жаловался своим военачальникам, что в бывшей Польше Сталин сосредоточил крупные силы, «а у нас там ничего нет», что Сталин ведёт себя слишком жадно в Румынии и Прибалтике. А 31 июля Гитлер в Бергхофе, согласно записям генерала Гальдера, прямо заявил, что операцию на Востоке, возможно, придется начать ранее, чем на западе: «Англия сейчас делает главную ставку на Россию. Если Россия будет разбита, Англия лишится последней надежды. Чем раньше это сделать, тем лучше. Желательно весной 1941 г. Наша цель — лишить Россию жизненной силы (Lebenskraft)».

Тут Италия, вступившая в войну на стороне Гитлера накануне капитуляции Франции в июне 1940 г., сильно спутала карты. На северном побережье Африки британский генерал А. Уэйвелл разгромил десять итальянских дивизий маршала Р. Грациани. В феврале 1941 г. немцам пришлось снарядить Африканский корпус генерала Роммеля, чтобы поддержать Муссолини. Роммель отбросил англичан глубоко в Египет к Эль-Аламейну, но не прорвался далее на Восток, где антиеврейские и потому пронацистские настроения были сильны среди арабов. Блокировать Суэцкий канал немцы не смогли — англичане отбили все атаки противника и не подпустили Роммеля к долине Нила.

Ещё больше осложнений вызвало нападение итальянских войск из Албании на Грецию в конце октября 1940 г. Греки перешли в контратаку и в январе заняли треть

Албании. Их поддержали англичане. Гитлеру вновь пришлось спасать своего союзника. По договорённости с Болгарией немецкие войска 2 марта 1941 г. прошли через её территорию в Грецию, а 25 марта и Югославия, ранее хранившая нейтралитет, дала такое согласие. Но два дня спустя генерал Симович устроил переворот и расторг соглашение. Немцы 6 апреля с трёх сторон вступили в страну, и через 11 дней югославская армия перестала существовать. Хорватия и Словения были выделены в отдельные государства, страна была расчленена и вскоре погрузилась в хаос междоусобной войны. В ней участвовали партизаны-монархисты Михайловича, партизаны-коммунисты Тито, сербские антикоммунисты Недича и Льотича, Русский охранный корпус, а также усташи — военизированные отряды хорватской фашистской партии, истреблявшие сербское население. Немцы же к концу апреля 1941 г. сломили упорное сопротивление греков и в мае изгнали англичан с острова Крит эффектным парашютным десантом (операция «Гермес»). В Европе осталось только пять нейтральных стран — Швеция, Швейцария, Испания, Португалия и Турция.

Соединённые Штаты же фактически от нейтралитета отказались. Президент Рузвельт подписал 11 марта 1941 г. принятый Конгрессом после упорных двухмесячных споров закон о Lend-Lease — «займе и аренде» военного оборудования. Созданный прежде всего для поддержки Великобритании, он обещал помощь на время боевых действий и любой стране, сопротивлявшейся нацистской Германии. Закон поставил всю экономическую мощь США на сторону противников Гитлера и стал одним из решающих факторов Второй Мировой войны.

Германия не имела шансов одержать победу над Британией в силу абсолютного превосходства Королевского ВМФ, державшего в тисках блокады задыхавшийся Рейх. Ежемесячный дефицит стали в Германии в конце 1939 г. составлял 600 тысяч тонн. Рейху не хватало продовольствия, каучука, алюминия, нефти, меди и другого сырья, без которого он не мог вести войну. На помощь нацистам пришёл СССР. В 1940 г. на Германию приходилось 52 % всего советского экспорта, в том числе 50 % — фосфатов, 62 % — хрома, 40 % — марганца, 75 % — нефти, 77 % — зерна. За 1940 г. через территорию СССР прошло 59 % всего германского импорта и 49 % экспорта, а к 22 июня 1941 г., соответственно, 72 % и 64 %.

СССР закупал для Германии товары в нейтральных странах, в том числе и в США. Германия поставляла в СССР технологии и оборудование, а также некоторые военные материалы. Однако советские поставки, в первую очередь цветных металлов, и особенно транзитные перевозки, в большой степени ослабили британскую блокаду и поддержали немецкое производство. Советский Союз в 1939–1941 гг. позволил Германии успешно продолжать экспансию, в результате которой росли возможности и потенциал нацистов. В бухте Западная Лица (в СССР западнее Мурманска) с ноября 1939 г. до сентября 1940 г. функционировала секретная немецкая база подводных лодок «Норд». Немцы пользовались Севморпутём. Командующий Военно-морскими силами Германии гросс-адмирал Э. Редер благодарил за содействие наркома ВМФ СССР адмирала Н.Г. Кузнецова.

В той сложной политической игре, которую Сталин вёл в 1939–1940 гг., помощь нацистской Германии была не самоцелью, а лишь средством, служившим затягиванию войны, изматывавшей и Германию, и Англию. В октябре 1939 г. в Генеральном штабе РККА началась разработка первого варианта плана наступательных действий против Германии, а всего до июня 1941 г. таких вариантов было рассмотрено пять, каждый из которых совершенствовался по сравнению с предыдущим. К концу июня 1940 г. на Востоке Германия имела всего лишь 12 слабых пехотных дивизий. Здесь им противостояли 97 советских дивизий и 17 танковых бригад.

После советских аннексий 1939–1940 гг. конфигурация границы на Востоке приобретала всё более неприятные для Рейха очертания. Новая граница СССР на северо-западе охватывала Восточную Пруссию, в районах Белостока и Львова возникли два «балкона», глубоко вдававшиеся в немецкую часть Польши, а включение в состав Советского Союза Северной Буковины создавало угрозу для бесценных источников румынской нефти в Плоешти. Фюрер увидел, что он не может сосредоточиться на войне против Британии, испытывая беспокойство за тыл на Востоке. Призрак войны на два фронта преследовал и фюрера, и генералитет Вермахта. Ещё 23 ноября 1939 г. Гитлер откровенно заявил: «Мы сможем противостоять России лишь тогда, когда обретём свободу на Западе».

21 июля 1940 г. Гитлер поручил Главнокомандующему сухопутными войсками генерал-фельдмаршалу В. фон Браухичу приступить к разработке плана вероятных скоротечных боевых действий против СССР, рассчитанных на весну 1941 г. Гитлер полагал, что Сталин располагает 50-75 «хорошими дивизиями», а на самом деле в июле 1940 г. в РККА насчитывалось 116 таких дивизий. Гитлер не представлял реальной численности ВВС, артиллерии и бронетанковых войск Красной армии. Он действовал наощупь, от безысходности военно-политической ситуации, а Сталин был уверен в том, что Гитлер никогда не рискнет воевать на два фронта.

6 мая 1940 г. на ужине в узком кругу командиров охраны Сталин объяснял: «Воевать с Америкой мы не будем. Воевать мы будем с Германией. Англия и Америка будут нашими союзниками». Сталин ждал момента, когда Германия, Англия, Франция, Италия, США и Япония изнурят друг друга в затяжной войне, и тогда «гремя броней, сияя блеском стали» в «яростный поход» пойдет Красная армия. И Европа станет «пролетарской», то есть большевицкой.

В последней декаде июля 1940 г. генерал-майоры А.М. Василевский и А.Ф. Анисов, служившие в оперативном управлении Генштаба, завершили разработку очередного варианта развертывания РККА. Этот документ получил название «Соображения об основах стратегического развертывания Вооружённых сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940–1941 годы». Главные силы РККА разворачивались на Западе на двух основных операционных направлениях: на Северо-Западном (севернее Варшавы) и на Юго-Западном (южнее Варшавы). Но к этому времени Сталину пришлось пересмотреть свои планы. Войска Бельгии, Франции и Великобритании в континентальной Европе были разгромлены Вермахтом в три недели. На Сталина произвела впечатление скоротечность событий на Западе. А также — неуязвимость Великобритании и непреклонная решимость Черчилля продолжать борьбу.

М.И. Мельтюхов. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу 1939–1941 гг. М., 2002.

4.1.6. Русское общество за пределами СССР и начало Мировой войны

Зарождение итальянского фашизма и немецкого нацизма, постепенное укрепление союза гитлеровской Германии не только с Италией Муссолини, но и с Польшей (до середины 1938 г.) и с Японией, попутно то охлаждение, то, наоборот, сближение между западными державами и советским правительством ставили политическую эмиграцию в ещё более сложное положение, чем в предшествующие годы. Вопросы обострились: война, в которую вовлеклась бы советская Россия, будет ли войной против сталинского режима или против России? Опытный политик умеренных взглядов В. Маклаков писал своему коллеге и другу Е В. Саблину в 1938 г., что если Великобритания объявит войну СССР, то ему трудно будет стать на стороне англичан. А в правых кругах часто не понимали, что фашизм и гитлеризм по духовной сути родные братья большевизма, и даже готовы были сотрудничать с ними.

Подписанный 23 августа 1939 г. пакт «Риббентропа — Молотова», развязавший руки Гитлеру, чтобы начать Мировую войну, совместное с немцами нападение Сталина на Польшу несколько охладили профашистские и пронемецкие настроения правых, но не целиком. Многие эмигранты пережили советскую агрессию против Польши. Прибалтики и Финляндии как личное оскорбление своего национального чувства. Некоторые после этого даже постарались забыть, что они русские, так им было стыдно за родину-агрессора. Владимир Набоков, обращаясь к России, написал осенью 1939 г. одно из самых пронзительных своих стихотворений «Отвяжись, я тебя умоляю…», заканчивающееся строфой: «Ибо годы прошли и столетья, / и за горе, за муку, за стыд, / поздно, поздно, никто не ответит, / и душа никому не простит».

Война обострила дилемму некоторых эмигрантов: как совместить личные мнения или тактические соображения с солидарностью, не за страх, а за совесть, с приютившей их страной? Во Франции, где к тому времени ещё жило около 90 тысяч русских эмигрантов — две трети от общего числа русских в Европе — и где правые настроения не очень привились, а боевые организации (РОВС, НСМП), жаждущие противобольшевицких действий, были уже малоактивны (под давлением левого французского правительства их штабы были перенесены в Бельгию и Германию), проблем не возникало: молодые эмигранты, имевшие нансеновские паспорта, подлежат мобилизации, многие шли в армию и добровольно. Поведение русских в скоротечной войне 1940 г. было отмечено особой отвагой, они сражались и погибали за Францию и за русскую честь.

В.С. Варшавский. Незамеченное поколение. Нью-Йорк, 1956.

4.1.7. Изменения в планах Сталина в связи с блицкригом Гитлера во Франции. Попытка Сталина переделить Балканы и Ближний Восток

Начало Второй Мировой войны вполне соответствовало расчётам Сталина на затяжную «межимпериалистическую» войну, в которой СССР останется в стороне, наблюдая за взаимным изматыванием своих противников и укрепляя свою оборону. Официально Москва придерживалась позиции нейтралитета, но по сути её нейтралитет имел прогерманский крен. Великобритания и Франция публично назывались главными агрессорами, а «сильная Германия» — «необходимым условием прочного мира в Европе». Вплоть до осени 1940 г. Сталин и Молотов приветствовали «большие успехи» вооружённых сил Германии.

Стремительный захват Германией в апреле 1940 г. Норвегии и Дании, покончивший с ситуацией «странной войны», ещё вписывался в сталинский сценарий «третьего радующегося». Однако последовавший через месяц удар по Франции через Бельгию и Нидерланды, который привёл к неожиданно быстрому падению Франции и эвакуации с континента английских войск, спутал карты Сталина. Страна с самой сильной после Вермахта армией в Европе капитулировала в течение каких— то пяти недель. Вместо затяжной войны на истощение между западными державами СССР теперь оказывался лицом к лицу с победоносной Германией и её союзниками, подчинившими себе бо́льшую часть континентальной Европы. «Сталин был в крайне нервном состоянии, — вспоминал Н.С. Хрущёв. — …Он буквально метался по кабинету, ругаясь, как последний извозчик. Он проклинал французов, поносил англичан. Как они могли позволить побить себя, да ещё с таким разгромом?»

В июле – августе 1940 г. в противовес усилившейся Германии вслед за насильственным присоединением к Советскому Союзу Балтийских республик СССР активизировал усилия по созданию советской зоны влияния на Балканах. Италии было предложено договориться о взаимном признании сфер интересов: советского преобладания в регионе Чёрного моря и Босфора, а итальянского — в Средиземноморье. Москва также тщетно пыталась склонить Турцию и Болгарию к подписанию соглашений о взаимопомощи. Готовясь к возможному военному конфликту с Турцией и Ираном, Сталин, по уже сложившейся практике, выселил из Закавказья в 1939–1940 гг. всех турок-месхетинцев, персов и черноморских греков. Несчастные люди, порой жившие в своих сёлах на протяжении многих веков и поколений, были в товарных вагонах отправлены в Сибирь и Казахстан.

Эти меры были восприняты Гитлером как свидетельство экспансионистских замыслов Кремля, ущемлявших интересы Третьего рейха, особенно на Балканах, где сферы влияния двух держав не были разграничены. «Битва за Англию» затягивалась, осложняемая приходом к власти антинацистского правительства У. Черчилля, и Гитлеру требовались новые ресурсы для продолжения войны. 31 июля на совещании с военным командованием фюрер объявил об отсрочке операции «Морской лев» (вторжение на Британские острова) и начале работы над планом молниеносного разгрома СССР. 27 сентября 1940 г. в Берлине был подписан Тройственный пакт между Германией, Италией и Японией о военном союзе и разделе сфер влияния, а в октябре войска Вермахта вошли в Румынию и Финляндию для сохранения этих стран в германской орбите. Вторжение Италии в Грецию в том же месяце вело к дальнейшему распространению влияния стран «оси» на Балканах.

В этой обстановке растущего столкновения аппетитов обеих сторон и стремительно меняющейся конфигурации сил для гитлеровского и сталинского руководства было важно прощупать намерения друг друга и попытаться согласовать свои всё более расходившиеся интересы. Гитлер по совету Риббентропа решил напоследок попробовать привлечь СССР к Тройственному пакту против англо-американцев. Молотов был приглашен в Берлин для обсуждения «разграничения» интересов четырёх держав «во всемирном масштабе» (как говорилось в послании Риббентропа).

С германской стороны речь шла ещё и о маскировке военных приготовлений против СССР, которые (как подчеркивалось в директиве фюрера от 12 ноября — даты прибытия Молотова в Берлин) должны были быть продолжены «независимо от того, какие результаты будут иметь эти переговоры». В Москве же. похоже, ещё всерьёз надеялись на новую сделку с Гитлером. На случайно предпринятый в это же время конфиденциальный зондаж Черчилля о заключении советско-британского пакта о ненападении встретил там холодный приём и в конце концов был отвергнут.

Директивы Молотову па переговоры в Берлине предусматривали: «а) разузнать действительные намерения Германии и всех участников Тройственного пакта, этапы и сроки их осуществления, место СССР в этих планах; б) подготовить первоначальную намётку сферы интересов СССР… прощупав возможность соглашения об этом с Германией». К сфере интересов СССР предлагалось отнести Финляндию, часть долины Дуная и Болгарию. Кроме того, предписывалось добиваться, чтобы любые вопросы, касающиеся граничащих с СССР Турции, Венгрии, Румынии и Ирана, не решались без участия Советского Союза. Иными словами, речь шла о расширенном варианте сделки 1939 г., охватывавшей на сей раз Балканы и весь Передний и Средний Восток.

В ходе берлинских переговоров Риббентроп приглашал СССР к сотрудничеству с членами Тройственного пакта посулами дележа британских колоний, пытаясь отвести советскую экспансию в направлении Персидского залива и Индии. Но Молотов стоял на своем, выставляя необходимые условия участия СССР в «широком соглашении четырёх держав»: свертывание германского военного присутствия в Финляндии и Румынии, предоставление советских гарантий Болгарии, учёт интересов СССР в Турции и Венгрии, пересмотр режима Черноморских проливов. Первый день переговоров окончился безрезультатно, но Сталин ещё не терял надежды на успех. «…Если результаты дальнейшей беседы покажут, что ты в основном можешь договориться с немцами, а для Москвы останутся окончание и оформление дела, — то тем лучше». — телеграфировал он в Берлин утром 13 ноября.

Разговор наркома с Гитлером в тот же день вылился во взаимные упреки и долгие споры о германских шагах в Финляндии и на Балканах. Молотов не преминул напомнить фюреру о советском вкладе в победы Третьего рейха: «Германия не без воздействия пакта с СССР сумела так быстро и со славой для своего оружия выполнить свои операции в Норвегии, Дании, Бельгии, Голландии и Франции». Однако вместо выражения благодарности и обсуждения советских запросов Гитлер вновь попытался перевести разговор на грядущий раздел «британского наследия». Стороны остались при своём. «Обе беседы не дали желательных результатов, — подвёл итоги нарком в своем отчёте для Сталина. — Похвастаться нечем, но, по крайней мере, выяснили теперешние настроения Гитлера, с которыми придется считаться…»

4.1.8. «Барбаросса» и планы Сталина, декабрь 1940 — июнь 1941 гг.

Упорство Молотова в отстаивании растущих советских аппетитов окончательно убедило Гитлера в невозможности примирения интересов Германии и СССР. Последней каплей стала советская нота от 25 ноября, в которой выдвигались те же и дополнительные условия подключения СССР к Тройственному пакту — вывод германских войск из Финляндии, заключение советско-болгарского пакта о взаимопомощи, создание советских военных баз в районе Проливов, признание зоны к югу от Батуми и Баку в Турции и Иране центром территориальных устремлений СССР, оказание давления на Японию с целью её отказа от своих прав на угольные и нефтяные концессии на Северном Сахалине и др. Фактически это означало, что Сталин был готов предоставить Гитлеру полную свободу рук на Западе, одновременно открывая для себя свободу рук во всех соседних с СССР странах.

26 ноября Риббентроп ознакомился с условиями, на которых СССР был бы готов присоединиться к «оси», и сообщил их Гитлеру. Для фюрера это была явно непомерная цена за предложенную им сделку. «Сталин умён и хитер, — заявил он своим военачальникам. — Он требует всё больше и больше. Это хладнокровный вымогатель. Германская победа стала для России невыносимой. Поэтому её следует как можно быстрее поставить на колени». Гитлер укрепился в самоубийственной мысли о неизбежности войны и на Востоке, несмотря на упорные возражения ряда генералов и гросс-адмирала Рёдера. Амбиции Сталина, как ему казалось, не оставляли выбора. Следовало спешить.

15 декабря фюрер изучил план кампании на Востоке, намеченной на май 1941 г. 18 декабря он подписал директиву № 21 («Барбаросса»), попиравшую все принципы стратегии. Блицкриг (молниеносная война) надлежало выиграть трём группам армий («Север». «Центр» и «Юг»), наносившим удары по трём расходившимся направлениям — на Ленинград, Москву и Киев. За шесть недель в Европейской части СССР Вермахт должен был уничтожить основные силы Красной армии, о которых Гитлер имел самое смутное понятие: он недооценивал численность советских войск — вдвое, танков и самолётов — в несколько раз. По замыслу фюрера, война завершалась после выхода на линию А — А: «Архангельск — Астрахань». План не предусматривал ни тёплой одежды для солдат, ни зимнего масла для моторов — по мысли Гитлера, всё это было излишним: война должна была завершиться не позднее 1 августа капитуляцией СССР. С военно-стратегической точки зрения план этот был совершенно авантюристическим и вполне безумным.

«Барбаросса» быстро стал достоянием советской разведки. Но в сложившейся для Германии ситуации план выглядел полной авантюрой. И Сталин не без оснований расценил директиву № 21 как грубую британскую дезинформацию, в то время как с середины февраля по июнь 1941 г. немцы перебросили к границам СССР 95 дивизий, включая 15 танковых. План «Барбаросса» начало действий против СССР назначал на 15 мая 1941 г.

Но Сталин готовил СССР к другой войне. 14 октября 1940 г. он окончательно утвердил «Соображения об основах стратегического развертывания Вооружённых сил Советского Союза на Западе и на Востоке». Они представляли собой план «упреждающего удара» по немецким войскам в Европе. Оборонительных задач они не ставили. «Соображения об основах развертывания» — действующий документ, на основании которого осуществлялось всё военное планирование до 22 июня 1941 г. Самая сильная группировка разворачивалась в Киевском Особом военном округе (КОВО). 25 ноября штаб Лен.ВО получил приказ Тимошенко разработать новый подробный план войны против Финляндии («С.3.-20») к 15 февраля 1941 г.

Развитие Вооружённых сил СССР в 1939–1941 гг.

С 23 по 31 декабря в Москве состоялось секретное совещание высшего комсостава РККА. Главным событием стал доклад командующего КОВО генерала армии Г.К. Жукова «Характер современной наступательной операции». Любимый сталинский генерал перечислил условия победного наступления — внезапность, решительное использование танковых соединений и ВВС на всю глубину обороны врага, массированное применение парашютных десантов, тщательная маскировка собственных намерений на стадии подготовки и подавляющее превосходство в силах над обороняющимся и застигнутым врасплох врагом. Прочие выступления тоже были выдержаны в духе «внезапного сокрушительного удара».

2–6 и 8–11 января 1941 г. в Генштабе состоялись две оперативно-стратегических игры на картах. Разыгрывалось широкомасштабное вторжение Красной армии в Европу, отрабатывались глубокие наступательные действия: в первой игре — в Восточной Пруссии (Северо-Западное направление), во второй — в Южной Польше. Венгрии и Румынии (Юго-Западное направление). Юго-Западное направление оказалось намного более перспективным. Генштаб вместо К.А. Мерецкова возглавил Г.К. Жуков. 12 февраля правительство СССР утвердило последний мобилизационный план («Мобплан № 23»), по которому после мобилизации военного времени численность Вооружённых сил СССР должна была составить 8,9 млн человек (более 380 дивизий) при наличии 106,7 тысячи орудий и миномётов, 37 тысяч танков, 22,2 тысячи самолётов, 10,7 тысячи бронеавтомобилей.

8 марта Совнарком утвердил постановление о скрытой мобилизации более 900 тысяч военнообязанных под видом «больших учебных сборов». В мае — начале июня в РККА скрытно призвали 805 тысяч человек — 24% от личного состава мобилизуемых на время войны. Подготовленный к 11 марта новый вариант «Соображений» окончательно предусматривал нанесение главного удара на Юго-Западном направлении. На этом плане стоит чёткое указание генерал-лейтенанта Н.Ф. Ватутина: «Наступление начать 12.6». Пометка, которая могла быть сделана им только на основе указаний Жукова, Тимошенко и Сталина.

Однако низкая пропускная способность коммуникаций не позволила уложиться в установленный срок. 15 марта Тимошенко приказал снабдить войска к 1 мая «смертными» медальонами с личными листками учёта по требованиям военного времени. С апреля в западных округах началось сосредоточение 247 советских дивизий (более 80% наличных сил РККА), которые после мобилизации насчитывали бы более 6 млн человек, около 70 тысяч орудий и миномётов, более 15 тысяч танков и около 12 тысяч самолётов. В итоге для броска в Европу должна была развернуться самая большая армия в мире. Оборонительные сооружения на старой советской границе были срыты, и боевая авиация уже в начале июня 1941 г. была выдвинута на передовые аэродромы у новой границы.

Ещё на XVIII съезде партии в 1939 г. начальник политуправления Красной армии Л.З. Мехлис говорил: «В случае возникновения войны Красная армия должна перенести военные действия на территорию противника, выполнить свои интернациональные обязанности и умножить число советских республик». 4 июня Политбюро решило создать 238-ю стрелковую дивизию из лиц, владеющих польским языком, то есть ядро будущей польской освободительной армии.

Сталин высоко ценил возможность самому выбрать момент начала военных действий. «Соображения» такой даты не содержали и не были формально утверждённым правительством документом. Но они выполнялись на деле: в апреле – июне 1941 г. шло мощное развертывание Красной армии для «упреждающего удара» — при полном отсутствии каких-либо оборонительных мер. В этих условиях единственным «политическим решением», утверждающим план агрессии, должно было стать само фактическое начало войны — внезапное и сокрушительное, так, как это произошло с Финляндией 30 ноября 1939 г. Сталин беспокоился о том, чтобы оно не произошло случайно, по какой-либо непредвиденной причине. Он скрупулезно выполнял требования торгового договора, а НКВД сдал гестапо 800 немецких коммунистов. По торговому договору СССР только с февраля 1940 г. по февраль 1941 г. поставил Германии 1,4 млн тонн зерна, 0,9 млн тонн нефти, 0,5 млн тонн железной руды, 100 тысяч тонн хрома, 2,4 тонны платины и прочее. Советские же военные специалисты, получив доступ к немецкой и итальянской военной технике, копировали нужные им конструкции и детали, посещали оборонные заводы. Группа советских морских специалистов попала на германском крейсере «Принц Евгений» в Северном море под атаку британских самолётов-торпедоносцев.

Чтобы обезопасить себя на Востоке и избежать войны на два фронта, в апреле 1941 г. СССР подписал с Японией договор о нейтралитете в случае нападения на одну из сторон. Этот договор Япония со своей стороны соблюла до конца.

При всей секретности военно-технической подготовки к наступательным действиям, подготовка общественного мнения не могла не быть гласной. И она шла. В воздухе гремели марши: «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов!»

5 мая в Кремле состоялся банкет по случаю выпуска очередного курса командиров, прошедших переподготовку при Военной академии имени М.В. Фрунзе. На банкете присутствовали около 2 тысяч человек. Преподававший в Академии Генштаба комбриг В.Ф. Малышкин записал основные положения речи Сталина, возразившего одному из командиров, предложившему тост за сталинскую миролюбивую политику: «Утверждение, что советское правительство успешно осуществляло мирную политику, является правильным, однако сейчас несвоевременно подчеркивать мирную политику советского правительства. Это значит неправильно ориентировать народ и направлять его мышление по такому пути, который более не соответствует современному этапу развития. Пришло время объяснить народу, что период мирной политики миновал. Нужно подготовить народ к мысли о необходимости войны, причём наступательной войны. Дальнейшие цели Советского Союза могут быть достигнуты только применением оружия».

13 мая началось выдвижение к западным границам СССР четырёх армий (16-й, 19-й, 21-й и 22-й), готовилось выдвижение ещё трёх (20-й, 24-й и 28-й), которые должны были сосредоточиться к 10 июля. В 1973 г. бывший командующий 19-й армией маршал И.С. Конев признал: «В январе 1941 г… в связи с новым назначением меня принял Тимошенко… Он сказал: “Мы рассчитываем на Вас. Будете представлять ударную группировку войск в случае необходимости нанесения удара”». 15 мая в Генштабе был составлен последний, переработанный вариант оперативного плана, разработанный в Оперативном управлении под руководством генералов Н.Ф. Ватутина и А.М. Василевского. План предусматривал наступление на западном (вспомогательном) направлении на Варшаву, а на юго-западном (основном) — разгром противника восточнее р. Висла и овладение Краковом. Срок нападения с 12 июня позднее был перенесен, по всей вероятности, на июль 1941 г. Сосредоточение войск проходило в строгом соответствии с планом от 15 мая.

Из-за непредвиденных операций в апреле на Балканах против Югославии и Греции Гитлер перенес начало осуществления плана «Барбаросса» с 15 мая на 22 июня. Позднее потеря целых пяти тёплых недель негативно отразится на темпах наступления Вермахта. Фюрер пребывал в эйфории и полном неведении не только по поводу ближайших планов Сталина, но и потенциала РККА. «Когда поднимется “Барбаросса”, мир затаит дыхание», — заявлял он с гордостью.

Оценка германским командованием сил РККА по состоянию на 11 июня 1941 г.

С февраля 1941 г. Сталин из разных источников получал многочисленные сообщения о подготовке Германией нападения на СССР, включая точные даты вторжения. Считая невозможным войну Рейха на два фронта, он продолжал уверенно считать поступавшие данные дезинформацией, равно как и сведения о том, что к началу июня на границах СССР сосредоточились более 150 дивизий Вермахта. Возможно, ему хотелось верить Гитлеру, объяснявшему своему «союзнику», что дивизии Вермахта в Польше отдыхают перед десантом на Британские острова. Нарком НКВД Лаврентий Берия за несколько дней до 22 июня наложил резолюцию на сообщения агентов о том, что война начнётся со дня на день: «В последнее время многие работники поддаются на наглые провокации и сеют панику. Секретных сотрудников… за систематическую дезинформацию стереть в лагерную пыль, как пособников международных провокаторов, желающих поссорить нас с Германией».

21 июня 1941 г. Берия писал в докладной записке Сталину: «Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня “дезами” (дезинформациями. — Oтв. ред.) о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это нападение начнётся завтра… То же радировал и генерал-майор В.И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий Вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на свою берлинскую агентуру. Он нагло требует, чтобы мы снабдили этих врунов рацией…

Начальник разведуправления, где ещё недавно действовала банда Берзина (Я.К. Берзин, глава рзведуправления Генштаба РККА, был незадолго перед тем схвачен и убит. — Отв. ред.), генерал-лейтенант Ф.И, Голиков жалуется на Деканозова и на своего подполковника Новобранца, который тоже врёт, будто Гитлер сосредоточил 170 дивизий против нас на нашей западной границе…

Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твёрдо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 г. Гитлер на нас не нападёт».

24 мая в Кремле Сталин провёл расширенное совещание с представителями командования Красной армии и пяти западных военных округов (Прибалтийского. Западного и Киевского особых. Ленинградского и Одесского), на котором уточнялись детали планов от 11 марта и 15 мая.

К середине июня 41% складов и баз Красной армии находились на Западе, многие — в 200-километровой приграничной полосе. На открытом воздухе хранились 14,4 тысячи вагонов боеприпасов и 4,3 тысячи вагонов материальной части и вооружения. Генштаб предложил перебросить на Запад ещё 100 тысяч тонн горючего. Из глубины страны войска двигались к границам день и ночь. Их развертывание предполагалось завершить к 1 июля. 20 июня Главный военный совет утвердил проект директивы о политработе в войсках, в котором говорилось: «Каждый день и час возможно нападение империалистов на Советский Союз, которое мы должны быть готовы предупредить своими наступательными действиями». Судя по многим косвенным данным (архивы этого времени пока засекречены), превентивные (предупредительные) наступательные действия планировалось начать 12 июля 1941 г.

РККА к обороне не готовилась, обороняться не умела и планами оборонительных действий не располагала. И для армии, и для общества, находившихся под воздействием мощной пропагандистской кампании, война неожиданностью не была — неожиданным стал факт нападения Германии.

М.И. Мельтюхов. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу 1939–1941 гг. М., 2002.

Б.В. Соколов. Разведка. Тайны Второй мировой войны. М., 2001.

Глава 2. Советско-нацистская война 1941–1945 гг.

4.2.1. Нападение Германии на СССР 22 июня 1941 г.

К 22 июня Вермахт в составе групп армий «Север», «Центр», «Юг» и армии «Норвегия» завершил развёртывание на западных границах СССР. Для «Барбаросса» Гитлер выделил более 70 % всех расчётных дивизий, более 90 % артиллерии и танков. 60 % лётных частей и 17 % войск ПВО. Значительную часть сил Люфтваффе связывали в Европе Королевские ВВС Британии. Германию поддерживали Венгрия, Италия, Румыния, Словакия и Финляндия, отказавшаяся от нейтралитета после большевицкой агрессии 1939–1940 гг. На стороне Германии сражался и французский антикоммунистический легион, состоящий из добровольцев неоккупированной немцами южной части Франции. Противостояли им войска Красной Армии, находившиеся в стадии интенсивного развёртывания и мобилизации в западных военных округах: Ленинградском, Одесском и трёх особых — Прибалтийском, Западном и Киевском.

На советской стороне был более чем троекратный перевес в бронетехнике. Но войска Красной Армии имели не только количественное, но и качественное превосходство. Полторы тысячи лучших в мире советских танков Т-34 и КВ, находившиеся в приграничных округах, составляли более 40 % от всех танковых сил Германии и её союзников, привлекавшихся к «Барбаросса». Оправдываясь, что за пять месяцев боёв немцы дошли до Москвы, Сталин в своей речи 6 ноября 1941 г. солгал, заявив, что «танков у нас в три раза меньше, чем у немцев».

На каждую пару немецких истребителей (преимущественно новых Messerschmidt Bf-109) приходились почти два новых (МиГ-3, ЛаГГ-3, Як-1) и шесть старых (И-16, И-153) истребителей советских моделей. Если в составе Люфтваффе на Востоке насчитывалось 2,1 тысячи боеготовых экипажей (в том числе 911 лётчиков-истребителей), то в ВВС РККА — более 7,2 тысячи экипажей (в том числе 3,5 тысячи лётчиков-истребителей). Обе стороны имели боевой опыт, полученный в 1939–1940-х гг, соответственно, в небе Западной Европы и Финляндии. Но Люфтваффе до 22 июня понесли огромные потери в лётном составе (более 13 тысяч человек), столкнувшись с проблемой подготовки кадров.

Соотношение сил на западной границе СССР к 22 нюня 1941 г.

У немцев было много грузовиков, бронетранспортёров и мотоциклов. Но и Красная Армия, даже до американских поставок, использовала большое количество грузовиков ГАЗ-MM и ГАЗ-АА, а также трёхтонки ЗИС-5В. А вот средства радио- и телефонной связи были у неё совершенно недостаточными. Преимущество Вермахта заключалось в инициативе и в сосредоточении превосходящих сил на главных направлениях, особенно в полосе группы армий «Центр».

Вечером 21 июня, за семь часов до вторжения, немецким солдатам их командиры объявили: «Друзья! Советский Союз намерен 18 июля напасть на наше отечество. Благодаря вождю и его мудрой и дальновидной политике мы не будем дожидаться нападения, а сами перейдем в наступление». Германия нанесла удар первой.

22 июня в 3:15 немецкая авиация атаковала и бомбила Брест, Киев, Минск, Севастополь, другие города. Ударам подверглись 66 из 470 аэродромов. 800 самолётов были повреждены или уничтожены на земле, ещё 322 немцы сбили в воздушных боях, потеряв 114 машин. Советские дивизии война застигла врасплох, зачастую в пути. Генштаб не имел никаких планов обороны, поэтому в директиве № 2, отданной лишь в 7:15 утра, Сталин, Тимошенко и Жуков приказали изгнать врага с территории СССР. На базе округов возникли фронты — Северо-Западный, Западный и Юго-Западный. Но создать сплошную линию обороны не удалось.

Ставка требовала наступательных операций по предвоенным планам, и вечером в войска ушла губительная для них директива № 3. В хаосе и беспорядке Сталин, Жуков и Тимошенко подставляли дивизии и корпуса под набиравшие темп ударные группировки врага, штабы теряли управление и связь, тылы охватил паралич. В большевицком тылу выступили из подполья прибалтийские и украинские повстанцы. Взбунтовались набранные из балтийцев и западных украинцев призывники и резервисты: убивая назначенных к ним командиров и комиссаров, они шли освобождать заключённых в тюрьмы своих старых воинских начальников, полковых священников, своих близких, своих соплеменников, а потом уходили в горы и леса, начиная борьбу на стороне Вермахта.

Особенно критично развивались события в полосе Западного фронта генерала армии Д.Г. Павлова. ВВС фронта потеряли более 500 самолётов, и командующий авиацией генерал-майор И.И. Копец застрелился. К исходу первого дня войны Вермахт прорвался в Прибалтике на глубину 60–80 км, в Белоруссии — на 40–60 км и на Украине — на 10–20 км.

Упредив Красную Армию в развертывании и мобилизации, немцы получили возможность бить застигнутого врасплох противника по частям. Однако немцы могли добиться лишь тактического успеха — общее превосходство в силах, средствах, резервах, казалось, позволяло Красной Армии парировать удар. Однако летом — осенью 1941 г. РККА потерпела сокрушительный разгром, потеряв за пять месяцев около 18 тысяч самолётов, 25 тысяч танков, более 100 тысяч орудий и миномётов. 2,2 млн бойцов и командиров погибли и умерли, 1,2 млн дезертировали, оставшись на оккупированной территории, 3,8 млн попали в плен. Враг овладел Минском, Ригой, Смоленском, Киевом, блокировал Ленинград и вышел к Москве. Стратегический план Красной Армии — «война малой кровью на чужой территории» — оказался мифом.

Главное преимущество Вермахта заключалось в профессионализме кадров и гибком управлении. Немцы сохранили старый генералитет, преемственность со времени Второй Империи офицерского корпуса с высоким уровнем культуры, совершенствовали вековые опыт и традиции. Немецкий солдат был хозяйственным крестьянином-фермером или горожанином — активным, хорошо образованным и инициативным. Безликая масса красноармейцев состояла из забитых и замученных беспросветной жизнью пассивных колхозников. Командиры и генералитет РККА преимущественно происходили из социальных низов старой России, с низким уровнем образования и культуры. Немыслимо, например, чтобы в царской (или в немецкой) армии офицер бил подчинённого ему офицера, а для советских маршалов вроде Жукова, Ерёменко или Кулика рукоприкладство было обычным делом. Генералы РККА не имели знаний и опыта Первой Мировой войны, были несамостоятельными, их поведение строго контролировали партийные органы и особые отделы НКВД. Глубокие пороки большевицкого режима привели Красную Армию летом 1941 г. к невиданным в русской истории поражениям.

М.И. Мепьтюхов. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу 1939–1941 гг. М., 2002.

4.2.2. Русское общество и советско-нацистская война в СССР. Отказ от эвакуации населения

В 5:30 утра 22 июня расстроенный посол Германии в СССР граф Вернер фон Шуленбург вручил Молотову ноту, в которой нападение Германии на СССР мотивировалось концентрацией советских войск на восточных границах Рейха, с тем «чтобы с тыла атаковать Германию». «Это что, объявление войны?» — спросил Молотов. Граф Шуленбург развёл руками. «Чем мы это заслужили?» — растерянно воскликнул сталинский нарком.

Гитлер переиграл Сталина в затянувшемся противостоянии. Сталин не стал обращаться к советскому народу в ситуации неопределённости на фронте, ожидая результатов намеченных контрударов. Поэтому в 12 часов по радио выступил Молотов, охарактеризовавший германское вторжение как «беспримерное в истории цивилизованных народов вероломство». Он закончил свою речь точно так же, как в сентябре 1939 г. закончил свою Гитлер, выступая в Рейхстаге в связи с началом войны в Польше: «Наше дело правое. Враг будет разбит! Победа будет за нами!»

Речь Молотова вызвала противоречивые чувства. Население уже многие месяцы ожидало войны, но войны совершенно другой — впервые в истории большевицкого государства ему не принадлежала инициатива начала военных действий. В последующие дни состояние растерянности сменилось лёгкой паникой: с магазинных прилавков люди сметали соль, спички, крупы и другие товары первой необходимости. В столичных центрах и крупных городах молодёжь 1920–1923 гг. рождения осаждала военкоматы. Война должна была «закончиться через месяц», и юноши боялись опоздать на фронт. Из этого призыва почти никто не вернулся. Начавшаяся 23 июня мобилизация, приказ о которой датировался ещё 19 июня, проходила с разной результативностью в РСФСР и других республиках.

В первые же дни войны Сталин и Молотов попытались договориться с Гитлером о прекращении германского вторжения. В записке, составленной по требованию большевицкого руководства после разбирательства в Президиуме ЦК КПСС 5 августа 1953 г., генерал МГБ Павел Судоплатов сообщил, что в конце июня 1941 г. Берия приказал ему провести тайные неофициальные переговоры с послом Болгарии в СССР Иваном Стаменовым. Через Стаменова «советское правительство» в лице Молотова и Сталина предлагало Гитлеру отказаться от продолжения агрессии, обещая в обмен большие территориальные уступки в пользу Германии. Стаменов, по всей видимости, сообщил в Берлин о предложениях Сталина, однако Гитлер остался к ним глух. Второй Брестский мир не получился — быстрый успех на Восточном фронте, казалось, обещал нацистам скорую окончательную победу над большевиками.

Докладываю о следующем известном мне факте.

Через несколько дней после вероломного нападения фашистской Германии на СССР, примерно числа 25–27 июня 1941 г., я был вызван в служебный кабинет бывшего тогда Народного Комиссара Внутренних Дел СССР Берия.

Берия сказал мне, что есть решение Советского правительства, согласно которому необходимо неофициальным путем выяснить, на каких условиях Германия согласится прекратить войну против СССР и приостановит наступление немецко-фашистских войск. Берия объяснил мне, что это решение Советского правительства имеет целью создать условия, позволяющие Советскому правительству сманеврировать и выиграть время для собирания сил. В этой связи Берия приказал мне встретиться с болгарским послом в СССР Стаменовым, который, по сведениям НКВД СССР, имел связи с немцами и был им хорошо известен.

Берия приказал мне поставить в беседе со Стаменовым четыре вопроса. Вопросы эти Берия перечислял, глядя в свою записную книжку, и они сводились к следующему:

1) почему Германия, нарушив пакт о ненападении, начала войну против СССР;

2) что Германию устроило бы, на каких условиях Германия согласна прекратить войну, что нужно для прекращения войны;

3) устроит ли немцев передача Германии таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек;

4) если нет, то на какие территории Германия дополнительно претендует.

Берия приказал мне, чтобы разговор со Стаменовым я вёл не от имени Советского правительства, а поставил эти вопросы в процессе беседы на тему о создавшейся военной и политической обстановке и выяснил также мнение Стаменова по существу этих четырёх вопросов… Берия… строжайше предупредил меня, что об этом поручении Советского правительства я нигде, никому и никогда не должен говорить, иначе я и моя семья будут уничтожены» (см. об этом вопросе: Р.Г. Пихоя. Советский Союз. История власти 1945–1991. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. С. 109; Стенограмма заседания Президиума ЦК КПСС 5 августа 1953 г. в составе Маленкова, Хрущёва, Молотова и Булганина по вопросу о переговорах Судоплатова со Стаменовым. АПРФ. Ф.4. Оп.20. Д.873).

В традициях, свойственных тоталитарным системам, номенклатура ВКП(б) пыталась организовать патриотическое движение, опираясь на вертикаль партийно-политических органов и мощный аппарат принуждения. 2 июля 1941 г. Сталин приказал сформировать 20 дивизий Московской армии народного ополчения (МАНО). Аналогичные дивизии летом 1941 г. формировались в Ленинграде (ЛАНО), Кременчуге, Ростове. В части МАНО и ЛАНО, в разной степени вооружённые и снаряжённые, вступали и по эмоциональному порыву, и в принудительном порядке — по разнарядке и директивам партийных органов на предприятиях и учреждениях. Всего в 1941 г. были сформированы 33 ополченческих дивизии, в основном в столицах. Судьба ополченцев, в массе своей погибших в 1941 г., стала ещё одной народной трагедией. После стремительного исчезновения кадровых дивизий мирного времени сталинская власть бросала необученных бойцов, среди которых было много представителей молодой московской и ленинградской интеллигенции, навстречу регулярным соединениям Вермахта.

Однако немало было людей, воспринявших войну с надеждой на освобождение от социально-экономической несвободы, религиозных гонений и колхозного рабства. За двадцать лет нищеты и репрессий большевики надломили моральные устои русской жизни, уничтожив её духовные основания, растлили народ, приучив его к цинизму, лжи, эгоизму и доносительству. Сотрудничество с врагом не воспринималось как зло: если советская власть учила 20 лет предавать, то ради освобождения от неё следовало предать саму советскую власть. Раскулаченные, репрессированные, расказаченные, их дети, жены, близкие хотели мстить. Верующие мечтали о церковном возрождении. Крестьяне надеялись на роспуск ненавистных колхозов, нацменьшинства — на освобождение «от русского большевизма», а значительная часть интеллигенции — на достойную человека жизнь в свободной России. Все они имели самое смутное понятие о нацизме. Миллионы выработали привычку приспосабливаться к любым условиям и обстоятельствам и в своем выборе руководствовались украинской поговоркой «Ще гирше, да инче».

24 июня в Москве был создан Совет по эвакуации при СНК СССР в составе Л.М. Кагановича, А Н. Косыгина. Н.М. Шверника (председатель с 3 июля), Б.М. Шапошникова, С.Н. Круглова, П.С. Попкова, Н.Ф. Дубровина и А.И. Кирпичникова, позднее совет пополнили А.И. Микоян (1-й заместитель), Л.П. Берия и М.Г. Первухин. В задачу Совета входила организация эвакуации населения, учреждений, предприятий. Но в первую очередь эвакуировались материальные ценности, а не население. Преимуществами пользовались представители номенклатуры и управленческого аппарата, партийно-советских органов и НКВД, инженерно-технический персонал, квалифицированные рабочие, члены их семей и т. п. Гражданское население вывозилось в третью очередь. 25 декабря Совет был преобразован в Комитет по разгрузке транзитных грузов. Неустроенный быт, частые потери родственников и близких на транспорте, потеря имущества, тяжёлый труд на новом месте усугубляли тяготы эвакуации. В 1941 г. из угрожаемых районов органы по эвакуации вывезли на Восток СССР 12 млн человек, а во второй половине 1942 г. — ещё несколько сот тысяч беженцев. В оккупации сталинская власть бросила не менее 65 млн граждан, предоставленных собственной участи.

При эвакуации большевиками уничтожались не только военно-промышленные объекты, но и вся инфраструктура — водонапорные башни, электростанции, газовые станции, а также материальные ценности — продовольствие и товарные склады. Население городов обрекалось на голодное существование. Директива СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 г. обязывала «не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего». Так, например, в Орловской области из 30 450 тонн оставшегося перед отступлением зерна коммунисты сожгли 25 285 тонн. В Ставрополе из 4800 тонн хлеба от огня чудом удалось спасти 2000 тонн. В Пскове в последний момент перед отступлением расстреляли директора электростанции, предотвратившего её взрыв. Ужасная судьба постигла многих политзаключённых. В 1941–1942 гг. в тюрьмах и на этапах эвакуации органами НКВД были расстреляны тысячи людей из тюрем и лагерей Львова, Дрогобыча, Станислава, Ковеля, Житомира, Краснодара, Новочеркасска и других городов. Только к 4 июля 1941 г., по официальным данным, чекисты расстреляли при эвакуации 6490 человек. В Пскове 8–9 июля политических сожгли заживо вместе с тюрьмой.

Лишь 3 июля 1941 г., уже после развала Западного фронта и катастрофы под Минском, не дождавшись ответа от Гитлера на свои «мирные предложения», Сталин обратился к населению со знаменитой речью («Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои…»), в которой изложил содержание директивы ЦК партии от 29 июня. Впервые с начала войны русские люди узнали, что значительная часть СССР уже занята неприятелем. Утверждая, что «лучшие дивизии врага» разбиты, советский лидер призвал слушателей защищать родину и «советскую власть», причинившую народу и России столько горя и слез, а, изгнав врага из пределов отечества, отправиться в Европу в освободительный поход: «Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма». Подражая Императору Александру Благословенному, за 25 лет царствования которого не был казнён ни единый человек в России, кровавый тиран объявил начавшуюся войну «Отечественной», вновь, как и в законе 1936 г., желая соединить свой преступный режим с обесчещенной им родиной. Для этого Сталин даже вспомнил в своей речи славные имена победоносных военачальников исторической России — светлейших князей Михаила Кутузова и Александра Суворова, Великого князя Александра Невского. Церковный стиль обращения — «братья и сестры» — и эти святые для русского сердца, но оплёванные большевиками имена поразили многих, слушавших из репродукторов июльскую речь Сталина.

Война Германии против Советского Союза 1941–1945 / Под ред. Р. Рюрупа. Берлин, 1992.

В. Пирожкова. Потерянное поколение. СПб., 1998.

4.2.3. Советско-нацистская война и Зарубежье

Как во всём, что касалось политических вопросов, связанных с судьбой России, единого мнения в эмиграции по поводу войны между гитлеровской Германией и сталинской Россией не существовало. К тому времени в Европе оставались лишь два сравнительно крупных эмигрантских общества во Франции и в Югославии, к тому же оккупированных немцами. Во Франции преобладали антинацистские настроения, все существовавшие до оккупации русские газеты были закрыты, а русские организации запрещены. Ни один сколько-нибудь значительный писатель, церковный или общественный деятель не выступал в поддержку нацистов. Характерно, что для созданного немцами «Комитета помощи русским эмигрантам» во Франции не нашлось никого, кто бы его возглавил из русской местной среды. На эту должность назначили молодого танцора, приехавшего из Германии, Юрия Жеребкова, никому в Париже не известного. Провозгласив себя Leiter’oм (вождём), он призвал эмиграцию поддержать немецкую политику, причём не стараясь на неё влиять, поскольку «то, что произойдёт с Россией, и какие государственные формы будут ей нужны, знает только один человек — фюрер».

Тогда же была создана газета «Парижский Вестник». Её возглавил полковник Генерального штаба Павел Николаевич Богданович, хорошо известный в русской диаспоре, в том числе во Франции. С конца 1920-х гг. он возглавлял Национальную организацию русских разведчиков (НОРР) — самую крупную детско-юношескую организацию русской эмиграции. С поста редактора «Парижского Вестника» Богдановича оккупационные власти вынудили уйти осенью 1943 г за публикацию патриотической речи власовского генерал-майора В.Ф. Малышкина. В газете печатались из известных писателей или журналистов Иван Шмелёв и Илья Сургучёв, а также такие видные деятели науки и культуры Русского Зарубежья, как профессор генерал Н.Н. Головин и А.А. Алёхин.

Часть статей в «Парижском Вестнике» носила пронацистский характер. Одновременно он оставался единственным (кроме берлинского «Нового слова») органом печати на русском языке в Западной Европе, который публиковал многочисленные материалы о русской жизни, в том числе и на оккупированных территориях, а с 1943 г. — о Власовском движении. С точки зрения органов СД[1] (по состоянию на июнь — июль 1942 г.), «Парижский Вестник» был органом печати русской националистической монархической эмиграции, и его рекомендовалось закрыть, а все изданные номера — конфисковать.

Пронемецкие ориентации проявились в Русском Зарубежье особенно в первые месяцы побед немецких армий в России. Наконец-то, полагали некоторые, осуществилась та интервенция, которая могла бы сокрушить большевицкую власть. Были люди, служившие у немцев, кто по необходимости, а кто по симпатиям, были нередкие случаи отъездов в качестве переводчиков в немецкую армию и во французский «антибольшевицкий легион».

Летом 1941 г. в Париже в управлении местного отдела РОВС зарегистрировались 1160 русских офицеров, желавших отправиться на Восточный фронт, — в том числе 327 офицеров высказали желание ехать немедленно в строевые части. До июля 1942 г. на Восточный фронт уехал из Парижа 71 русский белый, но затем немцы категорически запретили отправки. С появлением первых известий о Власовском движении весной 1943 г. русская военная эмиграция во Франции проявила к нему интерес, а затем, по мере прибытия с осени 1943 г. восточных батальонов во Францию, и участие. Особенно горячо поддерживал Власовское движение один из самых крупных русских зарубежных теоретиков, профессор Генерального штаба генерал-лейтенант Николай Головин, считавший поражение Сталина меньшим злом и объективно оценивавший ограниченные возможности Германии для распространения своего владычества от Ла-Манша до Поволжья (при этом сын генерала Головина служил в органах военно-технической разведки Великобритании).

В кругах, настроенных против немцев, по мере того как становилось очевидным, что война ведётся не одним Сталиным, а всем русским народом, росли патриотические чувства, порой переходившие в просоветские, что сказалось уже после разгрома Германии: не только Бунин и Ремизов, не только митрополит Евлогий и Василий Маклаков, но и адмирал Вердеревский, военный министр в правительстве Керенского. и даже адмирал Михаил Кедров, вице-председатель РОВСа, совершили вроде бы покаянный визит в советское посольство. В пробольшевицкие настроения впал и Николай Бердяев… Те. кто был враждебен к нацизму и вместе с тем сохраняли непримиримость к большевицкому режиму несмотря на русско-советские победы, были немногочисленны (но всё же большинство членов РСХД, а из крупных имён назовём историков Сергея Мельгунова, Антона Карташёва, философов Семёна Франка, Василия Зеньковского, Ивана Ильина, жившего в Швейцарии).

Видные общественные деятели, уехавшие после поражения Франции из Европы в Америку, хотя и сочувствовали советским победам, но не разделяли просоветских иллюзий: Георгий Федотов в статьях «Нового Журнала» уже в 1943 г. ставил тревожный вопрос: будут ли эти победы способствовать возврату свободы в России или укреплять коммунистический режим? А писатель Владимир Набоков утверждал в 1944 г.:

Поэт Георгий Иванов даже победу под Сталинградом назвал «злосчастной», поскольку она служит не столько освобождению России, сколько утверждению над ней большевицких «вурдалаков» и «царя в коммунистическом мундире», то есть Сталина. Но при этом поэт был совершенно чужд и нацистских симпатий. Обе тирании были ему равно отвратительны «эстетически».

Иную картину, чем во Франции, являло собой русское общество в оккупированной немцами Сербии. Там сосредоточились в основном люди правых и крайне правых ориентаций как в церковных кругах, так и в гражданских. После прихода немцев был назначен во главе Бюро по делам русских беженцев генерал М. Скородумов, затем генерал В. Крейтер. Оба они стояли открыто на стороне немцев. В воззвании группы журналистов 22 июня было представлено как «начало решительного боя нового правопорядка с поработившим Великую Россию большевизмом», как «крестовый поход». На здании бывшего русского посольства висел плакат: «Победа Германии — освобождение России». Был арестован по доносу эмигранта и обвинён в симпатии к большевизму видный член русской белградской колонии П.Б. Струве. Митрополит Анастасий (Грибановский), глава Зарубежной Церкви, обличал главу Англиканской Церкви, Кентерберийского архиепископа, за то. что он возносит молитвы за победу советских войск. Сам же митрополит Анастасий в письме от имени Синода Русской Зарубежной Церкви уже в 1937 г., когда Югославия была независимой и нейтральной страной, приветствовал Гитлера как государственного мужа, подающего здоровый пример всей Европе. После оккупации Югославии немцами митрополит Анастасий до самых последних дней войны возносил молитвы за «вождя народа Германии, власти и воинство ея». Член Зарубежного Синода архиепископ Гермоген (Максимов) согласился возглавить автономную Хорватскую Православную Церковь в то время, когда хорватское правительство было союзником Гитлера и подвергло сербское население настоящему геноциду.

По инициативе генерал-майора Михаила Федоровича Скородумова был образован 12 сентября 1941 г. Русский Охранный Корпус. После ареста немцами Скородумова командование корпусом принял генерал-майор Борис Штейфон. герой Кавказского фронта 1916 г. и Белой борьбы на Юге России. Корпус сражался на стороне немцев против югославских коммунистов Тито и в известной мере был средством самозащиты — с мая по сентябрь 1941 г. югославские коммунисты убили более двухсот русских эмигрантов, включая священников, женщин и детей. С партизанами-монархистами (четниками Королевской армии на родине) корпус поддерживал дружеские отношения. Генерал-майору русской службы Штейфону был присвоен чин генерал-лейтенанта Вермахта, хотя Штейфон был крещёным евреем, всего через Корпус прошло в 1941–1945 гг. более 17 тысяч человек, в рядах Корпуса храбро сражался цвет русской военной эмиграции на Балканах, многие участники Первой Мировой и Гражданской войн, офицеры Русской армии генерала П.Н. Врангеля и их дети. В рядах Русского Корпуса в декабре 1941-го был вручён последний в русской военной истории Знак отличия военного ордена — Георгиевский крест IV степени, который получил тяжело раненый в бою с титовцами 17-летний юнкер Сергей Шауб. И с точки зрения немцев, и с точки зрения партизан (титовцев и четников) боевые качества Корпуса были отличными.

Большинство русских в Югославии сочувствовали этой политике сотрудничества с немцами, но в сербском народе, среди сторонников Тито и противников короля Петра II, она вызывала жгучее возмущение: виновные или невиноватые русские эмигранты воспринимались теперь титовцами как предатели и подвергались от партизан жестоким репрессиям. К приходу советской армии большинство русских, во главе с митрополитом Анастасием, бежали из Сербии в Германию.

Вл. Маевский. Русские в Югославии. Т. 2. Взаимоотношения России и Сербии. Нью-Йорк, 1966.

К.М. Александров. Русские солдаты Вермахта. М., 2005.

4.2.4. Военные действия в июне – ноябре 1941 г.

Поставленные Гитлером стратегические цели — уничтожение основных сил Красной Армии и выход на линию «Архангельск — Астрахань» в Европейской части СССР — далеко не соответствовали оперативным возможностям Вермахта. Противнику, недооценившему силы и возможности сталинской военной машины, не хватало сил для операций по расходящимся направлениям на постоянно увеличивавшемся театре военных действий. Людские и технические ресурсы СССР казались неисчерпаемыми. К 11 июля 1941 г. Красная Армия потеряла 11 783 танка. Гитлер обескураженно заявил, что не начал бы кампании, если бы имел представление о количестве танков у Сталина.

Четыре фактора определили исход противостояния: 1) глубина оперативного пространства, на котором велись боевые действия; 2) безграничные людские, технические и сырьевые ресурсы СССР; 3) огромный военно-промышленный потенциал антигитлеровской коалиции; 4) нацистская колониальная политика, восстанавливавшая против оккупантов советское население. Пока перечисленные факторы в совокупности не начали влиять на ситуацию, немцы удерживали стратегическую инициативу.

Инициированные Ставкой 22 июня контрудары (23–25 июня) привели к огромным потерям в людях и технике. 10 июля Ставку возглавил Сталин, ставший 19 июля и наркомом обороны. За счёт высокой профессиональной подготовки и оперативного мастерства Вермахт добивался впечатляющих побед, несмотря на абсурдность плана «Барбаросса» и субъективные ошибки немецкого командования. До декабря 1941 г. Вермахт разгромил 16 советских армий и не менее 248 дивизий — 135 стрелковых, мотострелковых и горнострелковых, 14 кавалерийских и горно-кавалерийских, 61 танковую. 28 моторизованных и 10 народного ополчения. Безвозвратные потери Красной Армии к концу ноября 1941 г. превысили 6 млн человек (включая 3,8 млн пленных), безвозвратные потери Вермахта на всех театрах военных действий (в том числе африканском) за тот же период составили 263 тысячи человек (включая менее 5 тысяч пленных).

На Севере немецкие горные егеря воевали вместе с финнами. 25 июня 487 советских самолётов атаковали Финляндию, на следующий день объявившую СССР войну. Для финнов началась «война-продолжение». Добившись частных успехов, немцы и финны всё же ни на одном участке не смогли выйти к Мурманской железной дороге. В сентябре наступление на Мурманск и Заполярье малочисленной немецкой армии «Норвегия» остановил Карельский фронт генерал-лейтенанта В. Фролова. В августе на Карельском перешейке Маннергейм вышел на границу 1939 г., блокировал Ленинград с северо-запада, но от участия в штурме, несмотря на уговоры немцев, отказался. Это очень способствовало удержанию города. Финны не бомбили и не обстреливали Ленинград, считая свои цели достигнутыми, хотя в Восточной Карелии они вышли 7 сентября на реку Свирь в районе Лодейного Поля и 1–2 октября взяли Петрозаводск. Союзники понимали неоднозначность положения Финляндии — Великобритания объявила войну Суоми лишь 5 декабря 1941 г., а США сохраняли отношения с Хельсинки до 30 июня 1944 г.

На Северо-Западном направлении маршала К. Ворошилова войска группы армий «Север» генерал-фельдмаршала В. фон Лееба броском форсировали Западную Двину, овладели Латвией, Литвой, Псковщиной и 13 июля начали наступление на Ленинград. Северный фронт генерал-лейтенанта М.М. Попова задержал Лееба на Лужском рубеже почти на месяц, в течение которого немцы заняли Эстонию и осадили Таллин. На правом крыле немцы захватили Новгород, разбили советские войска под Старой Руссой, а 16-я немецкая армия вышла к Демянску. После преодоления Лужского рубежа 21 августа начались бои в районе Красногвардейска (Гатчины), в 40 км от Ленинграда, для зашиты которого 27 августа из части войск Северного фронта был создан Ленинградский фронт (ЛФ) Попова (с 5 сентября комфронтом Ворошилов). 28 августа пал Таллин. Балтийский флот вице-адмирала В.Ф. Трибуца при переходе в Кронштадт 28–29 августа потерял 13 (из 125) боевых кораблей, 31 (из 54) транспортов. Погибли около 18 тысяч человек.

30 августа немцы заняли Мгу, 8 сентября — Шлиссельбург, отрезав Ленинград по суше от страны. Началась мучительная блокада. 5 сентября Гитлер объявил Ленинград «второстепенным театром». После 9 сентября части 18-й армии и 4-й танковой группы захватили Красногвардейск, Красное Село, Царское Село. Но к 19 сентября Гитлер остановил штурм, забрав у Лееба все танки (7 дивизий) и половину авиации, которых не хватало для наступления на Москву. 18-я армия генерал-полковника Г. фон Кюхлера встала в пригородах в 2–5 км от города, фактически окружив войска ЛФ (четыре армии), которым с 10 сентября командовал генерал Жуков.

На Западном направлении Тимошенко группа армий «Центр» генерал-фельдмаршала Ф. фон Бока наступала по линии Минск — Смоленск. Подрезанный на флангах Западный фронт генерала Д.Г. Павлова развалился — 28 июня пал Минск, и в «котёл» угодили 26 дивизий. Белоруссия была потеряна. К 9 июля фон Бок продвинулся на 450–600 км и вышел на линию Полоцк — Витебск — Орша — Жлобин. 16 июля после упорных боёв и контрударов Красной Армии он взял Смоленск, окружив три армии, остатки которых прорвались на восток 3-5 августа. В ходе двухмесячного Смоленского сражения (10 июля – 10 сентября) Западный фронт понёс огромные потери (более 210 тысяч человек), но за их счёт удалось сбить темп наступления на Москву. Навстречу Боку всё время вводились резервы. 13 июля 21-я армия Центрального фронта даже нанесла контрудар, освободила Рогачёв и Жлобин и двинулась в общем направлении на Бобруйск. В конце июля ей пришлось отступить, опасаясь фланговых ударов. Особенно отличился 63-й стрелковый корпус комкора Л.Г. Петровского. В жестоких боях под Ярисво (26 июля – 3 августа) отличилась оперативная группа генерал-лейтенанта К.К. Рокоссовского.

Огромный театр военных действий требовал ударов по флангам, но резервов у немцев не было. Поэтому в августе Гитлер, несмотря на протесты Бока, приостановил наступление на Москву — Сталин получил ценную передышку. 8 августа фюрер повернул 25 дивизий (в том числе 6 танковых и моторизованных) резко на юг для выхода в глубокий тыл советского Юго-Западного фронта (ЮЗФ). Фон Бок перешёл к жёсткой обороне. В авантюрных наступательных операциях августа — сентября 1941 г. Ставка не смогла её прорвать, щедро кладя солдатские жизни и расходуя технику. Особенно кровавыми и бестолковыми стали атаки войск Резервного фронта генерала Жукова под Ельней. Жуков лишь «вытолкнул» из Ельнинского выступа благополучно отступившего противника. Общие потери немцев за 1 августа — 10 сентября составили под Ельней 23,5 тысячи человек, Резервного фронта — 113 тысяч человек. В итоге накануне наступления на Москву советские войска на Западном направлении были истощены и обескровлены.

На Юго-Западном направлении группе армий «Юг» генерал-фельдмаршала Г. фон Рундштедта (949 танков) противостояла превосходящая группировка (4970 танков) Юго-Западного фронта (ЮЗФ) генерал-полковника М П. Кирпоноса. Сталин назначил маршала Будённого командующим Юго-Западным фронтом. 23–29 июня в районе Луцк — Броды — Ровно разыгралось крупнейшее встречное танковое сражение, в котором участвовали около 2,5 тысячи танков. На неделю удалось приостановить наступление Вермахта, но пять советских механизированных корпусов фактически прекратили существование. Прорвав линию укреплений на старой границе 1939 г., немцы создали угрозу Киеву и 2-8 августа пленили под Уманью в «котле» три армии. Но с ходу взять Киев, который упорно защищала 37-я армия генерал-майора А.А. Власова и киевское ополчение (29 тысяч человек), не удалось. Рундштедт перенёс тяжесть усилий далеко на юго-восток, в район Кременчуга. Сталин запретил отвод войск от Киева. 14 сентября в 210 км восточнее Киева в глубоком тылу Кирпоноса встретились танкисты генералов Э. Фон Клейста и Г. Гудериана. В «котёл», ликвидированный в конце месяца, попали пять с половиной армий ЮЗФ — около полумиллиона человек. 19 сентября немцы вошли в Киев. Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос, не желая сдаваться в плен, застрелился. По другим данным, генерал Кирпонос погиб при выходе из окружения. Будённый от командования был отстранён.

Семён Михайлович Будённый (1883–1973) родился на Дону, происходил из «иногородних» станицы Платовской. Вахмистр Будённый, полный георгиевский кавалер, храбрый, но недалёкий рубака, в 1917 г., подобно многим, был прельщён революционными лозунгами и примкнул к красным. Он не был лишён честолюбия, думал о карьере: «Я решил. что лучше быть маршалом в Красной Армии, чем офицером в Белой». В 1919 г. Будённый вступил в партию большевиков. В годы Гражданской войны командовал 1-й конной армией — ударной силой большевиков. Один из будёновцев, Исаак Бабель, описал нравы своих однополчан в книге «Конармия» (1925). В ней разбой, грабёж, насилие над мирными жителями предстают как привычная повседневность. В бойцах Будённый ценил прежде всего личную преданность себе. Отношения в армии строились по образцу разбойничьей банды, в которой будущий маршал был атаманом. Своей жестокостью войска Будённого удивили даже Сталина, а Ленин не раз был крайне обеспокоен повальным пьянством и разложением в «легендарной» 1-й конной.

Гражданским мужеством Будённый не отличался. В бою с корпусом генерала А.А. Павлова он, вопреки приказу, не прикрыл с флангов дивизии Гая и Азина, и они погибли, не дождавшись помощи. А обвинение пало на Думенко, которого арестовали и отдали под трибунал. В командарме 2-й конной армии Филиппе Миронове он видел конкурента и сделал всё, чтобы убрать его. Позже Будённый проголосовал за вынесение смертного приговора своему бывшему командиру Егорову. Когда в 1937 г. была арестована вторая жена Будённого (которую он привёл в дом на второй день после гибели первой жены), Семён Михайлович не стал помогать даже ей. В 1939 г. её приговорили к восьми годам лагерей. К тому времени она уже стала душевнобольной от пыток.

В 1923 г. Будённому довелось стать «крёстным отцом» Чеченской автономной области: надев шапку бухарского эмира, с красной лентой через плечо он приехал в Урус-Мартан и по декрету ВЦИКа объявил Чечню автономной областью.

В 1930–1940-х гг. Будённый стал одним из организаторов массовых репрессий среди военных. В 1937 г. именно он обвинил Тухачевского и некоторых других военачальников в государственной измене, предварительно согласовав своё выступление со Сталиным. Как и Ворошилов. Будённый активно поддерживал Сталина во всех его злодеяниях. Будённый и Ворошилов сблизились не случайно. Их объединяло то, что оба они были малограмотны и не могли простить военспецам их превосходства в уме и образовании.

К 1941 г. в действующей армии было множество командиров — выдвиженцев Ворошилова и Будённого, их приятелей по 1-й конной, и это сказалось на ходе военных действий. Героем Второй Мировой войны Будённый не стал; назначенный было командовать войсками Юго-Западного направления, он скандально провалился, загубив десятки тысяч жизней, и был быстро отставлен; других за подобное расстреливали, но «живую легенду» спасли «революционные заслуги». После войны его, как большого любителя лошадей, назначили заместителем министра сельского хозяйства. К трём своим юбилеям в 1958, 1963. 1968 гг. он трижды стал Героем Советского Союза.

На Южном направлении войска Приморской армии генерал-лейтенанта Г.П. Софронова (с 5 октября — генерал-майора И.Е. Петрова) защищали Одессу от румынских войск (5 августа — 16 октября). Успех под Киевом позволил Рундштедту в конце сентября прорваться в Донбасс. В октябре 11-я армия генерал-лейтенанта Э. Фон Манштейна ворвалась в Крым и осадила сильно укрепленный Севастополь, защитников которого усилила перевезённая из-под Одессы Приморская армия. В районе Бердянска у Азовского моря 5-10 октября Клейст и Манштейн уничтожили 18-ю армию генерал-лейтенанта А.К. Смирнова. Затем танкисты Клейста овладели Таганрогом, а 21 ноября на пределе сил взяли Ростов-на-Дону. Но уже 28 ноября под давлением свежих советских резервов армий Южного фронта Клейст оставил «ворота в Азию», фронт замер по реке Миус. Оставление немцами Ростова было «первым звонком», свидетельствовавшим о провале авантюрного блицкрига, для которого у Гитлера катастрофически не хватало ресурсов, равно как и для удержания растянутого фронта и оккупированных областей.

3 октября Гитлер позволил себе заявить: «Враг сломлен, и ему уже не удастся вновь подняться на ноги». В те дни это была почти правда. Народ превратился в расходный материал Кремля, который вёл за его счет войну на истощение сил и средств противника.

— писал Константин Симонов и, вспоминая героизм воинов русской Императорской армии в былых битвах, призывал:

Красная Армия, что начинала войну, практически перестала существовать к 1942 г. Начинала складываться новая армия — из резервных частей, пришедших с Дальнего Востока, и новобранцев. Менялся и командный состав: место командиров Гражданской войны заняли новые люди.

Всё же и в 1941 г. было немало очагов решительного сопротивления. Как ни старались большевики уничтожить память о славном боевом прошлом русской армии, где-то в глубине народного сознания оно было живо. В рядах Красной Армии стояло ещё много боеспособных бывших солдат Первой Мировой и даже Русско-японской войн, а у молодых бойцов отцы и деды, как правило, были участниками этих кампаний и в кругу семьи рассказывали правду о них. Да и двадцать лет оголтелой пропаганды и террора всё же не могли враз заслонить собой тысячелетнюю историю России. Именно поэтому первые дни войны явили не только примеры бездарности высшего командования, массового разгрома советских армий и миллионных сдач в плен, но и беззаветное мужество и героизм советских солдат, уже с гордостью начинавших называть себя русскими, вне зависимости от их национальной принадлежности. И наиболее ярким примером воинской доблести первых дней войны явилась Брестская крепость.

Брестская крепость, построенная в 1842 г. русскими военными инженерами, совершенствовалась вместе с развитием боевой техники и к 1941 г. представляла собой достаточно серьёзный укрепрайон. В её казематах и фортах свободно могли расположиться две дивизии. Однако в связи со сталинскими планами войны, основные боевые части были выведены из крепости для подготовки к наступлению. В составе гарнизона остались госпиталь для эвакуации в него раненых и дежурные части полков, ранее там дислоцированных. Полный разгром Красной Армии в приграничных сражениях привёл к тому, что крепость сразу оказалась окружённой противником, а малочисленность её защитников предопределила очаговый характер обороны. Крепость штурмовала 45-я немецкая пехотная дивизия. Её ударные части переправились через реки Буг и Мухавец, ворвались в Центральную цитадель и внезапным ударом овладели бывшей церковью, в которой размещался полковой клуб, завладев, таким образом, стратегическим ключом обороны. Перед атакой немецкой пехоты по Брестской крепости был нанесён мощный бомбовый и артиллерийский удар. После короткого замешательства гарнизон начал сражение с ворвавшимся противником. Оборону цитадели возглавили полковой комиссар Ефим Фомин и капитан Иван Зубачев. По их приказу бойцы 84-го стрелкового полка под командованием комсорга Самвела Матевосяна внезапной штыковой атакой выбили немцев из церкви. Матевосян в этом бою был ранен: немецкий офицер, заколотый им штыком, изрезал ему ножом спину. Самвел неделю участвовал в боях в крепости, получил ещё два ранения, попал в плен, осенью 1941 г. бежал из него и партизанил в белорусских лесах. Войну закончил в Берлине, расписавшись на стене Рейхстага.

Упорный бой шёл и у восточных, Кобринских ворот крепости. В районе этого укрепления стоял 98-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион под командованием майора Никитина. Под огнём противника большинство боевой техники было уничтожено, погиб и сам командир. Тогда руководство обороной приняли на себя заместитель Никитина по политической части старший политрук Николай Нестерчук и начальник штаба лейтенант Иван Акимочкин. Выкатив оставшиеся пушки на валы, грамотно расположив пулемётчиков и стрелков, бойцы под руководством доблестных командиров остановили наступление немцев на этом участке обороны.

Ожесточённые бои шли у Холмских и Тереспольских ворот, храбро сражались пограничники 9-й погранзаставы лейтенанта Андрея Митрофановича Кижеватова. Отбивая атаки противника штыковыми ударами, они не давали вражеским автоматчикам прорваться через Тереспольские ворота в центр крепости. Лейтенант Кижеватов сражался со своими бойцами до 3 июля и погиб смертью героя при попытке взрыва моста через Буг. Пограничники отличались хорошей воинской подготовкой, были храбры и инициативны. Так. молодой боец 10-й погранзаставы, расположенной невдалеке от Бреста, Алексей Новиков после гибели своих боевых товарищей выбрал огневую позицию в дупле огромного дуба и три дня расстреливал из пулемёта немецкую пехоту, уничтожив десятки врагов. Противник долго не мог понять, откуда ведётся огонь. Через три дня у Алексея кончились патроны, на предложение сдаться он ответил отказом и погиб как герой.

Гарнизон крепости жил надеждой на скорое освобождение из окружения. Несколько раз бойцы и командиры пытались прорваться с боями, но эти попытки заканчивались неудачами. Лишь 26 июня группе лейтенанта Анатолия Виноградова удалось переправиться через Мухавец, уничтожить на валах крепости пулемётные гнёзда противника и выйти на южные окраины Бреста. Там его группа приняла свой последний бой, и немногие оставшиеся в живых, в том числе и Анатолий Виноградов, попали в плен. Крепость обстреливалась из крупнокалиберных орудий, авиация сбрасывала на неё 500-кило— граммовые и тонные бомбы, гарнизон изнывал от жажды, так как все подступы к рекам простреливались снайперами, но солдаты и командиры сражались геройски, несмотря на все испытания. Имена героев обороны Центральной цитадели — полкового комиссара Ефима Фомина, капитана Ивана Зубачева, лейтенанта Анатолия Виноградова, рядового Александра Филя и многих других — навеки вписаны в славную историю русского оружия. Характерно то, что в составе гарнизона были представители более чем 30 народов, населявших Советский Союз, в том числе и немцы Поволжья. К 1 июля оборона Центральной цитадели была подавлена, но отдельные бойцы и командиры ещё долго сражались с врагом. Полковой комиссар Фомин попал в плен и был расстрелян фашистами. Характерна судьба Александра Филя. После освобождения из немецкого концлагеря его допрашивал следователь СМЕРШ. После допроса он попросил Александра подписать протокол. Когда Филь попытался его прочитать, следователь спросил: «Ты что, советской власти не веришь?» «Конечно, верю», — простодушно ответил Филь — и моментально оказался на Колыме с ярлыком «власовца».

Геройски сражались в крепости 15-летние мальчики — воспитанники полков Пётр Клыпа и Николай Новиков. Они ходили в разведки, обнаруживали склады боеприпасов, доставляя их бойцам, пробирались за водой под пулями немецких снайперов и даже ходили в штыковые атаки.

Дольше всего продолжалась оборона Восточного форта, которую возглавил командир 44-го стрелкового полка майор Пётр Михайлович Гаврилов. Его начальником штаба стал командир батальона 42-й дивизии капитан Константин Касаткин. Жестокие бои на укреплении велись до начала июля, но после применения тяжелых авиационных бомб немцам удалось захватить и его. Майор Гаврилов в одиночку вёл бои с противником до 23 июля, когда совершенно измождённый был захвачен в плен. По приказу немецкого генерала ему были отданы воинские почести, когда Петра Михайловича несли на носилках мимо строя солдат. Майор Гаврилов открыто говорил о возможности превентивного удара со стороны немцев и готовил своих солдат к обороне. На него был написан донос, и разбор его персонального дела должен был состояться 27 июня 1941 г. в Минске. Именно в этот день туда вошла германская армия.

Уже в первые дни войны стала проявляться бессмысленная жестокость фашистов. Взбешённые упорством защитников Кобринских ворот, они расстреляли захваченного в плен лейтенанта Акимочкина, а через несколько дней — его жену и двух маленьких детей. В 1942 г. фашистами была расстреляна семья лейтенанта Кижеватова. Естественно, что очень многих колеблющихся в выборе дальнейшего пути на военных дорогах подобные факты навсегда отталкивали даже от мысли о компромиссе с гитлеровским режимом. Бои в крепости не утихали ещё очень долго. Последний её безвестный защитник был захвачен в плен в апреле 1942 г.

Символом обороны крепости стали надписи на её стенах, оставленные сражающимися бойцами. «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина!» Эта фраза достойна героев обороны Севастополя в годы Крымской войны, Баязета в 1877 г, Порт-Артура в 1904 г., Прасныша и Осовца в годы Великой войны, с которыми защитники Брестской крепости, бесспорно, стоят в одном ряду, являясь их прямыми духовными наследниками.

Были примеры беззаветного мужества и героизма и на других фронтах. Так, первым эстонцем, получившим звание Героя Советского Союза, стал политрук Арнольд Мери, возглавивший оборону штаба своего корпуса при отражении немецкого десанта в июле 1941 г. Немецкие парашютисты после пятичасового боя так и не смогли сломить упорство советских солдат.

Отражена была атака на Мурманск из Норвегии, памятны оборона Киева в июле — сентябре, оборона Ленинграда начиная с августа, оборона Одессы в августе — октябре, оборона Севастополя с ноября 1941 г. по июль 1942 г. Но несмотря на яркие примеры самоотверженно-мужественной обороны, невероятное количество пленных подчёркивало глубокие нравственно-политические пороки не русских воинов, а режима, пославшего их в бой. Из 11,3 млн бойцов и командиров действующей армии в 1941 г. 3,8 млн оказались в плену, 1,2 млн дезертировали и осели на оккупированных территориях. С 22 июня по 10 октября Особыми отделами и заградотрядами НКВД было задержано 657 364 военнослужащих, «отставших от частей», — эквивалент численности пяти-шести армий. Из них расстреляли дивизию — 10 201 человека.

Убогость сталинской военной машины оплачивалась бессчётными жизнями бойцов и командиров. Как и во время войны с Финляндией, ответственными за преступления и бездарность руководителей Коммунистической партии и советского государства становились не только рядовые, но и представители старшего и высшего командно-начальствующего состава. Так, например, по настоянию сталинского любимца армейского комиссара 1-го ранга Л.З. Мехлиса в сентябре 1941 г. на Северо-Западном фронте в воспитательно-назидательных целях перед строем подчинённых были расстреляны генерал-майор артиллерии В.С. Гончаров и командующий 34-й армией генерал-майор К.М. Качанов, несмотря на то, что 34-я армия своими активными действиями 12–25 августа заставила немцев снизить темпы наступления на Ленинград и позволила оборонявшейся стороне выиграть некоторое время. По приказу командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова 22 октября 1941 г. были арестованы и расстреляны перед строем своих бойцов командир 17-й стрелковой дивизии полковник П.С. Козлов и бригадный комиссар С.И. Яковлев. Жуков приказал расстрелять и командира 53-й стрелковой дивизии полковника Н.П. Краснорецкого, но полковник в тот день успел погибнуть в бою, избежав ареста и расстрела. И далее Мехлис и Жуков продолжали воевать привычными методами. 4 ноября 1941 г. в приказе по фронту Жуков объявил о расстреле перед строем подчинённых командира 133-й стрелковой дивизии подполковника А.Г. Герасимова и комиссара ГФ. Шабалова.

Количество пленных по немецким источникам (июнь – сентябрь 1941 г.)

К. Быков. Киевский «котёл». Крупнейшее поражение Красной Армии. М, 2007.

А.В. Исаев. «Котлы» 1941-го: История ВОВ, которую мы не знали. М., 2006.

П. Карелль. Восточный фронт. Кн. 1. Гитлер идёт на Восток. 1941–1943. М., 2003.

Л.Н. Лопуховский. Вяземская катастрофа 41-го года. М., 2006.

Б. Мюллер-Гиллебранд. Сухопутная армия Германии, 1933–1945. М., 2003.

С.С. Смирнов. Брестская крепость. М.: Молодая гвардия, 1965.

4.2.5. Московская битва 1941–1942 гг.

За три месяца противник продвинулся вглубь СССР на 800 км на фронте шириной 1650 км. Потеряв драгоценное тёплое время на разгром нависавшего на фланге Юго-Западного фронта, лишь 30 сентября — 2 октября Вермахт начал операцию «Тайфун» — генеральное наступление на Москву силами трёх полевых и трёх танковых армий группы армий «Центр». Войскам Бока (72 дивизии) противостояли соединения Красной Армии (95 дивизий, 13 танковых бригад), в значительной степени измотанные и обескровленные в предшествующих частных наступательных операциях.

Соотношение сил к началу операции «Тайфун» (процент от числа на Восточном фронте)

Ставка и Генеральный штаб упустили сосредоточение Вермахта и не смогли определить направление его главных ударов. Прорвав ниточку советской обороны, 7 октября танковые клинья Гота и Гепнера встретились в Вязьме, южнее Гудериан замкнул кольцо под Брянском. В огромных «котлах» оказались 13 армий Западного, Резервною и Брянского фронтов — 64 дивизии (из 95 к началу битвы), 11 танковых бригад (из 13), 50 артиллерийских полков (из 62). Из «котла» выбрались лишь остатки 32 дивизий и 13 артполков. К 17 октября три фронта лишились более 1 млн бойцов, из которых более 600 тысяч попали в плен (в том числе три командующих армиями — генералы М.Ф. Лукин, Ф.А. Ершаков, С.В. Вишневский). Немецкими трофеями стали 1277 танков, 5378 орудий, 87 самолётов. 10 октября в командование Западным фронтом вступил прибывший из Ленинграда генерал Жуков. Ликвидируя «котлы», немцы задержались на Можайской линии обороны.

15–16 октября в Москве на фоне хаотичной эвакуации вспыхнула паника. С 438 предприятий, учреждений и организаций сбежали 779 руководителей, укравших 1,5 млн рублей и угнавших более ста автомобилей. Во дворах жгли документы и портреты советских вождей. Сталин колебался, его ждал спецтранспорт на Куйбышев. Но после раздумий он решил остаться в столице. 20 октября в Москве было введено осадное положение — за антигосударственные действия, преступления, разговоры, распространение слухов патрули и сотрудники НКВД расстреливали виновных на месте. На нелегальное положение для работы в оккупации перешли около 800 коммунистов и комсомольцев, кроме того, органы НКВД подготовили 20 разведывательно-диверсионных и подпольных групп (243 человека, в том числе 47 кадровых чекистов). В случае прихода немцев центр Москвы — вместе с москвичами — взлетел бы на воздух. На территорию Кремля завезли 4 тонны взрывчатки, во Фрунзенский район — 15 тонн. Минировались здания НКВД и советских органов власти, тюрьмы, академии, Дом Правительства, Центральный телеграф, телефонная станция и почтамт, наркоматы, ГУМ, Даниловский, Дзержинский и Таганский универмаги, гостиницы «Савой», «Новомосковская», «Селект», «Метрополь», «Националь», десятки заводов и фабрик, Большой театр, храм Василия Блаженного, Елоховский собор и т. д.; всю работу по взрывам в Москве организовывал и курировал зам. начальника 2-го отдела НКВД СССР А.Ф. Пономарёв.

Однако к концу октября Вермахт остановился — перед немцами всё время возникали спешно сколоченные формирования, техника вязла в грязи, коммуникации растянулись, требовалась перегруппировка сил. Красная Армия получила трёхнедельную передышку. В последнем донесении из Токио разведгруппа Рихарда Зорге сообщила, что Япония окончательно отказалась от планов войны против СССР и с Востока к Москве устремились резервы. 15 ноября Бок возобновил наступление, особенно жестокие бои шли под Клином и Волоколамском. К 1 декабря немцы прошли более 100 км, взяли Ясную Поляну под Тулой и форсировали канал Москва — Волга в районе Красной Поляны. Немецкие авангардные бронетанковые части почти без пехоты прорвались до 21 км Ленинградского шоссе, на окраину Химок.

Со второй декады ноября 1941 г. начались холода, к которым немцы не были готовы и понесли серьёзные потери обмороженными. Среди жителей Германии и оккупированных стран срочно начался сбор тёплой одежды и белья для армии. Вермахт окончательно выдохся, истощил силы и средства, остановившись буквально в чистом поле в 28 км от центра Москвы. Противник в лёгком обмундировании страдал от сильных морозов, резервов и пополнений не было, техника и оружие отказывали на холоде. СССР жил в состоянии непрерывной мобилизации. В 1941 г. в Красной Армии были переформированы или сформированы более 500 (!) соединений, а Вермахт от Бреста до Ростова прошёл в неизменном состоянии, исчерпав свои оперативные возможности.

5–6 декабря на выдохшегося и замёрзшего противника обрушился контрудар свежих советских войск. Ранним вечером 5 декабря фон Бок доложил: «Сил больше нет». В контрнаступлении 5 декабря 1941 г. – 7 января 1942 г. участвовали 15 армий Калининского, Западного и Северо-Западного фронтов. Особенно отличились войска трёх армий: 1-й ударной генерал-лейтенанта В.И. Кузнецова, 16-й генерал-майора К.К. Рокоссовского и 20-й генерал-майора А.А. Власова, освободившие Волоколамск, Истру, Клин, Солнечногорск. Яхрому и другие города. К 7 января 1942 г. Вермахт был отброшен от Москвы на 150–250 км, к концу месяца противник оставил всю Московскую область. Однако упорно оборонявшиеся немцы сумели удержать охваченный полукольцом Ржевский выступ, за который до весны 1943 г. Западный фронт вёл кровавые и безуспешные бои.

Под Москвой советские солдаты сражались мужественно. Наиболее известными являются два подвига: Зои Космодемьянской и 28-ми гвардейцев-панфиловцев. Однако и здесь, желая восславить героизм воинов в пример всей стране, власть, не разбираясь в фактах, лгала без зазрения совести. На Волоколамском шоссе шли жестокие бои, и погибло смертью храбрых много бойцов и командиров. Весть о подвиге солдат-панфиловцев стала известна из статьи корреспондента А. Кривицкого, который на месте подвига не был, а пользовался непроверенными данными и слухами. Поэтому всём 28 панфиловцам звание Героя Советского Союза было присвоено «посмертно». Однако на проверку оказалось, что шестеро из них остались живы, причём двое попали в плен, один из которых успел даже послужить в немецкой полиции.

Что же касается Зои Космодемьянской, то несчастная девушка стала жертвой безобразного отношения к человеческой жизни сталинского режима и непрофессионализма готовивших её людей. После краткосрочной подготовки она была с разведгруппой направлена в район Наро-Фоминска с заданием сжечь 10 деревень, в том числе и деревню Петрищево, во исполнение сталинского приказа № 0428 от 17 ноября 1941 г. — не оставлять врагу ничего, даже крыши над головой. Что будут в лютые морозы делать жители деревень под открытым небом, власти было безразлично. В состав группы входило три человека: командир — 19-летний Борис Крайнов и 18-летние Василий Клубков и Зоя Космодемьянская. Зоя выполнила задачу и подожгла несколько домов, однако Клубков был схвачен немецкими часовыми и на допросе выдал Зою, которую задержал староста деревни, когда она уже шла на встречу с командиром группы. После издевательств и пыток девушка была казнена. Выдавший её Клубков был завербован немцами и в январе 1942 г. заброшен в расположение частей Красной Армии. Заподозривший его Борис Крайнов разоблачил предателя. 16 апреля Клубков был расстрелян. Из его показаний и стала известной правда о гибели девушки. Материалы этого дела были рассекречены после 1991 г. Смерть Зои сталинская пропаганда использовала в своих целях: фотография повешенной «Тани», как назвала себя на допросе Космодемьянская, была опубликована в газетах, девушке посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза, а Сталин издал приказ расстреливать на месте солдат и офицеров 332-го пехотного полка полковника Рюдерера, солдаты которого казнили Зою. О такой же молодой девушке-разведчице Вере Волошиной, пошедшей в составе другой группы и погибшей в тот же самый день в деревне Головково, невдалеке от Петрищево, не было сказано ни единого слова. Выдающийся советский разведчик-диверсант Илья Григорьевич Старинов всю войну боролся с безумием сталинского приказа. По его словам, большей глупости трудно было придумать. Серьёзная разведгруппа идёт на задание не на один день. Она должна нести с собой боеприпасы, взрывчатку, оружие и продукты питания, которых можно взять максимум на пять дней, ведь разведчик всё несёт на себе. Дальнейшее пропитание он должен доставать у местных жителей. Кто же и чем будет кормить представителей армии, перед этим всё уничтожившей? Именно из-за своей жёсткой позиции по принципиальным вопросам И.Г. Старинову так и не присвоили звание Героя Советского Союза, к которому его за годы войны представляли три раза. Его спецоперация по ликвидации в Харькове в ноябре 1941 г. командующего гарнизоном генерала фон Брауна и всего его штаба радиоуправляемой миной по сигналу, поданному из Воронежа, вошла во все учебники по диверсионной подготовке. Заслуженную звезду Героя России он получил к своему 100-летнему юбилею в 2000 г.

Защита столицы и успешное контрнаступление Красной Армии имели не только военно-политическое и моральное значение. «Блицкриг» провалился окончательно, на Востоке началась затяжная война, для которой у Германии не было ни ресурсов, ни достаточных сил. Но соотношение понесенных потерь ясно указывало на ту цену, которую готова была платить сталинская власть ради достижения победы и насаждения коммунистической администрации в Восточной Европе.

Потери в Московской битве (2 октября 1941 – 7 января 1942 г.)

Лубянка в дни битвы за Москву. Сб. документов. М., 2002.

Л.Н. Лопуховский. Вяземская катастрофа 41-го года. М., 2006.

В. Хаупт. Сражения группы армий «Центр». М., 2006.

4.2.6. Трагедия Ленинграда, 1941–1942 гг.

Фактически блокада Ленинграда началась 30 августа 1941 г., когда противник захватил Мгу и перерезал последнюю железную дорогу, связывавшую страну с городом. С 4 сентября велись его систематические артобстрелы, достигшие особой интенсивности летом 1943 г. 8 сентября 1941 г. немцы овладели Шлиссельбургом на южном берегу Ладожского озера. Отныне сообщение стало возможным лишь по воздуху или через Ладожское озеро по линии Ваганово — Кобона (западнее Волхова) и др. В тот же день состоялись два первых массированных налёта Люфтваффе на Ленинград — противник сбросил более 6,3 тысячи бомб, возникли около 180 очагов пожаров, сгорели знаменитые Бадаевские склады с большими запасами сахара, масла и других продтоваров. В сентябре город бомбили 23 раза, в октябре — 39. За время блокады жертвами бомбёжек и артобстрелов стали более 35 тысяч ленинградцев.

Без танков и с ослабленными силами авиации фон Лееб в октябре – ноябре 1941 г. ещё пытался пробиться вдоль побережья Ладоги, выйти на Свирь и, соединившись с финнами, полностью заблокировать Ленинград. 8 ноября противник занял Тихвин, угрожая Волховской ГЭС, но на этом исчерпал собственные возможности. Через месяц войска 4-й армии, которыми командовал освобождённый из НКВД после жестоких пыток генерал армии К.А. Мерецков, вернули Тихвин. Но несмотря на перевес в силах, особенно в танках, командование Ленинградского фронта (генерал-майор И.И. Федюнинский, затем — генерал-лейтенант М.С. Хозин) не смогло преодолеть полевую оборону Вермахта. Начались перманентные попытки прорвать блокаду, во время которых умело оборонявшийся противник методично перемалывал атакующие советские части и соединения, нёсшие огромные потери.

Особенно страшной, сравнимой лишь с бойней под Ржевом, стала мясорубка под полустанком Погостье (юго-восточнее Мги). Здесь в лобовых и безуспешных атаках командующий 54-й армией генерал Федюнинский с декабря 1941 г. по апрель

1942 г. методично укладывал в болота личный состав целых дивизий. Всего у Погостья погибло более 60 тысяч человек, а оборонял полустанок немецкий полк численностью около 2 тысяч солдат. Один из немецких пулемётчиков сошёл с ума от того, что вынужден был убить столько людей. Русская армия в сражении под Бородино в 1812 г. потеряла меньше солдат, чем пало у безвестного полустанка.

Медленно умиравшим от голода и холода жителям Ленинграда, города, в котором родилась большевицкая революция, пришлось испытать неописуемые страдания. С началом блокады ленинградцы были предоставлены сами себе. В начале сентября 1941 г. по приказу Сталина партийно-военное руководство во главе с А.А. Ждановым и К.Е. Ворошиловым готовили взрыв предприятий, мостов, важнейших объектов и почти всего центра на случай вступления в Ленинград противника. Возможные массовые жертвы среди гражданского населения (около 2,5 млн на сентябрь 1941 г.) никого из них не беспокоили. Отвечал за «спецмероприятия» прибывший 13 сентября в Ленинград замнаркома внутренних дел комиссар госбезопасности 3-го ранга В.Н. Меркулов. В конце октября — начале ноября Сталин ещё требовал от Жданова и Хозина пожертвовать частью войск, но прорваться любой ценой на восток, бросив город и население.

После стабилизации фронта население превратилось в заложника высшей партноменклатуры ВКП(б) и органов НКВД, расплачивавшихся жизнями и страданиями ленинградцев за собственную военно-политическую несостоятельность. Ещё в первые недели войны Жданов просил Москву не направлять в Ленинград эшелоны и транспорты с эвакуируемым продовольствием и не создавать продовольственных излишков. Голод в Ленинграде начался уже в ноябре 1941 г., 9 ноября Москва приняла решение о доставке продовольствия в Ленинград. 22 ноября успешно выдержала испытания знаменитая «дорога жизни» — ледовая автомобильная трасса через Ладожское озеро, сыгравшая важную роль в снабжении и эвакуации жителей вымиравшего города.

Нормы довольствия по карточкам неуклонно снижались вплоть до декабря 1941 г. С 20 ноября по 24 декабря ленинградцы получали в сутки «хлеба» с эрзац-добавками: 250 г — рабочие, 125 г — служащие, иждивенцы и дети. 25 декабря нормы повысили до 350 и 200 г, а 24 января 1942 г. — до 400 г (рабочие), 300 г (служащие), 250 г (иждивенцы и дети). Но и эти повышенные нормы не обеспечивали выживания людей. В первые месяцы блокады органы НКВД ещё фиксировали частые случаи антисоветских и антисталинских высказываний, распространения листовок, но уже зимой 1941–1942 гг. доминирующим состоянием населения стали апатия и мысли о еде. Ленинград превратился в огромное кладбище. С ноября 1941 г. по декабрь 1942 г. органы НКВД за людоедство и употребление человеческого мяса задержали 2136 ленинградцев, более половины из которых расстреляли. Не было ни топлива, ни транспорта. От голода, холода и обстрела ежемесячно умирало более 100 тысяч жителей.

Пережившая молодой девушкой блокаду в пригороде Ленинграда — Кронштадте, выжившая одна во всем доме, будущая великая русская певица Галина Вишневская вспоминала: «Время было страшное, и нравственно выживали те, в ком не был побеждён дух. Люди умирали прямо на улицах и так лежали по нескольку дней. Часто можно было увидеть трупы с вырезанными ягодицами. Бывало, что если в семье кто-нибудь умирал, оставшиеся в живых старались как можно дольше его не хоронить, не заявлять о его смерти, чтобы получать на умершего хлебную карточку. Матери лежали в постели с мёртвыми детьми, чтобы получить ещё хоть крошку хлеба, пока не умирали сами. Так и оставались замёрзшие покойники в квартирах до весны… К весне боялись эпидемий. Ездили собирать мертвецов по квартирам. Для этого был организован специальный отряд из женщин — им выдавали специальный паёк за тяжелую работу. Работали они ночью. Выволокут промороженного мертвеца из квартиры на улицу, возьмут за руки, за ноги, раскачают — раз, два, три! — и бросают в грузовик. Звенит, как обледеневшее бревно» (Галина Вишневская. Галина. История жизни. М.: Вагриус, 2006. С. 34, 38).

К лету положение улучшилось, появились овощи с огородов, разбитых в парках и на пустырях, а по дну Ладожского озера был проложен трубопровод для нефтепродуктов и электрический кабель с Волховской ГЭС. Её советские войска хотя и минировали, но (в отличие от Днепровской ГЭС) не взорвали. В то же время в декабре 1941 г. ответственные работники партийно-советских органов и госбезопасности получали копчёную колбасу, мясные консервы, икру, шоколад и другие деликатесы.

В городе сложилась строгая иерархия продовольственного снабжения, на нижней ступени которой оказалось огромное большинство населения. На чёрном рынке не прекращалась торговля антиквариатом и произведениями искусства императорской России, в обороте крутились миллионы рублей и килограммы золота, а на обысках у спекулянтов продовольствие изымалось тоннами. Трагедия сплеталась с мародёрством. подлостью и человеческим отчаянием. Всего за 900 дней блокады погибло более 850 тысяч ленинградцев. Около 1 млн 400 тысяч удалось эвакуировать, но многие из них от истощения скончались. В декабре 1943 г. в городе оставалось всего около 560 тысяч жителей из 2 812 134 по состоянию на 22 июня 1941 г.

После войны власть, чтобы избежать ответственности за судьбу сотен тысяч погибших, превратила страдания ленинградцев в объект ежегодного помпезного поклонения и возвеличивания, позволяющих до сих пор игнорировать проблему ответственности компартии за блокаду Ленинграда и её последствия. На самом деле подвиг выживших немногих ленинградцев заключался в ежедневной неравной борьбе со смертью, в битве за спасение своей жизни и жизни близких людей, — и в этих негромких сражениях советско-нацистской войны было немало и милосердия, и доброты, и огромного личного мужества, всю глубину и силу которых нам, не пережившим блокадного ужаса, трудно представить.

Несмотря на полное разложение власти, доблестно сражались советские бойцы и командиры на всех участках Ленинградского фронта, и именно они ценой невообразимых жертв отстояли город. Поэт Павел Шубин в строках «Волховской застольной» воспел мужество защитников Ленинграда намного лучше, нежели советская пропаганда:

На эти строки композитором И. Любаном была написана музыка. Но сталинский режим приписался не только к подвигу народа, но и к сочинённым им песням. Позже к этим строкам был добавлен куплет со словами: «Выпьем за родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальём», исчезнувший из песни с окончанием правления тирана.

Н.А. Ломагин. Неизвестная блокада: В 2 т. СПб.; М., 2002.

4.2.7. Эвакуация промышленности на Восток. Создание новой индустриальной базы на Востоке СССР. Тыл

Оправившись от первого потрясения «коварным нападением» вчерашнего союзника, Сталин стал собирать в своих руках все нити военного управления. С мая 1941 г. он уже был председателем Совнаркома, теперь он стал председателем учреждённого 30 июня 1941 г. Государственного комитета обороны (ГКО) — высшего органа власти на время войны. Назначив себя с июля 1941 г. наркомом обороны, Сталин стал потом, подобно Гитлеру, и Верховным главнокомандующим. Он вникал в руководство военными операциями так же детально, как ранее в составление народнохозяйственных планов и расстрельных списков. Членами ГКО были В.М. Молотов, Л.П. Берия, Г.М. Маленков, К.Е. Ворошилов, Н.А. Булганин. Л.М. Каганович, А.И. Микоян и Н.А. Вознесенский. Последний, как председатель Госплана, отвечал за мобилизацию промышленности. На местах были созданы городские комитеты обороны, возглавляемые первым секретарем парторганизации, с участием военных и чекистов.

Оккупация оторвала от страны в среднем 40 %. а в ряде отраслей и более производственных возможностей, так что на оставшейся территории троим надо было работать за пятерых. Рабочий день длился 10 или 12 часов, допускались и сверхурочные бесплатные работы по 2–3 часа в день, оборудование на заводах работало круглосуточно. Для работы в промышленности были мобилизованы мужчины в возрасте от 14 до 65 и женщины от 16 до 55 лет. Мобилизации в армию фактически подлежали мужчины от 17 до 50 лет, всего за время войны было призвано 34,4 млн мужчин. С оружием в руках служило 1,2 млн женщин — на самых разных постах: снайперами, лётчиками, радистами. Почти поголовная мобилизация мужчин в армию привела к тому, что тыл держался на женщинах. Например, доля женщин среди трактористов поднялась с 4 до 40 процентов.

Потеря хлебородных районов Украины в 1941 г. и Северного Кавказа в 1942 г. создали очень трудное продовольственное положение. Распределение продуктов было нормировано и введены разные уровни снабжения. Как и до войны, руководящие работники партии и органов госбезопасности обеспечивались в первую очередь. Затем рабочим 1-й категории (тяжёлая промышленность, транспорт) полагалось по карточкам 1,2 кг хлеба в день, рабочим 2-й категории — 500 г, служащим — 450 г, членам семей, детям и прочим — 300–400 г. Полагалось также около 2 кг мяса или рыбы в месяц, 100 г жиров, 1,3 кг круп и макарон, 400 г сахара или кондитерских изделий. В последнюю очередь снабжались заключённые и пленные — отсюда исключительно высокая смертность в лагерях во время войны. В таких местах, как Архангельская и Вологодская области и Якутия, люди в 1942 г. и на свободе умирали от голода (около 20 тысяч в Архангельске), не говоря про осаждённый Ленинград. Смертность гражданского населения, особенно больных и детей, была повышенной по всей стране. Снабжение по карточкам шло с перебоями, процветали воровство и чёрный рынок. Много гражданского населения погибло и в Сталинграде, так как Сталин запретил эвакуировать город при приближении германских войск, заявив, что «армия не защищает пустые города».

Созданный в довоенные годы Урало-Кузнецкий угольно-металлургический комплекс позволил стране с трудом, но существовать без Донецкого бассейна, хотя производство стали снизилось с 18,3 млн тонн в 1940 г. до 8,2 млн в 1942 г. Но планы первых пятилеток не во всём были так дальновидны. Более 80 % оборонной промышленности очутилось в зоне военных действий в западных и центральных областях. Потребовалась срочная эвакуация на восток оборонных заводов, прежде всего авиационных и танковых.

Образованный при Совнаркоме Совет по эвакуации руководил вывозом наиболее ценного оборудования на Волгу, на Урал, в Сибирь и Среднюю Азию. Некоторые эвакуированные заводы стали выпускать военную продукцию уже в конце 1941 г. На Урале, где не было даже прокатных станов для танковой брони, выросли три центра танкостроения: на основе тракторного завода в Челябинске («Танкоград»), вагоностроительного в Нижнем Тагиле и Уралмаша в Екатеринбурге. Все три получили эвакуированное оборудование. Первый выпускал тяжёлый танк КВ, а два других средний танк Т-34. Осваивались новые технологии. Так, ручная сварка танковых корпусов была заменена автоматической. Ввиду катастрофических потерь оружия потребность в продукции уральских и волжских заводов была острой. Уже в декабре 1941 — январе 1942 г. в СССР стали выпускать 60-70 танков в сутки, и эта цифра росла.

Наркомат авиационной промышленности вывез на восток 118 заводов, главным образом на Волгу, в район Саратова и Самары (тогда Куйбышева). Здесь освоили производство сравнительно простых в сборке первоклассных истребителей Як-9 и Ла-5, бомбардировщика Пе-2, штурмовика Ил-2. Артиллерийское производство также было переведено на восток. При постройке военных заводов на Волге и на Урале широко использовался труд заключённых.

В отличие от танков и самолётов, более мелкое оружие и боеприпасы не требовали специальных заводов и часто изготовлялись на гражданских предприятиях. Знаменитые миномёты «катюша» делались на заводах сельскохозяйственного оборудования. Так одновременно с перемещением заводов на восток шла перестройка всей промышленности на военный лад. Этот переход был предусмотрен мобилизационными планами и прошёл быстрее и полнее, чем в Германии или Америке: командно-административная система с таким расчётом и создавалась.

Ежегодное производство времён войны отражают такие цифры:

Жизнь танка на фронте была недолгой — около 10 недель. Потому, чтобы обеспечить единовременное наличие 5 тысяч танков на фронте, надо было производить 25 тысяч в год. Выпуск самолётов, как видим, также резко увеличился. Однако производство на импровизированных заводах неквалифицированными рабочими при слабой подготовке лётчиков давало себя знать. По данным за 1944 г., огнём противника было сбито 1750 самолётов, а в не боевой обстановке от катастроф погибло 6223 — то есть в 3,5 раза больше. После войны главный маршал авиации А.А. Новиков был даже осуждён за то, что «протаскивал на вооружение заведомо бракованные самолёты». Вина, вероятно, все же не столько его, сколько системы, требовавшей количества любой ценой и не думавшей о жизни лётчиков.

Как бы то ни было, нечеловеческими усилиями, на полуголодном пайке, работницы и работники тыла вооружённые силы снабжали. Советские вооружённые силы уже в 1943 г. добились превосходства над немецкими по количеству военной техники; а в 1944-1945 гг. их превосходство стало подавляющим.

Очень тяжким было положение эвакуированных людей в Узбекистане. Очевидец тех событий, советский дипломатический работник Лев Васильев, бежавший от сталинского режима через Иран на Запад, свидетельствует:

«Средняя Азия 1943 г. поражала убожеством не только по сравнению с годами НЭПа, но даже по сравнению с началом 30-х гг.

Ташкент и Наманган были забиты беженцами из Центральной России. В одной комнате жило зачастую по две семьи — одна местная и одна — беженская. Больше одной комнаты на семью вообще не имел никто в городе, кроме высшего начальства. В магазинах можно было видеть только пустые полки. Продовольственный паёк ограничивался фунтом хлеба на человека в день. Люди голодали и умирали от голода. Старый знакомый врач рассказал, что медицинский персонал буквально валится с ног от переутомления — так много в больницах умирающих от голода. Гибли главным образом беженцы, прибывшие «неорганизованно», то есть те, которые приехали сами, а не были эвакуированы с учреждениями или заводами… Но, прибыв на место, эти несчастные не получали ни работы, ни продовольственных карточек, ни крова. Они вповалку спали на площадях и в парках, грязные, обовшивевшие, голодные. Тех, кто от голода уже не мог стать на ноги, подбирали и направляли в больницы» (Лев Васильев. Пути советского империализма. Нью-Йорк.: Изд-во им. Чехова, 1954. С. 161–162).

Особенно невыносимым было положение увечных воинов. Солдаты, потерявшие ноги, руки, зрение, получали нищенскую пенсию и вынуждены были просить милостыню, чтобы не умереть с голода. В народе таких несчастных, ездивших на досках с колёсами, прозвали «самоварами». Несчастные инвалиды спивались, и смертность среди них была очень высока.

«Один красочный эпизод, виденный мной в кабинете председателя городского совета города Намангана, хорошо характеризует взаимоотношения власти и инвалидов. Председателя Городского совета, узбека с русской фамилией Назаров, я знал ещё по прежней работе. Зашёл проститься с ним перед отъездом. Не успели мы закурить и начать разговаривать, как в соседней комнате поднялся какой-то шум, затем дверь кабинета широко растворилась, и на пороге появился слепой в военной форме без знаков различия. Слепой, опираясь на палку и ощупывая стену свободной рукой, решительно устремился вперёд. Секретарша, худенькая, слабая женщина, напрасно тянула его сзади за шинель — стуча палкой, слепой подошёл к столу.

— От голода умираю! — истошным голосом заорал слепой. — Вы что думаете, можно прожить на ваши 150 рублей?

— У меня нет никаких фондов для помощи инвалидам, — сказал Назаров, — я могу только проверить аккуратность выплаты вам пенсии.

— Фондов нет, а умирать за вас, мерзавцев, на фронте есть фонды… крысы тыловые! — Слепой ощупью схватил чернильницу и пустил её в направлении Назарова. Председатель Горсовета вскочил и, боясь себя выдать каким-нибудь звуком, молча прижался к стене.

Два милиционера, вызванные секретаршей, увели слепца только после того, как он успел снести палкой с письменного стола все лежащие на нём бумаги и предметы. Немудрёно, что население, видя подобные сцены, старалось всеми силами уклониться от мобилизации и избежать отправки на фронт. По кишлакам скрывались дезертиры, а на вокзалах разыгрывались трагические сцены» (Лев Васильев. Пути советского империализма. С. 161–162).

Цены на продукты были крайне высоки. При средней зарплате 450–500 рублей в месяц, 150-граммовая лепёшка стоила 15 рублей, курица — 300, а пара хороших ботинок — 2500 рублей. Естественно, что всё это можно было купить только на рынке, так как магазины, по советскому обыкновению, были пусты. Так жили советские люди в эвакуации.

М.С. Солонин. На мирно спящих аэродромах. М., 2006.

Н.С. Симонов. Военно-промышленный комплекс СССР в 20-е – 50-е гг.: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М, 1996.

4.2.8. Новый внешнеполитический курс СССР. Присоединение к Атлантической хартии. Ситуация на фронтах Второй Мировой войны к середине 1942 г. Проблема «второго фронта»

Нападение Германии на СССР в корне изменило расстановку сил во Второй Мировой войне. Вступление в войну против Гитлера Советского Союза с его огромной территорией и людскими ресурсами означало для западных демократий как минимум передышку, а в лучшем случае — коренной поворот в борьбе со странами «оси». Уже в первые дни советско-германской войны Уинстон Черчилль и Франклин Делано Рузвельт, не скрывая своей антипатии к большевизму, заявили о поддержке России и готовности оказать ей военную помощь.

«Я не беру назад ни одного слова, сказанного мною против коммунизма. Коммунизм отличается от нацизма не более, чем Северный полюс отличается от Южного, — объявил Черчилль в Парламенте через несколько часов после нападения Германии на СССР. — Но сейчас дело идёт не о коммунизме, а о России». Черчилля многие в Великобритании помнили как горячего друга настоящей России, зарекомендовавшего себя таковым ещё в годы Белой борьбы, и потому — ярого ненавистника большевизма. К его словам прислушались. Сэр Стаффорд Крипс был незамедлительно послан в Москву для установления рабочих контактов со сталинской администрацией. 12 июля было торжественно подписано советско-английское соглашение о совместных действиях в войне против Германии, по которому обе страны обязались помогать друг другу и не вступать в сепаратные переговоры с противником.

В пресс-конференции 24 июня Президент США Рузвельт дал понять, что Америка поддержит военные усилия СССР На советские денежные фонды, размещённые в США, были сняты запреты, наложенные после агрессии Сталина против Финляндии.

В конце июля в Москву прибыл специальный представитель президента США Г. Гопкинс, что дало сильный импульс советско-американскому сближению. В октябре Соединённые Штаты предоставили СССР заём в размере 30 млрд долларов для приобретения вооружения и снаряжения (около 333 млрд долларов в ценах 2007 г.). Сталинская пропаганда была быстро перестроена в духе новых отношений с Западом: бывшие «поджигатели войны» превратились в новых союзников, а прежняя «империалистическая война» — в освободительную войну «всех свободолюбивых народов» против фашистской тирании.

14 августа 1941 г. Черчилль и Рузвельт на борту боевых кораблей британского и американского флотов встретились у берегов Ньюфаундленда. Здесь они подписали Атлантическую хартию, в которой, наряду с призывом к уничтожению нацистской тирании, выдвинули положительные цели разрастающейся войны и послевоенного урегулирования.

Из Атлантической хартии: «США и Великобритания не стремятся к территориальным или иным приобретениям», «не согласны на территориальные изменения вопреки свободно выраженному желанию заинтересованных народов», «стремятся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем», будут стремиться, чтобы «все страны, победители и побеждённые, имели равный доступ к торговле и мировым источникам сырья»; после победы над нацизмом они будут «стремиться к экономическому сотрудничеству всех стран», «свободе мореплавания», установлению мирового порядка, при котором люди будут жить «свободными от страха и нужды». Такой порядок потребует «отказа от применения силы государствами» и «установления надёжной системы всеобщей безопасности».

Хартия ставила вопрос о создании организации Объединённых Наций и оправдывала роль США как «арсенала демократии», взятую ими на себя 11 марта 1941 г. законом о «займе и аренде». Если Хартию читать буквально, она требовала и упразднения коммунистического режима.

Пункт о непризнании территориальных изменений, «не находящихся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов», противоречивший сталинской практике насильственного присоединения соседних территорий, а также то обстоятельство, что СССР не был заранее проинформирован о принятии Хартии, вызвали немалое раздражение в Кремле: «СССР, — сообщал Молотов советскому послу в Лондоне И. Майскому, — хотят превратить в бесплатное приложение других держав». Но СССР 24 сентября 1941 г. лицемерно принял этот документ, хотя и не без оговорок, оставив за собой право «особого применения» принципов Хартии.

Советская озабоченность территориальными проблемами ярко проявилась во время переговоров с британским министром иностранных дел Э. Иденом, прибывшим в Москву в середине декабря 1941 г. Обсуждался не только проект двустороннего союзнического договора, но и советские предложения о послевоенном устройстве в Европе. Немцы ещё стояли в ста километрах от Москвы, а Сталин с Молотовым уже предлагали англичанам договориться о послевоенных границах и сферах влияния. Речь шла о признании границ СССР по состоянию на 1941 г., создании советских военных баз в Румынии и Финляндии, смешении границ Польши на запад, ослаблении и расчленении Германии, а также о существенном усечении территорий её союзниц — Венгрии, Италии и Болгарии в пользу Польши, Чехословакии, Югославии и Турции. Содержание и даже форма этого плана (по границам предлагалось заключить секретный протокол) напоминали злополучную сделку с Гитлером 1939 г., что говорило об упорном стремлении Кремля нарастить тело большевицкого государства за счет соседних стран.

Однако возможное с Гитлером было неприемлемо для демократической Англии. В ходе переговоров Сталин и Молотов были готовы сократить советские требования до признания границ 1941 г., но Иден, ссылаясь на Атлантическую хартию, отказался решать вопрос о границах до окончания войны и консультаций с вовлечёнными государствами (прежде всего — Польшей). Советская сторона, в свою очередь, отказалась подписывать договор о взаимопомощи, продолжая увязывать его с решением вопроса о западных границах.

Поворотным моментом войны стал декабрь 1941 г. Под Москвой 6 декабря началось первое большое контрнаступление Красной Армии, а днём позже атака японцев на американский флот в Пёрл Харборе на Гавайских островах вовлекла США в войну против Японии. Гитлер сделал очередной самоубийственный шаг: чтобы поддержать Японию, он объявил 11 декабря США войну. Несмотря на мартовский закон о ленд-лизе, американскому общественному мнению ещё не было ясно, кому надо помогать: Сталину, Гитлеру или никому из них. Обе фигуры выглядели отвратительно и зловеще. Не следует забывать, что сговор Сталина с Гитлером в августе 1939 г. и последовавшие затем агрессии большевиков против соседних стран оттолкнули от Советского Союза даже многих из его «друзей» на Западе, тем более — убеждённых приверженцев христианских и либеральных ценностей. Только инициатива Гитлера бесповоротно склонила решение в сторону, которую отстаивал президент Рузвельт. Но и тогда Сталина предпочитали видеть не союзником (договор, аналогичный британско-советскому, подписан не был) — союз с ним нравственно компрометировал, — а лишь «врагом нашего врага». 1 января 1942 г. была подписана декларация Великобритании, США, СССР и ещё 23 государств о создании антигитлеровской коалиции.

Американские сухопутные силы были среди мировых держав самыми малочисленными (мощным был флот), и американцы объявили, что для полноценного участия в большой сухопутной войне им потребуется три года. Этого Сталин не мог понять, а гитлеровская пропаганда подняла за это американцев на смех. Напрасно: через три года, в 1944 г., американцы раздавили своей военной мощью и Японию, и во многом Германию.

Спешка Сталина с определением послевоенного устройства Европы объяснялась надеждой на быстрое окончание войны, появившейся в результате успешного контрнаступления Красной Армии под Москвой в декабре 1941 г. и успешными действиями британских войск в Северной Африке, где генерал Окинлек вытеснил Роммеля в Ливию и деблокировал крепость Тобрук с британским гарнизоном. Масштаб тихоокеанской катастрофы союзников в декабре — январе был ещё не ясен, силы Америки представлялись безграничными, и освобождение Франции в 1942 г. многим казалось реальностью. Для осуществления своих далеко идущих претензий Сталину надо было спешить. В приказе Верховного главнокомандующего от 10 января 1942 г. говорилось о необходимости обеспечить «полный разгром нацистских сил в 1942 г.». Но к марту предпринятое РККА наступление выдохлось, и общая ситуация на фронтах снова стала меняться в пользу стран «оси». На Восточном фронте силы Вермахта готовили стратегическое наступление на Кавказ и Сталинград; на Тихом океане и в Восточной Азии Япония лишила Великобританию её имперских владений, захватив Гонконг, Бирму, Малайю, американские Филиппины, важнейшую базу — остров Гуам и другие территории, а также Нидерландскую Ост-Индию (Индонезию). 15 февраля пал под ударами японцев «Гибралтар Востока» — мощнейшая британская крепость Сингапур; 27 февраля в морском сражении в Яванском море японцы разгромили объединённый флот Великобритании и Нидерландов и начали высадку на Яве. В конце марта самолёты японской эскадры адмирала Нагумо, действовавшей в Индийском океане, разбомбили дотла стратегические британские базы на Цейлоне — Коломбо и Тринкомали, разрушили нефтяные терминалы Бомбея. Флот союзников на Тихом океане в декабре 1941 — мае 1942 гг. понёс громадные потери. Шли бои за перевалы Пактайского хребта между Бирмой и Индией. Японские войска со дня на день могли прорваться в долину Брахмапутры, где их поджидала «пятая колонна» — прояпонское и противобританское освободительное движение индусов. 9 апреля капитулировали американские войска на полуострове Батан на Филиппинах, а на Новой Гвинее, через хребет Оун-Стэнли, японские войска спускались к административному центру британской части острова Порт-Морсби. От него открывалась удобная дорога через узкий Торресов пролив в Австралию.

В Северной Африке немецко-итальянские войска под командованием Эрвина Иоганна Роммеля с апреля 1942 г. вновь теснили англичан в Египте. Британцам пришлось отступить почти до дельты Нила. Они закрепились под Эль-Аламейном, но особых надежд на успех не было. Британский флот покинул Александрию и, пока не поздно, ушёл через Суэцкий канал в Красное море; главный штаб Британской армии Западной пустыни, расположенный в Каире, жёг секретные документы.

К середине 1942 г. ещё не начались массированные бомбёжки англо-американской авиацией Германии, и германская военная промышленность работала с максимальной интенсивностью, привлекая ресурсы Украины, Донбасса, Майкопскую нефть и колоссальные людские ресурсы — военнопленных и перемещённых лиц со всей Европы. Япония опиралась на все бездонные ресурсы Восточной Аши. Никогда. ни до, ни после 1942 г., военная мощь Германии и Японии не была столь сокрушительной. Поражение союзников летом 1942 г. выглядело достаточно возможным. несмотря на потенциальную мощь СССР. США и Британской Империи.

Третий раз повторялся, и всякий раз поразительно удачно для держав «оси», блицкриг — во Франции в 1940 г., в России летом и осенью 1941 г., на Тихом океане в первой половине 1942 г. Поразительно удачно, но всякий раз не до конца. Союзница Франции Англия не была разгромлена в 1940 г. Красная Армия не капитулировала в 1941 г., англичане и американцы отступили, но не сдались в 1942 г, а сжав зубы утроили усилия в борьбе с общим врагом.

Новое ухудшение стратегической ситуации на советско-германском фронте заставляло советское руководство искать более активной военной помощи союзников, прежде всего — в виде открытия второго фронта в Европе, способного оттянуть на себя значительные силы Вермахта. С этой целью в мае 1942 г. состоялась поездка Молотова в Лондон и Вашингтон. Он имел инструкции Сталина добиваться заключения союзного договора с Великобританией и обязательства англо-американцев о скорейшем открытии второго фронта. Переговоры по первому вопросу вновь натолкнулись на упорное нежелание англичан признать послевоенную сферу советского влияния. Молотов рекомендовал Сталину отклонить предложенный англичанами проект договора, назвав его «пустой декларацией, в которой СССР не нуждается».

Сталин смотрел на это уже иначе, сочтя, по всей видимости, что в расширении своей империи сможет добиться большего силой оружия, чем формальными соглашениями: «Там нет вопроса о безопасности границ, — телеграфировал он Молотову, — но это, пожалуй, неплохо, так как у нас остаются руки свободными. Вопрос о границах… будем решать силой». Советско-британский «Договор о союзе в войне против гитлеровской Германии и её сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны» был подписан 26 мая 1942 г. сроком на 20 лет. Его немедленным следствием было то. что трём послам Балтийских государств в Лондоне было заявлено в британском МИД, что отныне они исключаются из листа аккредитации. Однако от конкретных обязательств по второму фронту англичане уклонились. Терпя одно поражение за другим, отступая и в Северной Африке, и в Океании, и в Бирме, отражая с немалым уроном разрушительные налёты германской авиации на Британские острова, они не могли обещать открыть ещё один фронт немедленно.

Британские, американские, голландские солдаты сражались и погибали на многих фронтах, имевших для их стран и для всей мировой битвы не меньшее значение, чем советско-германский фронт. Но люди в России это плохо понимали. Эль-Аламейн, Яванское море, Порт-Морсби, Гуам, Андаманские острова были знакомы только географам и филателистам. Так далеко от России судьбы войны решаться, по убеждению большинства советских граждан, просто не могли. Поэтому обвинения советской пропагандой союзников в «затягивании» открытия второго фронта советские люди встречали с пониманием.

В Вашингтоне Молотову удалось вписать в коммюнике фразу о достижении «полной договорённости в отношении неотложных задам создания второго фронта в Европе в 1942 г.», на которую затем с большими оговорками согласились и англичане. Но и Рузвельт, и особенно Черчилль рассматривали это обязательство как относительное.

Во время пребывания Молотова в Вашингтоне было также согласовано содержание советско-американского «Соглашения о принципах, применимых к взаимной помощи и ведению войны против агрессии». Подписанное 11 июня 1942 г., оно устанавливало общие правовые принципы оказания военной помощи США Советскому Союзу. Тем самым было завершено международно-правовое оформление союза «большой тройки», хотя союз между столь противоположными социально-политическими системами оставался весьма хрупким. Антибольшевизм сохранял прочные позиции в общественном мнении и государственном аппарате англосаксонских демократий, особенно среди военных и дипломатов. В СССР вынужденное сближение с «классовым противником» создавало немало проблем для советской номенклатуры, озабоченной опасностью «идеологического заражения» и ослабления своего контроля над народом России. Однако пока эти противоречия отступили на второй план в условиях тяжкой совместной борьбы против общего врага.

4.2.9. Помощь и условия новых союзников. Ленд-лиз

В начале октября на трёхстороннем совещании в Москве было заключено соглашение о поставках в СССР англо-американской военной техники, материалов и оборудования (так называемый Первый протокол). Поначалу они осуществлялись на платной основе, а с 7 ноября 1941 г. на Советский Союз было распространено действие американского закона о ленд-лизе, позволявшего делать это взаймы, причём последующей оплате (или возврату) подлежала только та часть оборудования, которая уцелеет в ходе войны. Поставки рассчитывались на основе непроверяемых советских запросов и осуществлялись без каких-либо политических условий. Общая стоимость американских поставок по ленд-лизу в СССР за годы войны составила 11 млрд 141 млн 4 тыс. долларов в ценах тех лет. Особенно важными были поставки самолётов (18,7 тысяч) и автомобилей (около 400 тысяч).

Первые поставки из Англии пришли уже в августе 1941 г., первый конвой из США прибыл 4 октября 1941 г. Снабжение шло тремя путями: 1) через Дальний Восток, главным образом на американских пароходах; по воздуху из Аляски в Сибирь перегнали более 8 тысяч самолётов; 2) на грузовиках через Иран, север которого был занят советскими, а юг британскими войсками; 3) северными морскими конвоями через Мурманск и Архангельск. Этот путь был самым коротким, но и самым опасным. В сорок одном конвое плыло 811 транспортов, из которых 115 немецкие подлодки и самолёты потопили.

В числе крупного оружия по ленд-лизу поступили:

А также пулемёты и боеприпасы. Танки армия предпочитала отечественные, зато транспортные самолёты «Дуглас» были популярны, как и истребители «Аэрокобра», на которых летал, в частности, известный ас Александр Покрышкин, сбивший 59 самолётов. Грузовики «Студебеккер» использовались не только для транспорта: на них крепились «катюши». Прибыли (в основном в 1943–1944 гг.):

Поставки грузовиков в полтора раза превысили советское производство, своих джипов в СССР до 1944 г. было немного. Поставлены были и 11 тысяч железнодорожных вагонов, 2 тысячи локомотивов, 620 тысяч тонн рельс и путеукладчики к ним, а, кроме того, более 500 морских судов. Острой проблемой Красной Армии была нехватка средств связи — некоторые виды радиооборудования в СССР вовсе не изготовлялись. Поставки союзников позволили оборудовать радиостанциями 150 дивизий и 9 тысяч самолётов, полевыми телефонами — 330 дивизий. Советские солдаты носили 15 млн пар американской обуви. Несколько примеров того, какой удельный вес имели поставки различных стратегических материалов и предметов, даны ниже: по отдельным статьям ввоз удовлетворял от одной трети до двух третей потребностей.

Из продуктов питания поставлялись сухие порошки (яичный, молочный, гороховый) и консервы. Американской тушёнкой население питалось до 1947 г. Поставка новых лекарств — сульфаниламидов и пенициллина спасла множество жизней.

Многие советские рабочие чувствовали громадную моральную поддержку, идущую от английских и американских рабочих. Отец одного из авторов книги вспоминал, что, работая на оборонном заводе в Ташкенте, он видел, как вскрывали оборудование, посылавшееся по ленд-лизу, и находили там инструменты, вещи с записками от людей с пожеланиями победы и т. п. Многие люди запомнили это на всю жизнь, хранили признательность и благодарность к союзникам, несмотря на сдержанность, а потом и враждебность советской пропаганды.

Часть этих поставок — особенно наземного транспорта, самолётов, бензина, порохов и металлов — имела стратегический характер, то есть определяла для СССР возможность вести войну; часть была просто важной для армии и населения. Сталин в июне 1945 г. отметил, что соглашение по ленд-лизу «в значительной степени содействовало успешному завершению войны». В СССР было доставлено 17 млн тонн товаров и оборудования. Кроме того, помощь шла через Красный Крест, через Американско-русский благотворительный комитет и другие организации.

Советское руководство, естественно, приветствовало эту поддержку, тем более что, согласно большевицкой логике и морали, демократический Запад вполне мог бы занять позицию выжидания, рассчитанную на взаимное истребление двух враждебных тоталитарных режимов. — позицию, которую в 1939–1941 гг. занимал и желал далее занимать сам Сталин в конфликте между Гитлером и западными демократиями.

8 марта 1943 г. американский посол в Москве адмирал Стэнли выразил разочарование, что американская помощь СССР по ленд-лизу и через Американско-русский комитет помощи не может быть по достоинству оценена русским народом, поскольку правительство СССР очень слабо освещает её истинные масштабы. После этого советское правительство стало давать намного более полную информацию о помощи союзников в прессе и по радио. Но вскоре после победы об этой помощи на официальном уровне в СССР перестали говорить вовсе, в лучшем случае отговариваясь: «Мы за всё втрое заплатили своей кровью». Но те, кто отговаривались так, расплатились с союзниками не своей кровью, а кровью народов России.

Б.В. Соколов. Роль ленд-лиза в советских военных усилиях, 1941–1945 // Тайны Второй мировой. М., 2001.

М.Н. Супрун. Ленд-лиз и северные конвои 1941–1945. М. 1997.

4.2.10. Прибалтика в годы войны

Когда 22 июня 1941 г. началась война между Германией и СССР, Финляндия, в надежде вернуть потерянные в результате советской агрессии территории, примкнула к Германии. Эстония, Латвия, Литва, лишившись государственности, выбора, подобного финскому, не имела. Красная Армия была вынуждена уйти из Литвы и Латвии за неделю. Приблизительно полтора месяца длилась стабилизация фронта в центральной Эстонии. Передышку НКВД использовал для претворения в жизнь доктрины «выжженной земли». На восток вывозилось всё, что имело какую-то ценность: станки, сырье, транспортные средства, домашний скот. Выгнаны с насиженных мест были около 25 тысяч человек, ещё 33 тысячи были мобилизованы в «строительные батальоны», из которых не менее трети погибли. «Истребительные батальоны» РККА жгли жилища и убили около 2 тысяч мирных жителей в Прибалтике.

23 июня началось восстание в Каунасе. Было создано временное правительство, о чём сообщило каунасское радио. Вдохновлённое население стало восстанавливать органы власти в других городах Литвы — Вильнюсе и более мелких, провинциальных. В Латвии и Эстонии сопротивление носило менее организованный характер, однако противодействие Красной Армии, акты саботажа и локальные нападения были повсеместными. Местами группы сопротивления захватывали власть в уездах и городах в свои руки.

Кое-где группы вооружённых литовцев и латышей (бывшие военные, полицейские, избежавшие депортации) кинулись убивать евреев, которых соединяли с большевицкой властью. Избиение евреев приняло массовый характер ещё до прихода немецких айнзацкоманд.

Немецкий оккупационный режим не предусматривал восстановления государственной независимости или хотя бы автономии для Прибалтики. Литовское временное правительство было распушено, все вооружённые отряды ликвидированы и разоружены, политическая деятельность — запрещена. Всё же большая политическая и военная организованность литовцев помогла им избежать призыва в войска «Ваффен СС» в конце войны, в отличие от Латвии и Эстонии. Был создан «Рейхскоммисариат Остланд». под власть которого подпадала Прибалтика и Белоруссия. На территории бывших государств были созданы органы гражданского управления, напоминавшие марионеточные правительства. В экономике ставилась задача обеспечения немецких войск. Национализированные большевиками предприятия возвращены владельцам не были. Их провозгласили военной добычей Германии, и они были включены в германские государственные монополии. Советская земельная реформа была аннулирована, однако землю их владельцам не вернули. Старые хозяева имели право только её арендовать. В области культурной политики был введён в качестве государственного языка немецкий, однако пользоваться местным языком не запрещалось.

«Народы Бaлтии, особенно эстонцы и латыши, переживали вторую германскую оккупацию в 1941–1944 гг. ещё с большей горечью, чем первую 1915–1918 гг. Они так надеялись на этот раз, что им позволено будет восстановить свою независимость, и они, безусловно, удовлетворились бы какой-то формой ограниченного суверенитета под германским протекторатом как единственно разумной в тех обстоятельствах возможностью, но Гитлер полностью разрушил все их надежды, отказав им даже в тени (vestige) свободы» (Von Rauch. P. 229).

Советские репрессии сменились немецкими. В оккупированных территориях была развёрнута деятельность полиции безопасности — СД. Первыми жертвами СД стали активисты-коммунисты. За ними следовали те, кто оказывал сопротивление оккупационным властям. Нередки были случаи, когда, желая наказать красных партизан, сжигались целые деревни, вблизи которых они действовали. В годы оккупации погибло 73 тысячи местного населения, из них больше всего литовцев — 50 тысяч.

Особенно жестокие репрессии были направлены против евреев. Многие в Прибалтике полагали, что за ужасы недавней советской оккупации 1940–1941 гг. ответственность несут евреи, которых немало было в руководящем составе большевицкой власти. Евреи в глазах населения ассоциировались с советской властью и НКВД. Люди помнили, что немало евреев начало сотрудничать с советской властью в 1939 г. Так удалось сколотить немногочисленные отряды, участвовавшие вместе с нацистами в расправах над евреями. Евреев укрывали главным образом русские староверы и богобоязненные католические и лютеранские священники. Например, отец одного из авторов книги всю войну кормил еврея, прятавшегося в потаённой комнате кирхи.

В Прибалтике долго не возникало сопротивление немецкой оккупационной власти, так как это считалось бессмысленным. С поражением Германии возрастал шанс победы ещё более жестокого коммунистического режима. Прибалтийские народы оказались под колёсами двух соперничающих гигантов, и ни один не вызывал у большинства ни симпатий, ни сочувствия.

Когда Гитлеру стало ясно, что Вермахт оставит вскоре территорию Эстонии, Латвии и Литвы, он решил преподнести Сталину «подарок». 23 июня 1944 г. главному неофициальному представителю эстонцев при военном германском командовании профессору Я. Улотсу было разрешено создать Национальный Эстонский комитет. 20 сентября, с уходом из Таллина германских войск, Улотс был назначен Комитетом временным президентом Эстонский республики. Премьер-министром Улотс назначил в тот же день Отто Тиефа — министра юстиции в последнем докоммунистическом правительстве республики. Но 22 сентября в Таллин вошли передовые части Красной Армии. Улотс и Национальный комитет успели бежать в Швецию, а Тиеф принципиально отказался покинуть родину и исчез в недрах НКВД в ноябре 1944 г. Из лагерей он вышел в 1956 г. без права проживания в Эстонии.

В Латвии с 1943 г. действовал Латвийский центральный комитет, который призвал в феврале 1944 г. к восстановлению Латвийской республики и просил союзные армии высадиться в Курляндии до прихода советских войск. Понятно, что это был «глас вопиющего в пустыне». В конце 1944 г. Комитет покинул пределы Латвии, но в Курляндии остался отряд латышского генерала Курелиса, действовавший против немцев на стороне союзников, но не СССР.

В Литве Верховный комитет сопротивления был также создан в 1943 г. 16 февраля 1944 г. этот комитет провозгласил себя временным правительством Литовской республики. Часть его членов успели арестовать немцы, другие ушли в подполье. Военные отряды, созданные этим комитетом, получили название «лесных братьев». Одновременно немецкое командование разрешило формирование независимой территориальной обороны в Литве, фактически — национальной армии. Её командующим стал очень популярный литовский генерал Повилис Плешкавичюс. Он призвал литовских юношей записываться в ополчение. Записалось добровольно около 30 тысяч и ещё столько же было отвергнуто по состоянию здоровья и малолетству. Но германские военные власти и дня не позволили существовать ополчению независимо. Они тут же потребовали от ополченцев вступить в формируемую в Литве дивизию СС. Генерал Плешкавичюс и его офицеры отказались подчиниться, были арестованы и заключены в концлагерь. За неповиновение было расстреляно около ста ополченцев-солдат. 3500 ополченцев немцы отправили в качестве аэродромных команд в Западную Европу, а остальные разбежались с оружием и создали вместе с «лесными братьями» ядро партизанского движения — Литовскую освободительную армию (LLA), воевавшую сначала против немцев, а впоследствии восемь лет против СССР.

George von Rauch. The Baltic States. The Years of Independence. Estonia, Latvia, Lithuania. 1917–1940. L.: Hurst, 1974.

Маарья Талгре. Лео — судьба эстонца. Талин. 1994.

4.2.11. Военные действия в 1942 г. Неудачи СССР

Успехи зимы 1941–1942 гг. вскружили головы Сталину и членам Ставки. Позднее Жуков признавал: «Шапка была набекрень у всех тогда». Сбитая набекрень «сталинско-жуковская шапка» дорого обошлась русскому народу. Цели кампании Сталин формулировал так: «Не дать немцам передышки, гнать их на запад без остановки». К 1 марта общие потери Вермахта на Восточном фронте оценивались Ставкой в 6,5 млн человек. Москва была уверена, что Красная Армия превосходит врага в силах, средствах, качестве боевой подготовки и «организаторских способностях начальствующего состава». Поэтому планировалось осуществить ряд стратегических операций на разных направлениях: деблокировать Ленинград, срезать Ржевский выступ, освободить Донбасс и Крым, а к концу года — изгнать врага за пределы СССР.

На самом деле немецкие потери с 22 июня 1941 г. по 1 марта 1942 г. составили 1 млн 005 шестьсот человек, а в оперативном отношении Вермахт по-прежнему превосходил Красную Армию. Сталинское стремление «наступать везде» привело к распылению сил и резервов, а массированные лобовые атаки «любой ценой» при необеспеченных флангах обернулись огромными потерями. Только в первом квартале 1942 г. они составили около 1,8 млн человек (Вермахта — около 450 тысяч). К лету Сталин и Ставка обескровили войска Красной Армии, бездарно израсходовав накопленные резервы, и позволили немцам перехватить стратегическую инициативу на южном крыле Восточного фронта, где в июле — сентябре 1942 г. Вермахт отбросил советские армии к Волге и Кавказу.

Зимой 1942 г. бои кипели по всему фронту, на котором повторялась одна и та же ситуация. Советские армии прорывали немецкие позиции на узком участке и развивали наступление. Их операции плохо поддерживались, а вышестоящее командование не обеспечивало фланги, требуя двигаться вперёд. С потерями не считались. Используя тактику манёвренной обороны, удержания высот и ключевых опорных пунктов, формируя при острой нехватке резервов многочисленные «боевые группы», командиры Вермахта останавливали наступление, преодолевали кризис, а затем, накопив силы на флангах прорыва, отрезали прорвавшихся. Советское командование требовало от окружённых продолжать операцию — и это заканчивалось катастрофой.

На Волхове во время Любанской операции погибла 2-я ударная армия генерал-лейтенанта Н.К. Клыкова. После зимнего прорыва обороны 18-й армии генерала Г. Линдемана её отсекли от Волховского фронта в районе Мясного Бора. Сменивший в апреле Клыкова генерал-лейтенант А.А. Власов требовал отвести измождённую армию назад, но Ставка и командующий Ленинградским фронтом генерал-лейтенант М.С. Хозин медлили. В июне Линдеман разгромил армию Власова. К своим вышли около 10 тысяч человек, общие советские потери в боях на Волхове превысили 100 тысяч.

Вот как передаёт свои чувства бывший командир 3-го батальона 1002-го стрелкового полка капитан M.T. Нарейкин, описывающий тяжелейшие бои своего батальона, когда измученные, голодные, израненные люди пытались вырваться из окружения, куда их загнало сталинское командование.

«Далеко не всем удалось выйти живыми из этого адского котла. Многие встретили свою смерть уже на пороге Большой земли. Многих поглотили волховские болота, многие, обессилев, попали в плен. Этой участи не избежал и я. Части, вышедшие из окружения, влились во 2-ю Ударную армию, которая освобождала Ленинград. Наши потери дорого обошлись фашистам. В сражениях они потеряли свои отборные дивизии, многие из них перестали существовать, и была сорвана попытка штурма Ленинграда. Некоторые связывают 2-ю Ударную с именем Власова, но они не знают настоящей правды. Дело в том, что Власов не уводил с собой и взвода. Он был пленён с шестью подчинёнными и уже позже, в сорок третьем, возглавил так называемую РОА, не имеющую ничего общего с нашей 2-й Ударной. Ради правды, ради тех, кого мы потеряли, я пишу все это. В числе потерянных были и мои близкие друзья, с которыми я шёл от Новгорода к Ленинграду. Когда я вижу торжественно-скорбную церемонию возложения венков к могиле Неизвестного солдата, то на меня наваливается тяжесть воспоминаний о пережитом и пройденном. Я погружаюсь в свои воспоминания, и мне видится атакующий батальон до и после боя, павшие герои. Многие из них покоятся в братских могилах. Если исключить из состава моего батальона немногих счастливчиков вроде меня, то можно назвать Неизвестными батальоны и даже полки. Мне вспоминаются все: и известные и неизвестные, и живые и мёртвые, кто получал награды и те, у кого война отняла всё, лишив их и жизни, и имени, и наград» (М.Т. Нарейкин. 305-я стояла до конца // Трагедия Мясного Бора. СПб.: Изд-во Политехника, 2001. С. 186–196).

В плен попали 33 тысячи человек, генерала Власова при выходе из окружения местные жители выдали противнику. В то же время советские войска не смогли уничтожить окружённую под Демянском в феврале — мае 100-тысячную группировку генерала пехоты В. фон Брокдорф-Алефельда из 16-й армии. Немцы организовали «воздушный мост», в мае пробили к окружённым «коридор» и спасли свои войска.

На Западном направлении в январе — апреле огромных потерь — 776 919 человек (в том числе 272 350 — безвозвратные) — стоила безуспешная первая Ржевско-Вяземская наступательная операция. В феврале погибли 29-я и 39-я армии генералов В.И. Шевцова и И.И. Масленникова. В июле в районе Белого 9-я армия Вермахта генерал-полковника В. Моделя вторично уничтожила 39-ю армию Калининского фронта, но её командующий — кадровый чекист — спасся. Командовавший Западным фронтом генерал Жуков погубил под Вязьмой 33-ю армию генерал-лейтенанта М.Г. Ефремова, в апреле застрелившегося в окружении. Затем до осени Жуков провёл ещё три кровавых наступления, но не смог взять Ржев. В августе в разгар Ржевско-Сычёвской операции Жуков терял в среднем в сутки по 8 тысяч бойцов и командиров.

На южном крыле в конце 1941 г Приморская армия отбила два штурма Севастополя. Потеряв при десанте на Керчь примерно половину вверенных войск, генерал-лейтенант Д.Т. Козлов (с 28 января — командующий Крымским фронтом) занял Керченский полуостров, но прорваться к Севастополю не смог. В штабе фронта наводил на всех ужас представитель Сталина — армейский комиссар 1-го ранга Л.3. Мехлис, один из организаторов «ежовщины». В феврале — апреле фронт потерял более 180 тысяч бойцов и командиров, но лишь топтался на месте, несмотря на двойной перевес в силах. 8–18 мая, имея 8,5 дивизий, Манштейн искусно разгромил три советских армии и вернул Керчь. Козлов потерял белее 176 тысяч человек (в том числе 170 тысяч — пленными), 1397 орудий, 284 танка.

Под Харьковом главком войсками Юго-Западного направления маршал Тимошенко и командующий Южным фронтом генерал-полковник Р.Я. Малиновский 12 мая силами 28 дивизий начали наступление с целью окружения 6-й армии генерал-лейтенанта Ф. Паулюса. В разгар наступления танкисты Клейста с юга нанесли удар в тыл наступающим, но Сталин запретил отход. К 25 мая значительная часть советских сил оказалась отрезанной в районе Лозовая — Балаклея, в последующие дни вырвались из «котла» не более 10% личного состава. Погибли генералы А.Ф. Анисов, Л.В. Бобкин, А.Н. Власов (однофамилец генерала А.А. Власова), А.M. Городнянский, Ф.Я. Костенко, К.П. Подлас и др. Потеряв около 20 тысяч человек убитыми и ранеными, Вермахт разбил 28 дивизий и 14 танковых бригад. Общие советские потери составили 280 тысяч человек (в том числе около 240 тысяч пленных). Начальник немецкого штаба сухопутных войск генерал Ф. Гальдер писал в своём дневнике: «Происходит укомплектование разбитых советских дивизий необученными контингентами. Дивизии вступают в бой с марша, малыми раздробленными силами и несут огромные потери». О том же вспоминал и Жуков: «Мы вводили в бой много дивизий, которые совершенно не были подготовлены, были плохо вооружены, приходили сегодня на фронт — завтра мы их толкали в бой; конечно, и отдача была соответствующая». Гальдера удивляли потери русских — советского военачальника волновала только «отдача».

Несмотря на бездарное руководство, офицеры, солдаты и матросы дрались с выдающимся мужеством. Особенно отличились при обороне Севастополя части морской пехоты, прозванной немцами «чёрная смерть». Именно в этих боях был тяжело контужен и попал в плен старшина Иван Дубинда. В 1944 г. этому герою-моряку удалось бежать из немецкого плена и присоединиться к частям Красной Армии. За доблесть и мужество, проявленные в боях с врагом, он стал полным кавалером ордена Славы и Героем Советского Союза. Такое сочетание наград за всю войну имело всего 4 человека. Здесь же, в Севастополе, в рядах 7-й бригады морской пехоты доблестно сражался в штыковых атаках на Сапун-rope старшина 2-й статьи Владимир Маков, которому суждено будет в будущем водрузить победное знамя над Рейхстагом. В последний, 245-й день обороны города старшина Маков был тяжело ранен; позже, в госпитале, из его тела извлекли 18 осколков. Наградой за мужество ему стал орден Боевого Красного Знамени.

К 2–3 июля после почти месячного штурма и героической обороны наших войск Манштейн овладел сильно укреплённым Севастополем и всем Крымом. В ночь на 1 июля почти всё командование Севастопольского оборонительного района (1228 человек, включая чекистов и партработников) во главе с вице-адмиралом Филиппом Октябрьским и генералом Иваном Петровым бросили мужественно дравшиеся войска и раненых, тайно эвакуировавшись на подводных лодках на Кавказ. Объясняя свое бегство, Октябрьский доложил: «Город как таковой уничтожен и представляет груду развалин».

В ночь на 1 июля 1942 г. из Севастополя бежала группа представителей командования Севастопольского оборонительного района (СОР) во главе с командующим Черноморским флотом и СОР вице-адмиралом Ф.С. Октябрьским. На Херсонесском аэродроме измождённые защитники города, ожидавшие эвакуации по ранению, подняли шум, раздались возмущённые крики и несколько автоматных очередей. От командования отделился военный комиссар 3-й особой авиагруппы главной базы полковой комиссар Борис Евгеньевич Михайлов. Он заявил, что остаётся с защитниками города, и успокоил тех, кто оказался на аэродроме. В 1 час 40 минут ночи Октябрьский улетел. В то же время с 35-й батареи бежало командование Приморской армии во главе с генерал-майором И.Е. Петровым, которое эвакуировалось морем на подводной лодке.

Полковой комиссар Б.Е. Михайлов остался с войсками в районе 35-й батареи и в последующие дни лично водил в атаку бойцов и командиров, пытаясь защищать район аэродрома. Он был убит разрывом немецкого снаряда утром 3 июля 1942 г. Добровольно остался в городе и начальник Севастопольского горотдела милиции Н.Н. Исаев, погибший в бою 2 июля.

Потери в Севастополе составили более 135 тысяч человек (в том числе 100 тысяч пленных). Манштейн потерял 24 111 солдат и офицеров.

«Кадровая армия погибла на границе. У новых формирований оружия было в обрез. Боеприпасов и того меньше. Опытных командиров — наперечёт. Шли в бой необученные новобранцы. “Атаковать!” — звонит Хозяин из Кремля. “Атаковать!” — телефонирует генерал из теплого кабинета. “Атаковать!” — приказывает полковник из прочной землянки. И встаёт сотня Ива́нов, и бредёт по глубокому снегу под перекрёстные трассы немецких пулемётов. А немцы в теплых дзотах, сытые и пьяные, наглые, всё предусмотрели, всё рассчитали, всё пристреляли, и бьют, бьют, как в тире. Однако и у вражеских солдат было не всё так легко. Недавно один немецкий ветеран рассказал мне о том, что среди пулемётчиков их полка были случаи помешательства: не так просто убивать людей ряд за рядом, а они всё идут и идут, и нет им конца.

Полковник знает, что атака бесполезна, что будут лишь новые трупы. Уже в некоторых дивизиях остались лишь штабы и три-четыре десятка людей. Были случаи, когда дивизия, начиная сражение, имела 6–7 тысяч штыков, а в конце операции её потери составляли 20–25 тысяч за счет постоянных пополнений! И всё время людей не хватало! Оперативная карта Погостья усыпана номерами частей, а солдат в них нет. Но полковник выполняет приказ и гонит людей в атаку. Если у него болит душа и есть совесть, сам участвует в бою и гибнет. Происходит своеобразный естественный отбор. Слабонервные и чувствительные не выживают. Остаются жестокие, сильные личности, способные воевать в сложившихся условиях. И только один способ войны известен им — давить массой тел. Кто-нибудь да убьет немца. И медленно, но верно кадровые немецкие дивизии тают. Но хорошо если полковник попытается продумать и подготовить атаку, проверить, всё ли возможное сделано. Часто он просто бездарен, ленив, часто пьян. Часто ему не хочется покидать тёплое укрытие и лезть под пули. Часто артиллерийский офицер недостаточно выявил цели и, чтобы не рисковать, стреляет издали по площадям, хорошо если не по своим, хотя и такое случалось нередко. Иногда снабженец запил и веселится с бабами в ближайшей деревне, а снаряды и еда не подвезены. Иногда майор сбился с пути и по компасу вывел свой батальон совсем не туда, куда надо. Путаница, неразбериха, недоделки, очковтирательство, невыполнение долга, так свойственные нам в мирной жизни, здесь, на войне, проявляются ярче, чем когда-либо. И за всё одна плата — кровь. Иваны идут в атаку и гибнут. А сидящий в укрытии всё гонит и гонит их. Удивительно различна психология человека, идущего на штурм и наблюдающего за атакой, когда самому не надо умирать; кажется, всё просто: вперёд и вперёд!

Однажды ночью я замещал телефониста у аппарата. Тогдашняя связь была примитивна, и разговоры по всем линиям слышались во всех точках. И я узнал, как разговаривает наш командующий И.И. Федюнинский с командирами дивизий: “Вашу мать! Вперёд!!! Не продвинешься — расстреляю! Вашу мать! Атаковать! Вашу мать!” Года два назад престарелый Иван Иванович, добрый дедушка, рассказывал по телевизору октябрятам о войне совсем в других тонах. Говоря языком притчи, происходило следующее. В доме завелись клопы, и хозяин велел жителям жечь дом и гореть самим вместе с клопами. Кто-то останется, всё отстроит заново. Иначе мы не умели и не могли. Я где-то читал, что английская разведка готовит своих агентов десятилетиями. Их учат в лучших колледжах, создают атлетов, интеллектуалов, способных на всё знатоков своего дела. Затем такие агенты вершат глобальные дела. В азиатских странах задание даётся тысяче или десяти тысячам кой-как, наскоро натасканных людей в расчёте, что если все провалятся и будут уничтожены, то хоть один выполнит свою миссию. Ни времени, ни средств на подготовку, ни опытных учителей здесь нет. Всё делается второпях — раньше не успели, не подумали и даже делали немало, но не так. Всё совершается самотёком, по интуиции, массой, числом. Вот этим вторым способом мы и воевали. В 1942 г. альтернативы не было. Мудрый Хозяин в Кремле всё прекрасно понимал, знал и, подавляя всех железной волей, командовал одно: “Атаковать!” И мы атаковали, атаковали, атаковали. И горы трупов у Погостий, Невских пятачков, безымянных высот росли, росли, росли. Так готовилась будущая победа.

Если бы немцы заполнили наши штабы шпионами, а войска диверсантами, если бы было массовое предательство и враги разработали бы детальный план развала нашей армии, они не достигли бы того эффекта, который был результатом идиотизма, тупости, безответственности начальства и беспомощной покорности солдат. Я видел это в Погостье, а как оказалось, это было везде.

На войне особенно отчётливо проявилась подлость большевицкого строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в ещё более открытой, омерзительной форме. Приведу пример. Из высших сфер поступает приказ: взять высоту. Полк штурмует её неделю за неделей, теряя по тысяче людей в день. Пополнения идут беспрерывно, в людях дефицита нет. Но среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым только что врачи приписали постельный режим и усиленное питание на три недели. Среди них младенцы 1926 г. рождения, то есть четырнадцатилетние, не подлежащие призыву в армию. “Вперррёд!!!" — и всё. Наконец какой-то солдат, или лейтенант — командир взвода, или капитан — командир роты (что реже), видя это вопиющее безобразие, восклицает: “Нельзя же гробить людей! Там же, на высоте, бетонный дот! А у нас лишь 76-миллиметровая пушчонка! Она его не пробьёт!” Сразу же подключается политрук, СМЕРШ и трибунал. Один из стукачей, которых полно в каждом подразделении, свидетельствует: “Да, в присутствии солдат усомнился в нашей победе”. Тотчас же заполняют уже готовый бланк, куда надо только вписать фамилию, и готово: “Расстрелять перед строем” или “Отправить в штрафную роту”, что то же самое. Так гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом люди. А остальные — “Вперррёд, в атаку!”, “Нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики!” А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и укрытий. Поди их достань! Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекция русского народа — бомба замедленного действия: она взорвётся через несколько поколений, в XXI или XXII в., когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных» (Н.Н. Никулин. Воспоминания о войне. СПб: Эрмитаж, 2008. С. 25–27).

Поражения и неоправданные потери первой половины 1942 г. позволили противнику завершить подготовку к стратегическому наступлению на южном крыле Восточного фронта, цель которого заключалась в овладении Сталинградом и Кавказом. Для широкого наступления по всему фронту у Германии уже не хватало сил и возможностей.

A.В. Исаев. Когда внезапности уже не было. М., 2005.

B. Хаупт. Сражения группы армий «Север». М., 2006.

4.2.12. Битва под Сталинградом 1942–1943 гг. и перелом в ходе войны. Военные действия в начале 1943 г.

Разведка докладывала Сталину о готовящемся немецком наступлении на юге, но он ей опять не поверил и сосредоточил резервы под Москвой. Немцы же в конце июня 1942 г., вдохновлённые своими успехами в Северной Африке и успехами Японии на Тихом океане, перешли в генеральное наступление между Воронежем и Ростовом-на-Дону. За несколько недель до начала немецкого наступления в руки Сталина попал план операции «Блау», предусматривавший удар на Воронеж. Сталинград и Кавказ, но перегруппировать войска с московского направления советское командование не успело.

Группу армий «Юг» Гитлер приказал разделить на две — «А» и «В». «А» должна была наступать на Кавказ, «В» — на Воронеж и Сталинград. На северном участке фронта, под Воронежем, советские войска стояли насмерть и, сдав город, остановили немецкое наступление, и оно стало развиваться в юго-восточном направлении. 17 июля на реке Чир авангарды 6-й немецкой армии встретились с частями 62-й и 64-й советских армий. Началась Сталинградская битва — самое крупное сражение Второй Мировой войны. В начале августа пал советский плацдарм на правом берегу Дона — погибло 8 дивизий. 23 августа соединения Вермахта вышли к Волге севернее Сталинграда, а через два дня 6-я армия достигла окраин Сталинграда. 23 августа Сталинград был подвергнут сокрушительной бомбардировке Люфтваффе. Горели зернохранилища и резервуары с горючим, пламя пожаров поднималось на несколько сотен метров, огненная река нефти текла вниз по Волге. Под бомбами погибли тысячи мирных жителей. Гитлер в эти дни самодовольно сказал: «Судьбе было угодно, чтобы я одержал решающую победу в городе, носящем имя самого Сталина».

Упорство и бесстрашие советских солдат и офицеров стали проявляться уже на ближайших подступах к Сталинграду. 23 июня на безымянной высотке близ хутора Калмыков в районе станицы Клетской четыре советских бронебойщика: Пётр Болото, Григорий Самойлов, Константин Беликов, Иван Алейников — отразили атаку 30-ти фашистских танков, которые двигались на их позиции. 15 танков были подбиты, 15 — повернули назад. Отразили эту атаку четыре бойца при поддержке батареи 76-мм пушек под командованием младшего лейтенанта М. Серого и курсантского полка. Пётр Болото из своего противотанкового ружья подбил 8 фашистских танков. За этот подвиг он был удостоен звания Героя Советского Союза одним из первых в Сталинградской битве. 18 августа 1942 г. в бою у станицы Клетской Пётр Гутченко и Александр Покальчук — оба из 93-го полка 76-й стрелковой дивизии 21-й армии — закрыли своими телами амбразуру вражеского дзота. Атака началась на рассвете. От успешных действий подразделения во многом зависел весь последующий ход операции, задуманной командованием дивизии. Немцы встретили наступающих шквальным огнём. Особенно яростно бил один из вражеских пулемётов. Он прижал к земле наступающий взвод. Залегли и другие взводы, действующие на флангах и сзади. Атака захлебнулась. Тогда младший лейтенант А. Покальчук вскочил и побежал к стреляющему пулемёту. Тут же рядом с ним оказался и зам. политрука П. Гутченко. Они успели добежать до фашистского пулемёта и своими телами остановили губительный огонь. Потрясённые бойцы следили за подвигом двоих. Когда смолк огонь пулемёта, они бросились вперёд. За первым взводом устремились остальные. Враг с высоты был выбит.

Бесстрашно сражались в небе Сталинграда лётчики. 6 августа 1942 г. командир звена 182-го истребительно-авиационного полка старший лейтенант Михаил Баранов вступил в бой с группой «мессершмиттов». Подбив одного, он продолжал бой с двумя другими. Но в это время лётчик увидел шестёрку немецких бомбардировщиков. Они направлялись к переднему краю нашей обороны. Баранов мгновенно решает помешать им. Ловко уйдя от «мессершмиттов», лётчик начинает преследовать «юнкерсы». Сходу атакует их. Одного поджигает, остальных заставляет повернуть обратно. Вскоре он снова увидел пятёрку «мессершмиттов», преследующих отставший от своих советский штурмовик. Он тут же поспешил на выручку, ввязался в бой. Подбивает одного из «мессершмиттов», ложными атаками сковывает четырёх оставшихся. Наш штурмовик благополучно уходит на свою территорию. Но у Михаила Баранова кончились боеприпасы. Он принимает решение таранить врага. Плоскостью своего самолёта отрубает хвост немецкой машины. Она закрутилась и рухнула на землю. Но у машины Баранова отвалился кусок плоскости, при этом лётчик получил ранение в ногу. Михаил выпрыгнул с парашютом… В этом бою им было сбито 4 вражеских самолёта. 12 августа 1942 г. Михаилу Баранову было присвоено звание Героя Советского Союза.

На Кавказе тем временем группа армий «А» захватила Новороссийск, Краснодар, Ставрополь, Грозный и вышла к Главному Кавказскому хребту. Немцы заняли казачьи земли Дона и Кубани, форсировали Терек и водрузили своё знамя на горе Эльбрус. Им не удалось дойти до Каспия, захватить главные нефтеносные районы и отрезать путь американским поставкам через Иран.

В Сталинграде немцы с сентября по ноябрь 1942 г. завязли в ожесточённых уличных боях, но полностью так и не овладели городом. Советские газеты повторяли слова снайпера Василия Зайцева: «За Волгой для нас земли нет».

Василий Зайцев научился стрелять уже в 12 лет, охотясь вместе с отцом и братом в уральских лесах. Спокойный, зоркий, он со свойственной ему смекалкой и хитростью повсюду преследовал и уничтожал противника. Много раз ему приходилось вступать в единоборство с немецкими снайперами, и каждый раз он выходил победителем.

Но особенно прославил Зайцева снайперский поединок с начальником берлинской школы снайперов майором Кенингом, присланным в Сталинград со специальным заданием активизировать снайперское движение в немецких войсках. Об этом поединке Василий Григорьевич написал:

«Было понятно, что пред нами действует опытный снайпер, поэтому решили его заинтриговать, но первую половину дня необходимо было переждать, потому что блеск оптики мог нас выдать. После обеда наши винтовки были уже в тени, а на позиции фашиста упали прямые лучи солнца. Из-под листа что-то заблестело — снайперский прицел. Меткий выстрел, снайпер упал. Как только стемнело, наши пошли в наступление, и в разгар боя мы из-под железного листа вытащили убитого фашистского майора. Взяли его документы и доставили их командиру дивизии».

Более 300 немцев уничтожил Василий Зайцев в уличных боях. Многих бойцов обучил снайперскому искусству. Их называли «зайчатами». Ему и снайперу В. Медведеву за меткий огонь в Сталинграде было присвоено звание Героя Советского Союза.

Приказ Сталина от 5 октября 1942 г. гласил: «Сталинград не должен быть сдан противнику». 62-я армия под командованием генерала Василия Ивановича Чуйкова держалась, сражаясь за каждый дом. Такие объекты, как центральный вокзал и Мамаев курган, переходили из рук в руки по нескольку раз, жестокие бои шли за тракторный завод.

В конце октября 1942 г. генерал фон Паулюс отмечал: «Сопротивляемость красноармейцев достигла такой силы, какой мы никогда не ожидали. Ни один наш солдат или офицер не говорит теперь пренебрежительно об Иване, хотя ещё недавно они так говорили сплошь и рядом. Солдат Красной Армии с каждым днём всё чаще действует как мастер ближнего боя, уличных сражений и искусной маскировки».

Местом самых ожесточённых боев в Сталинграде стал Мамаев курган. На военных картах он обозначался как высота 102,0 и имел важное стратегическое значение: с его вершины хорошо просматривалась и простреливалась прилегающая территория, переправы через Волгу. Удержать эту высоту для 62-й армии было вопросом жизни и смерти. В середине сентября Мамаев курган несколько раз переходил из рук в руки. Немцы по 10–12 раз в день штурмовали его. но, теряя людей и технику, так и не смогли захватить всю территорию кургана. Особенно упорные бои шли за водонапорные баки, расположенные на самой вершине кургана. В октябре противнику удалось захватить их и превратить в мощные доты. Подходы к ним были заминированы, опутаны колючей проволокой, перед ними был вырыт ров глубиной 2,5 м. Обожжённый, изрытый глубокими воронками, дзотами, покрытый осколками от бомб и снарядов, курган и зимой чернел, как обугленный. Об ожесточённости боёв на Мамаевом кургане свидетельствует такой факт: весной 1943 г. на каждый квадратный метр земли здесь приходилось от 500 до 1250 осколков. С конца сентября основная тяжесть боев легла на 284-ю стрелковую дивизию под командованием полковника Н.Ф. Батюка. За оборону кургана, организованную командиром дивизии, бойцы назовут его «огнеупорным Батюком», «душой обороны Мамаева кургана». В составе его дивизии было много сибиряков, которые хорошо владели оружием и обладали острым глазом охотника. Когда на Мамаевом кургане в самый напряжённый момент боя прекратилась связь, рядовой связист 308-й стрелковой дивизии Матвей Путилов пошёл ликвидировать разрыв провода. При восстановлении поврежденной линии связи ему осколками мины раздробило обе руки. Теряя сознание, он крепко зажал зубами концы провода. Связь была восстановлена. За этот подвиг Матвей был посмертно награждён орденом Отечественной войны II степени. Его катушка связи передавалась лучшим связистам 308-й дивизии. Подобный подвиг был совершён и Василием Титаевым. Во время очередной атаки на Мамаевом кургане оборвалась связь. Он отправился её наладить. В условиях тяжелейшего боя это казалось невозможным, но связь заработала. Титаев с задания не вернулся. После боя его нашли мёртвым с зажатыми в зубах концами провода.

Самым юным защитником Сталинграда был Серёжа Алешков — сын 142-го гвардейского стрелкового полка 47-й гвардейской стрелковой дивизии, куда он попал в 6-летнем возрасте после гибели всей семьи летом 1942 г. Серёжа становится участником Сталинградской битвы. Конечно, непосредственного участия в боевых действиях Серёжа принимать не мог, но изо всех сил старался помочь солдатам: приносил им пищу, подносил снаряды, патроны, в перерыве между боями пел песни, читал стихи, разносил почту. Его очень полюбили в полку и называли «боец Алёшкин». Однажды он спас жизнь командиру полка полковнику М.Д. Воробьёву. Во время обстрела полковник был завален в землянке. Серёжа не растерялся и вовремя позвал бойцов на подмогу. Подоспевшие солдаты извлекли командира из-под обломков, и он остался жив. 18 ноября 1942 г. Серёжа вместе с солдатами одной роты попал под миномётный обстрел. Осколком мины получил ранение в ногу и был доставлен в госпиталь. После лечения вернулся в полк. Солдаты устроили по этому поводу чествование. Перед строем был зачитан приказ о награждении Серёжи медалью «За боевые заслуги» № 013 (Приказ от 24.04.1943). Через два года его отправили учиться в Тульское Суворовское военное училище. На каникулы, как к родному отцу, он приезжал к Михаилу Даниловичу Воробьёву — бывшему командиру полка.

В середине сентября создалась угроза прорыва противника к Волге в районе площади 9 января и мельницы (сейчас её руины являются историческим памятником). Командир роты 42-го гвардейского стрелкового полка 13-й гвардейской стрелковой дивизии старший лейтенант И.И. Наумов принял решение превратить в опорные пункты два четырёхэтажных дома, расположенных параллельно на площади 9 января, и направил туда две группы бойцов. Первая группа состояла из четырёх воинов — трёх рядовых и сержанта Якова Федотовича Павлова, которые выбили из первого дома немцев и закрепились в нем. Вторая группа — взвод лейтенанта Н.Е. Заболотного — захватила второй дом.

На командный пункт полка, который находился напротив, в разрушенной мельнице, сержант Яков Павлов отправляет донесение: «Немцев выбил, закрепился. Прошу подкрепления. Павлов». Чуть позже рапортовал Заболотный: «Дом занят моим взводом. Лейтенант Заболотный». На третьи сутки в дом Павлова прибыло подкрепление: пулемётный взвод гвардии лейтенанта И.Ф. Афанасьева из 3-й пулемётной роты, группа бронебойщиков и автоматчиков. Гарнизон дома увеличился до 24 человек. Дом стал неприступной крепостью. В течение 58 дней легендарный гарнизон удерживал его и не отдал врагу. Геройски сражался в знаменитом доме командир пулемётного расчёта Илья Воронов. Отбивая атаки гитлеровцев, он получил 25 ран. Истекая кровью, пулемётчик зубами срывал кольца гранат и посылал их в гущу врагов. Из дома Павлова вёл огонь по врагу один из лучших снайперов 13-й гвардейской дивизии сержант Анатолий Чехов, уничтоживший более 200 немцев. Генерал Родимцев прямо на передовой вручил девятнадцатилетнему Чехову орден Красного Знамени. Немцам удалось разрушить одну из стен дома. На что бойцы шуткой отвечали: «У нас есть ещё три стены. Дом как дом, только с небольшой вентиляцией». «Дом Заболотного» в конце сентября 1942 г. немецкая артиллерия полностью разрушила. Под его развалинами погиб почти весь взвод и сам лейтенант Заболотный.

Героически сражался тракторный завод, продолжавший в дни боев ремонтировать танки, которые прямо из цехов завода шли в бой. Один из танков, которым командовал старший лейтенант Митрофан Кириллович Середа, вырвавшись с территории завода, уничтожил немецкую батарею. Доблестный офицер за бои в Сталинграде был награждён орденом Боевого Красного Знамени. Войну он завершил в Праге — полковником, командиром танковой бригады и кавалером семи боевых орденов.

«Оборона Сталинграда — одно из самых невероятных в современной военной истории сражений по стойкости солдат перед лицом неизмеримо превосходящих сил противника, кровопролитию и понесённым жертвам. Сопротивление русских было столь упорным. а желание Гитлера захватить этот город, раскинувшийся на берегу Волги, столь сильным, что победа в битве за Сталинград стала своего рода вопросом военной чести для Германии.

Как будто заворожённые грандиозностью поставленной перед ними задачи, немецкие войска на протяжении всей осени 1942 г. посылали на город дивизию за дивизией, и все они, как морские валы, обрушивались на крепость, стремясь её сокрушить. Тем временем стянутые с севера и юга от города русские войска начали предпринимать нападения на фланги атакующих. Немецкое командование расценило эти вылазки как стремление ослабить напор на центр и стало посылать ещё больше людей на захват небольшого героического очага сопротивления, который всё ещё отчаянно цеплялся за обледеневший берег Волги» (Георгий Вернадский. Русская история. М., 2001. С. 459–460).

Между тем южный участок немецкого фронта, имевший в июне длину 800 км. стал в сентябре, благодаря выступу к Волге и на Кавказ, более чем в три раза длиннее. За недостатком собственных, немцы поставили на защиту флангов войска венгров, румын и итальянцев. Советские войска Юго-Западного фронта генерала Н.Ф. Ватутина и Сталинградского фронта генерала А.И. Ерёменко, начав операцию «Уран», прорвали фронт на двух румынских участках к северу и к югу от Сталинграда и 22 ноября замкнули кольцо к западу от Сталинграда, в районе города Калач-на-Дону. Окружённой оказалась вся 6-я армия Вермахта генерала Паулюса. В «котле» размером около 30x50 км очутилось до 240 тысяч войска, в том числе 54 тысячи добровольцев из советских граждан. Паулюс хотел прорвать окружение и отступить на Запад к реке Чир, но Гитлер 24 ноября, на сталинский манер, издал приказ «ни шагу назад», чем обрёк свою 6-ю армию на гибель. Немцы попытались снять осаду ударом с юго-запада — на помощь двинулись танковые дивизии группы армий «Дон» фельдмаршала Эриха фон Манштейна, но из-за нового прорыва фронта на участке 8-й итальянской армии им не удалось достичь успеха. На реке Мышкова у Нижне-Кумского и Громославки танковые клинья Манштейна были срезаны срочно развернутыми по фронту армиями.

Для снабжения по воздуху немцам не хватало самолётов, хотя 34 тысячи раненых они воздушным путём из Сталинграда эвакуировали. Немецкий солдат окружённой армии записывал в дневник: «Лошади давно съедены, я бы съел и кошку. Говорят, у неё вкусное мясо. Солдаты скорее похожи на трупы или на лунатиков. Они больше не прячутся от русских снарядов». 8 января советское командование предложило 6-й армии сложить оружие. 10 января Паулюс отказался это сделать, и начался последний этап битвы в руинах Сталинграда. 31 января сдался Паулюс и его штаб. Последние части немцев прекратили сопротивление 2 февраля 1943 г. Погибло примерно 115 тысяч солдат Германии и её союзников, 91 тысяча сдалась в плен, в том числе 24 генерала. Большинство сдавшихся, истощённые и раненые, погибли в плену тут же, в окрестностях Сталинграда. В Германию после войны вернулось 6 тысяч, преимущественно офицеров. В Германии после капитуляции 6-й армии объявили трёхдневный траур. Потери советской стороны в Сталинградской битве составили приблизительно 400 тысяч убитыми и 730 тысяч ранеными.

Следом за операцией «Уран», в четыре дня замкнувшей кольцо осады вокруг Сталинграда, Сталин на совершенно ином участке фронта, к северо-западу от Москвы, развернул операцию «Марс». её целью было срезать выступ немецкого фронта под Ржевом и разбить группу армий «Центр». Но повторные лобовые атаки под командой маршала Жукова вызвали огромные потери и не дали никакого результата. Пока советские резервы стояли под Ржевом, миллионная немецкая армия на Кавказе в январе 1943 г. спокойно отошла к Ростову-на-Дону и Керченскому проливу, дав возможность уйти от Красной Армии желавшим этого кавказцам, казакам и группе вывезенной в Пятигорск ленинградской интеллигенции.

В феврале 1943 г. был совершён подвиг, ставший легендарным и в течение многих десятилетий преподносившийся как символ мужества советского солдата. По официальной версии 23 февраля 1943 г. у деревни Чернушка Великолукского района Псковской области на Калининском фронте рядовой Александр Матросов, израсходовав все гранаты, закрыл грудью амбразуру вражеского дзота, обеспечив тем самым взятие опорного пункта и сохранив жизни десятков своих боевых товарищей. В последние годы российские историки выяснили подлинные обстоятельства этого подвига. Оказалось, что Александр Матросов родился вовсе не в городе Екатеринославе (ныне Днепропетровск), как сообщалось во всех энциклопедиях и справочниках, где после войны был организован музей его имени, а в Башкирии в деревне Кунакбаево, и настоящее его имя — Шакирьян Мухаметьянов. Отец его вовсе не погиб от пуль кулаков, а мать не умерла с горя, как это утверждалось в официальной биографии, выпущенной миллионными тиражами. Мать Шакирьяна умерла в 1932 г., а отец сильно пил и не работал, поэтому мальчика отвезли в детский дом. Отличался он задиристым характером, и поэтому его в 1935 г. перевели в город Иваново в специальный детский дом, где дали новую фамилию Матросов, так как своей, по его словам, он не помнил. Фамилия была дана из-за детской матроски, которую Шакирьян всегда любил носить. Заодно изменили и имя на более «привычное» — Александр. В Иваново он пробыл шесть лет и последний раз приезжал в родную деревню в 1941 г. Перед войной его направили работать в Самару на вагоностроительный завод, но Александр оттуда сбежал, его поймали и направили в Уфу в детскую колонию НКВД. После начала войны Матросов, как и многие его сверстники, рвался на фронт и подготовку проходил в Краснохолмском пехотном училище на реке Урал. Свой подвиг Александр совершил не 23 февраля, а, как следует из архивных документов, 27 февраля 1943 г. Число «23» было придумано политуправлением РККА из идеологических соображений — день Красной Армии. Обстоятельства гибели Шакирьяна Мухаметьянова также отличаются от вымышленных. Молодое пополнение, в рядах которого был Александр Матросов, прибыло под Великие Луки 25 февраля 1943 г. и влилось в состав отдельной 91-й стрелковой бригады. 27 февраля бригада была брошена в атаку, и рота, в которую попал Матросов, должна была атаковать позицию из трёх вражеских дзотов, соединенных окопами, в которых залегла немецкая пехота. К трём дзотам поползли четверо бойцов: Галипов, Шарипов, Матросов и Огурцов. Шарипов подобрался к своему дзоту с тыла, перестрелял немцев, захватил пулемёт и открыл из него огонь по врагу. Галипов уничтожил свой дзот из противотанкового ружья, захватил пулемёт и, как и Шарипов, ударил из него по немцам, уничтожив более 30 солдат противника. После этого остался только один дзот, к которому ползли Огурцов и Матросов. Пётр Огурцов, будучи опытным разведчиком, прекрасно понимал, как нужно действовать, но по пути его тяжело ранило. Александр бросил гранату, дзот замолчал, солдаты поднялись в атаку, но пулемёт заработал вновь. Тогда Матросов кинулся к дзоту. Дальнейшие события описаны в архивных документах со слов бойцов. Александр попытался расстрелять немцев через отверстие в насыпи сверху, предназначенное для проникновения воздуха в дзот, но то ли был сражён вражеской пулей, то ли, израсходовав патроны, накрыл отверстие своим телом, чтобы лишить немцев доступа воздуха, — не суть важно: задача была выполнена, и немцы стали задыхаться. Вражеские солдаты попытались столкнуть тело Александра, но потеряли время, а подоспевшая пехота уничтожила дзот.

За этот бой старший сержант Шарипов был награждён медалью «За отвагу», а рядовой Галипов — орденом Красной Звезды. Пётр Огурцов не получил ничего. Александру Матросову было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза. Он не был штрафником, как утверждалось во многих слухах, он не мог закрыть дзот грудью, так как скорострельный немецкий пулемёт отбросил бы его тело с почти вертикальной плоскости амбразуры, но это отнюдь не умаляет самого подвига, а делает его только более реальным. Провоевать Шакирьяну Мухаметьянову, или Александру Матросову, довелось всего три дня. В Башкирии в селе Кунакбаево установлен памятник герою, на котором написаны два его имени. О подвиге командующий фронтом Ерёменко доложил Сталину, и тот своей рукой написал: «Солдат — герой, корпус — гвардейский». Всё дальнейшее организовала пропагандистская машина. О боевых товарищах Александра, сделавших не меньше его. но оставшихся в живых вследствие большего военного опыта, не было сказано ни слова. Режиму нужны были такие герои, как Александр Матросов: сироты, без семьи, о которой нужно было бы заботиться и «героическое прошлое» которой можно было придумать любое. Несчастный 19-летний парень, видевший в своей короткой жизни мало счастливых дней, написал в своём последнем письме следующие строки: «Хочу умереть лицом на Запад». Письмо было адресовано девушке из Сталинградской области, с которой Александр случайно познакомился по дороге на фронт, и найдено в его кармане после гибели. Она оказалась самым близким ему человеком на земле. Бог судил сбыться последнему желанию героя.

В 1942 г. в немецкий плен попало ещё около 1,4 млн советских солдат, но к концу 1942 г. наступил перелом: число убитых в бою стало превышать число сдавшихся в плен. Этому видны три причины.

1. Военная. Армия перешла в наступление, а при наступлении шансов попасть в плен намного меньше, чем при отступлении.

2. Карательная. 28 июля 1942 г. Сталин издал приказ № 227, получивший на фронте название «Ни шагу назад». Он предусматривал репрессии, вплоть до расстрела, за отступление без приказа. Приказ этот дополнял № 270 от 16 августа 1941 г., по которому следовало расстреливать на месте дезертиров из командного состава, а попавшим в окружение запрещено было сдаваться в плен. Заградительные отряды оставляли один выбор: быть убитым противником при наступлении или «своими» при отступлении.

Из приказа № 227: «Население, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию за то, что она отдаёт наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на Восток. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских ресурсах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и вместе с тем загубить нашу Родину!»

3. Идейная. Опыт первого года оккупации вызвал гнев обманутых надежд у тех, кто думал, что немцы несут освобождение от большевизма, и укрепил инстинкт национального самосохранения. Душевные и физические силы сосредоточились на изгнании внешнего врага.

«Войну решили те (большею частью убитые) солдаты, сержанты и офицеры, которые не бежали, хотя справа и слева бегут… Решила вера в ближайшего командира и умение этого командира управлять ближним боем. Стратегический план? Но он получил смысл только от того, что Сталинград держался. А в Сталинграде командующие сплошь и рядом не имели связи с частями, батальоны держались сами по себе… Решил дух, охвативший ополченцев и солдат. Откуда он взялся, этот дух, — никто никогда до конца не объяснит… Война вошла в меня. Я внутри стал солдатом и в иные минуты до сих пор чувствую себя солдатом. Солдатом-одиночкой… ведущим свой собственный бой… Таких бесконечно малых сдвигов было много миллионов… У “бездны на краю”, во время чумы [русский солдат] показал себя не таким, как в дни мира… Разбивая Ворошилова, Будённого, Тимошенко, немцы проложили дорогу Рокоссовскому, Коневу, Баграмяну, Черняховскому…» (Григорий Померанц. Записки гадкого утёнка. М., 1998. С. 149–150).

В феврале 1943 г. советские войска вошли в Харьков, но этот успех был временным. В марте немцы перешли в контрнаступление и ловким танковым манёвром окружили крупные советские силы. Части солдат удалось из окружения выйти, в плен попали немногие, но на полгода немцы вновь завладели городом.

Во второй половине 1942 г. произошёл перелом и на других фронтах Второй Мировой войны. Страны антигитлеровской коалиции стали одерживать победы над войсками держав «оси». Ещё 18 апреля 1942 г. американцы совершили символическую «месть» за Пёрл-Харбор. 16 бомбардировщиков В-25 полковника Д. Дулитла поднялись с палубы авианосца «Хорнет» и сбросили свои бомбы на города Японии — Токио. Иокогаму, Нагою, Кобе. Но это было только предзнаменование перелома. 7–8 мая в сражении палубной авиации японских и американских авианосцев в Коралловом море потери сторон оказались приблизительно равными, но командующий 4-м японским флотом вице-адмирал Сигиёси Иноуэ предпочёл вывести свой флот из-под удара. Это было первое отступление японцев на Тихом океане в XX в. Решающее сражение, переломившее ход войны в этой части мира, произошло 4 июня 1942 г. Близ атолла Мидуэй в северной части архипелага Гавайских островов командующий флотом США в Тихом океане адмирал Честер Нимиц разгромил Большой флот Японии под командованием адмирала Ямомото. Все авианосцы японцев были утоплены, большие надводные корабли, в том числе два сверхлинкора «Ямато» и «Мусаси», опасаясь американских самолётов-торпедоносцев. ушли на базы. Это были не столько сражения больших людских масс, как на Восточном фронте, сколько сражения современнейшей по тому времени военной техники. И американцы брали верх в этих битвах над японцами.

Весь июль и август шли кровопролитные сражения под Эл-Аламейном в Египте. Британского командующего генерала Окинлека сменил знаменитый «Лев пустыни» генерал Бернард Лоу Монтгомери. Немцы Роммеля сражались отчаянно, но англичане были мужественны и тверды. Монтгомери методично подготовил контрнаступление, собрав 320 тысяч войск, 1440 танков и 1200 самолётов против 80 тысяч войск, 540 танков и 350 самолётов у германо-итальянцев. 23 октября 1942 г. на правом фланге вдоль берега моря началось английское наступление. 3-4 ноября линия германской обороны была прорвана. 13 ноября Монтгомери вошёл в Тобрук. 20 ноября — в Бенгази.

Арабы Переднего Востока и Турция ждали решительной победы Роммеля, чтобы присоединиться к державам «оси» и начать наступление в Закавказье и на Багдад. Тогда, пожалуй, Сталинград бы не выстоял. В случае разгрома американцев под Мидуэем и на Алеутских островах, где действовала японская эскадра вице-адмирала Мосиро Хосагая. Японии ничто не мешало начать военные действия на советском Дальнем Востоке. Это значительно затруднило бы стратегическое положение СССР. Но три победы — под Сталинградом, у атолла Мидуэй и под Эл-Аламейном, взаимно дополняя друг друга, переломили ход войны к концу 1942 г.

8 ноября 1942 г., закрепляя свои победы в Африке, англо-американские войска генерала Дж. Паттона высадились в Марокко и Алжире. Французские войска маршала Петена в начале оказали им сильное сопротивление. Но через несколько дней главнокомандующий французскими войсками адмирал Дарлан приказал своим войскам прекратить сопротивление и перешёл на сторону союзников. В ответ Гитлер приказал оккупировать южную Францию. Германо-итальянские войска высадились в Тунисе. 13 мая 1943 г. все силы держав «оси» в Северной Африке капитулировали на мысе Бон. Англо-американские войска взяли в плен более 150 тысяч солдат противника. 10 июля союзные войска перенесли военные действия в Европу — на итальянский остров Сицилия были высажены почти полмиллиона солдат Великобритании и США. К середине 1943 г. разгром армий держав «оси» стал только вопросом времени. Слаженные действия антигитлеровской коалиции обещали победу.

4.2.13. Курская дуга 1943 г.

Февральскими контрударами немцы вновь заняли Харьков и Белгород на юге и Орёл на севере, взяв Курск в полукольцо. Это полукольцо фронтов весны 1943 г. от Понырей до Белгорода через долину реки Сейм и называется Курской дугой. Немецкие войска попытались замкнуть кольцо вокруг Курска, в то время как советские войска стремились взять в котёл немецкие войска в районе Орла. Советская сторона к этому времени обладала под Орлом и Курском двукратным превосходством в людях и технике. Гитлер медлил отдавать приказ о начале наступления — он ждал прихода в армию новейших танков «Пантера» и «Тигр», которые превосходили советские Т-34 и КВ. Последнее наступление немцев на Восточном фронте, названное ими «Цитадель» и вылившееся в битву на Курской дуге, началось 5 июля 1943 г.

Сталин на этот раз послушал своих генералов и решил вместо наступления подготовиться к стратегической обороне. Также Сталин — что было редко! — поверил донесениям разведки, в том числе хорошо информированным источникам в Великобритании, указывавшим сроки начала операции «Цитадель».

Было решено за три часа до начала немецкого наступления нанести сильный артиллерийский и авиационный удар по выдвинувшимся на рубежи немецким войскам. Врагу был нанесён урон. С первых минут сражение приняло исключительно напряжённый характер. На главном направлении удара с севера, на участке Центрального фронта генерала К.К. Рокоссовского, 81-я и 15-я стрелковые дивизии отражали наступление четырёх пехотных дивизий и 250 танков, и только после пятой попытки немцам удалось вклиниться в нашу оборону на 6–8 км.

В ходе оборонительных боёв на северном участке дуги особенно отличилась 3-я истребительно-противотанковая бригада полковника В.Н. Рукосуева. В.Н. Рукосуев писал в донесении:

«Противник занял Кашара, Кутырка, Погорельцовы, Самодуровка, в направлении Тёплое подтягивает 200 танков и мотопехоту и готовится ко второй атаке. 1-я и 7-я батареи мужественно и храбро погибли, но не отступили ни на шаг. Уничтожено 40 танков. В 1-м батальоне противотанковых ружей 70 % потерь. 2-ю и 3-ю батареи и 2-й батальон ПТР приготовил к встрече противника. Связь с ними имеем. Будем драться: или выстоим, или погибнем».

Не менее напряжённые бои проходили в полосе Воронежского фронта генерала армии Н.Ф. Ватутина. 12 июля на Прохоровском направлении произошло знаменитое танковое сражение 5-й танковой армии генерала Павла Ротмистрова и 5-й гвардейской армии генерала Жадова со 2-м танковым корпусом СС Пауля Хауссера. Советская сторона ввела в бой 670, а немцы 420 боевых машин. После боя общие советские потери составили 500, а немецкие — 200 машин (включая и поврежденные, и безвозвратно потерянные). Под Прохоровкой основное число советских потерь было обусловлено некомпетентностью командования, пославшего танки на линию фронта своим ходом на расстояние порядка 150 километров. Боевые машины, израсходовав моторесурс на марше, выходили из строя в бою и становились лёгкой добычей артиллерии и танков противника. Но, достигнув успеха на южном фланге Курской дуги, на северном немцы вовсе не смогли продвинуться вперёд, и операцию «Цитадель» им вскоре пришлось отменить.

В битве под Курском легендарный подвиг совершил молодой артиллерист Михаил Борисов. Батарея, в которой служил Михаил, преградила дорогу колонне немецких танков. Подпустив противника на дистанцию 500 метров, артиллеристы открыли огонь. Сразу загорелось две машины. Немецкие танки, развернувшись, пошли в атаку на батарею, накрыв её огнём из орудий. Появились убитые и раненые. Михаил, работавший на подаче снарядов, встал на место убитого наводчика и начал поражать танки противника метким огнём. Подбив 6 машин, молодой артиллерист понял, что остался один на батарее. Два немецких танка обошли орудие с левого фланга. Развернув пушку, Борисов поджёг один танк, а второму выпустил снаряд в лобовую броню; что-то случилось с машиной, и танк дальше не двинулся, хотя повреждён не был. Ответным выстрелом орудие Михаила было разбито. Последний танк ему не засчитали, но за семь подбитых машин присвоили звание Героя Советского Союза. Сам герой шутил, что подбил семь с половиной танков.

Памятен подвиг лётчика старшего лейтенанта Александра Горовца, который 6 июля 1943 г. в районе деревни Засоринье вступил в бой с 20 вражескими бомбардировщиками, из которых 9 сбил. В этом бою он погиб.

Когда англо-американские войска высадились в Сицилии, режим Муссолини пошатнулся, и 17 июля Гитлер срочно перебросил три отборных танковых дивизии СС из-под Курска в Италию, а две других — на средний участок фронта. Там советские войска перешли в наступление. 5 августа 1943 г. были освобождены Орёл и Белгород, 23 августа — Харьков. Так, несмотря на поражение под Прохоровкой, битва на Курской дуге закончилась решительной советской победой. Но цена победы была неоправданно высокой. Неуменье советских военачальников высшего и среднего звена, их привычка не ценить людей привели к тому, что потери в живой силе Советской армии в 4,5 раза превзошли потери Вермахта. Потери в танках отличались в шесть раз — 6064 и менее тысячи машин в советской и германской армиях, соответственно.

После битвы на Курской дуге советское движение на Запад по всему фронту стало необратимым. Перешли в наступление части Брянского и Центрального фронтов (операция «Кутузов»), затем Воронежского и Степного фронтов (операция «Румянцев»). К осени 1943 г. от немцев была очищена вся левобережная Украина. Сталин приказал как можно скорее форсировать Днепр и освободить Киев. Но западный берег Днепра, высокий и крутой, был тщательно укреплён немцами. На него были выброшены три воздушно-десантных бригады, но — неудачно. Часть десантников упала в Днепр, другие приземлились прямо на немецкие позиции и были уничтожены или взяты в плен. Лобовое форсирование Днепра опять «любой ценой» проходило под ураганным немецким огнём. Солдаты переправлялись на лодках, плотах, порой на досках и бочках. От множества раненых и убитых Днепр окрасился кровью. С очень большими потерями удалось создать и удержать два плацдарма — севернее и южнее Киева. 6 ноября, к большевицкому празднику, Киев был взят. При форсировании Днепра советские солдаты проявили массовый героизм. Около 2500 человек получили звание Героев Советского Союза. Пулемётчик Яков Форзун с товарищами, переправившись на правый берег Днепра, удерживал плацдарм до подхода основных сил своего батальона. В бою он был ранен и звание Героя Советского Союза получал, находясь в госпитале. К 1943 г., в связи с увеличившимся числом награждённых Золотой звездой, её вручали прямо на фронте, а не, как раньше, в Кремле.

На конец 1943 г. фронт проходил отчасти по Днепру, отчасти немного западнее. Восстанавливался Донбасс.

Совокупная численность советских войск на середину 1943 г. составляла 13,2 млн, немецких — 9,5 млн. Причём немцам приходилось разбрасывать свои силы между восточным фронтом, Италией, тыловыми соединениями по борьбе с партизанами и Атлантическим валом, строившимся для отражения высадки союзников.

3 сентября 1943 г. англо-американские войска армии Монтгомери высадились в Калабрии, на носке Итальянского «сапога». Но ещё до этого, 25 июля, итальянцы, с полного одобрения короля Виктора-Эммануила III, арестовали Бенито Муссолини. Король повелел сформировать правительство маршалу Пьетро Бадольо, который подписал тайное перемирие с союзниками. Итальянские войска теперь целыми соединениями сдавались в плен. 8 сентября маршал Бадольо официально объявил о капитуляции Италии. Первая из стран «оси» вышла из войны. Правда, 13 сентября немецкий диверсионный отряд под руководством Отто Скорцени освободил Муссолини из-под стражи, но война теперь шла только между немцами и союзниками на земле Италии. 1 октября союзники после тяжёлых боёв заняли Неаполь.

На Тихом океане в конце 1943 г. англо-американские и австралийские войска в изнурительных морских и сухопутных сражениях постепенно вытесняли японцев с островов Океании и с Новой Гвинеи.

Л.Н. Лопуховский. Прохоровка без грифа секретности. М., 2005.

4.2.14. Русское общество и германская администрация на оккупированных территориях

Ещё в 1925 г. Гитлер писал: «Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию». Оккупированная часть СССР делилась на четыре рейхскомиссариата: «Остланд» (Прибалтика и Западная Белоруссия), «Украина», «Московия» (Центральная Россия) и «Кавказ» (в реальности возникли лишь первые два). По плану «Ост» в течение 30 лет после победы планировалось истребить и частично выселить в Азию около 31 млн славян, а ещё 14–15 млн лишить среднего и высшего образования и сделать рабами немецких колонистов.

Но все подобные планы выглядели фантастично, так как сил для их реализации у Германии не было. Даже всех использованных на военной службе людских ресурсов Германии (16-17 млн человек) не хватило бы для контроля над оккупированными в 1941–1942 гг. территориями общей площадью более 2 млн км², не говоря уже об остальной части СССР.

Те из советских граждан, кто шёл на сотрудничество с немцами, полагались именно на неосуществимость этой политики: «Всю Россию они всё равно никогда не займут, необходимость их заставит менять политику». Впрочем, министерству пропаганды было поручено вещать не о колонизации, а об освободительном походе против большевизма. И хотя плакаты «Гитлер — освободитель» были верхом цинизма, в освободительные цели многие готовы были верить. Беспросветность сталинского гнёта заставляла людей надеяться на то, что приход немцев поможет этот гнёт сбросить. Хотя в общем население иностранного вторжения опасалось, многие встречали германскую армию букетами цветов и хлебом-солью. Не только от Галиции до Эстонии, но и от Киева до Пскова.

Министерство по делам восточных оккупированных территорий и нацистская партия так и не сумели добиться единой оккупационной политики. Оккупационный режим не был однородным. В 200-километровой прифронтовой полосе (Operationsgebiet) хозяевами были военные, заинтересованные прежде всего в хотя бы нейтральном отношении населения. Они приказывали солдатам не останавливаться на постой без разрешения, платить за изъятые продукты (правда, оккупационными марками, которые обменивались на рубли по невыгодному для населения курсу 1:10). Военные не возражали против открытия храмов и занятий в русских школах, поручали жителям восстанавливать местное управление под своим надзором, разрешали частную торговлю, а нередко и роспуск колхозов. Советские граждане, шедшие в местное управление под немцами, не считали, что служат врагу, а считали, что помогают своему народу, которому и под оккупацией надо жить — пользоваться водой, электричеством, школами и больницами. Были и такие, кто сознательно шёл служить в гестапо, чтобы отомстить коммунистам.

Интересы общегерманских ведомств, следовавших за фронтовиками, не совпадали с интересами последних. Служба безопасности (Reichssicherheitshauptamt) самым важным считала истребление евреев. Массовые убийства рядового еврейства (евреи-партийцы и энкавэдисты эвакуировались) произвели тяжкое, гнетущее впечатление. «Наши расстреливали, и эти расстреливают». Это стало первым ударом по надеждам на освобождение.

Вторым и решающим ударом зимой 1941–1942 гг. стала гибель военнопленных. В результате окружений и отступления Красной Армии осенью 1941 г. в плен попало 3,8 млн человек. Их сгоняли на оцепленные колючей проволокой пространства под открытым небом, где большинство и умерло лютой зимой 1941–1942 гг. от голода, холода и болезней. Населению вступать в контакт с пленными, поддерживать их едой, одеждой, медикаментами, как правило, запрещалось. Жуткая гибель пленных на глазах у населения была важной причиной поворота народных настроений против немцев. И хотя в отдельных регионах (Брянская область, Галиция, Дон, Кубань, Северный Кавказ) местные оккупационные власти не проводили в жизнь установки Гитлера на третирование славян как «недочеловеков», люди на оккупированных территориях постепенно стали понимать — пришли не освободители, а новые поработители, столь же жестокие и беспринципные, но ещё более методичные и расчётливые, хотя и менее дикие и лучше образованные, чем «свои» большевики.

В глубоком немецком тылу управляли партийные чиновники НСДАП. Особой жестокостью среди них отличались рейхскомиссар Украины Э. Кох и Генеральный комиссар Белоруссии В. Кубе. Территорией вне прифронтовой полосы — рейхскомиссариатами «Украина» и «Остланд» — ведало министерство Альфреда Розенберга, партийных чиновников которого военные по цвету формы называли «золотыми фазанами». Нацистская политика на Востоке стала одним из решающих факторов, предопределивших разгром Германии. Жители в Кривом Роге в 1943 г. мрачно шутили: «Советская власть и за 20 лет из нас не могла сделать большевиков, а немцы сумели этого добиться за два года». Немцы сознательно унижали национальное достоинство русских. В Пскове был, например, расклеен плакат, изображавший здоровенного немецкого крестьянина с огромным мешком зерна, «показывающего нос» тощему и ободранному русскому мужичку в лаптях. Местные жители не допускались к высшему, а зачастую и среднему образованию, для них не было почтовой, телефонной и телеграфной связи. Железные дороги, перешитые на европейскую колею, служили военным нуждам. Порой к поезду цепляли товарный вагон с надписью «Для местных». Трамваи из Пскова увезли в Кенигсберг, а в Минске на них разрешалось ездить только немцам. Другого общественного транспорта не было. В Прибалтике нормы выдачи продуктов были те же, что в Германии, а рядом в Пскове по карточкам выдавали только хлеб, картофель, соль и спички.

Земли, занятые немцами в 1941–1942 гг., были частью страны, где население жило очень бедно. Производство молока, мяса, яиц на душу населения в СССР в 1940 г. было и по официальным данным заметно ниже царского времени, производство зерна таким же, зато более чем вдвое выше было производство картофеля. На нём и пережили войну. Когда эмигранты, помнившие Россию до революции, увидели её вновь под оккупацией, они с горечью писали: «Что большевики за четверть века сделали со страной!»

Уровень жизни населения был разным, в зависимости от региона и развития торгово-рыночных отношений. В городах жилось труднее, чем на селе. Жизнь в Киеве, Минске, Смоленске была дорогой, с высокими ценами на рынках, а в Орле, Пскове — более дешёвой. Положительным фактором стал всплеск частной инициативы. В зоне ответственности Вермахта крестьяне делили колхозную землю по едокам, разбирали «обобществлённые» имущество и инвентарь. В отдалённых сёлах и деревнях немцев не видели. Но в рейхскомиссариатах колхозы («общины») немцы сохранили, что вызвало разочарование. «Декларацию о введении частной собственности на землю в восточных областях» Розенберг подписал лишь в 1943 г. В промышленности преобладало кустарное производство. Расцвела сфера обслуживания — в Брянске, Киеве, Минске. Орле, Симферополе, Смоленске и других городах появились частные кафе, магазинчики, рестораны, ателье и т. д. Работали рынки, базары, привозы, меновые торги. В Прибалтике, на Западной Украине, в Молдавии уровень жизни сельского населения был выше, чем в русских областях.

Район Одессы между Днестром и Бугом — Транснистрия — управлялся румынами. Одесса при румынах слыла даже на советской стороне примером благополучия.

Наиболее высокий уровень жизни был там. где немцы предоставляли населению максимум самоуправления, например, Локотском самоуправляющемся округе на Брянщине на юге Орловской области. В Локотском округе, состоящем из восьми районов с населением на март 1943 г. более чем в 580 тысяч человек, работали 345 школ (в том числе 10 средних), в которых учились 43 422 учащихся и преподавали 1338 учителей, 9 больниц и 30 медпунктов амбулаторного типа с 51 врачом и 179 медсёстрами, действовали более 250 мельниц (в том числе 32 паровые), частные и кооперативные земледельческие хозяйства, 6 госхозов, несколько заводов и т. д. Развивалось животноводство, птицеводство, производство масла, сметаны, молока.

Важным признаком оживления хозяйственной жизни на оккупированных территориях СССР по сравнению со «светлым колхозным прошлым» стало отсутствие массовой смертности населения от голода, характерной для советского тыла в 1942–1943 гг. (Вологодская область, Якутия и другие регионы).

Хотя и в тисках нацистской цензуры, но немного ожила культура. Издавались десятки русских газет и журналов («Голос Крыма» в Симферополе, «Голос народа» в Локте, «Новый путь» в Смоленске, «Речь» в Орле и др.), на страницах которых, наряду с откровенным нацистским официозом, нередко печатались интересные публицистические, мемуарные и литературно-художественные материалы, антисталинские стихи и карикатуры, довольно полно отражавшие суть довоенной действительности. На страницах «Голоса Крыма», например, в 1942–1943 гг. публиковались стихи Г.Р. Державина, Н.С. Гумилёва. Ф.И. Тютчева, воспоминания о К.Д. Бальмонте, С.В. Рахманинове, Ф.И. Шаляпине. Редактировались издания русскими сотрудниками, зачастую из представителей репрессированной в 1920–1930-е гг. интеллигенции. Наиболее талантливыми из них были Р.М. Акульшин (Берёзов), A.И. Булдеев, С.С. Максимов (Широков), Н.Н. Грин (вдова А.С. Грина), Л.Д. Суражевский (Ржевский), Б.Н. Ширяев.

Создавались литературные кружки, работали театры. На сцене театра Локтя в месяц играли до 60 спектаклей, в том числе лучшие пьесы А Н. Островского. Русскую классику ставила на сцене Смоленского драматического народного театра B.В. Либеровская. По радио выступали В. Блюменталь-Тамарин и Пётр Лещенко. Переполненные залы собирали знаменитые солисты оперных театров — Н.К. Печковский (Мариинского), В. Селявин (Одесского) и др. В Пскове в 1943 г. Прибывший из Сербии скаутмастер Ростислав Полчанинов создал нелегально действовавший отряд скаутов-разведчиков, возродившийся после перерыва с 1920-х гг.

Трёхцветный национальный бело-сине-красный флаг, в отличие от запрещённого красного, широко вывешивался в оккупированной зоне. Находились люди, у которых он хранился ещё с Гражданской войны. Нарукавные значки русского триколора производили швейные мастерские во многих городах — товар пользовался спросом.

Среди бургомистров и сотрудников местного самоуправления были совершенно разные лица. Одни стремились сохранить привычное руководящее положение, другие хотели отомстить за перенесенные при Советах страдания, третьи лакействовали и пресмыкались, к чему их долго приучали большевики, кто-то хотел просто выжить, как при Сталине, но хватало и тех, кто пошёл в органы самоуправления, чтобы постараться облегчить положение брошенного большевиками населения (А.И. Булдеев в Симферополе, П.Д. Ильинский в Полоцке, профессор И.А. Кошкин в Кавказских Минеральных Водах, юрист Б.Г. Меньшагин в Смоленске, профессор П.Г. Часовников в Одессе, К.Ф. Штеппа в Киеве и др.). Положение этих представителей «подсоветской» интеллигенции, априори объявленных предателями, было трагичным и противоречивым.

18 июля 1941 г. ЦК ВКП(б) принял постановление о создании партизанского движения. Организация отрядов возлагалась на органы ВКП(б) и НКВД. Практическое руководство разведывательной деятельностью и диверсионной работой в тылу Германской армии в годы Второй Мировой войны осуществлял Павел Судоплатов.

«Мы сразу же создали войсковое соединение Особой группы — отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН НКВД СССР), которой командовали в разное время Гриднев и Орлов. По решению ЦК партии и Коминтерна всем политическим эмигрантам, находившимся в Советском Союзе, было предложено вступить в это соединение Особой группы НКВД. Бригада формировалась в первые дни войны на стадионе “Динамо”. Под своим началом мы имели более двадцати пяти тысяч солдат и командиров, из них две тысячи иностранцев — немцев, австрийцев, испанцев, американцев, китайцев, вьетнамцев, поляков, чехов, болгар, румын. В нашем распоряжении находились лучшие советские спортсмены, в том числе чемпионы по боксу и лёгкой атлетике, — они стали основой диверсионных формирований, посылавшихся на фронт и забрасывавшихся в тыл врага» (П.А. Судоплатов. Разведка и Кремль. М.: ТОО «Гея», 1997. С. 150).

Созданная Судоплатовым бригада, развернутая позже в войска Осназа (Особого назначения), и послужила основой партизанских формирований в годы Второй Мировой войны, ставших тем костяком, куда вливались бежавшие из плена, окруженцы, жители оккупированных территорий, пострадавшие от карательных акций, молодёжь, спасавшаяся от угона на работы. В мае 1942 г. в Москве возник Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД) под руководством первого секретаря Компартии Белоруссии П.К. Пономаренко. Формальным главкомом партизанами с 1942 г. считался Ворошилов. В 1941 г. активность партизан была низкой, население испытывало по отношению к ним чувства от насторожённо-нейтральных до откровенно враждебных. Но с 1942 г. в результате нацистской политики начался рост партизанского движения. Почти над всеми отрядами в 1942 г. был установлен жёсткий партийно-политический контроль.

Партизаны уничтожали мелкие группы противника, устраивали диверсии на коммуникациях, представляли советскую власть перед населением, провоцировали немцев на безжалостные «акции возмездия» против целых деревень и уничтожали «изменников» — старост, полицейских, тех, кто делил колхозную землю, издавал газеты, занимался торговлей, вёл антисталинскую пропаганду, создавал антисоветские воинские части и т. д. По официальным данным, спецгруппы Ленинградского управления НКВД — НКГБ в 1941–1944 гг. уничтожили на территории области 1160 соотечественников, объявленных «предателями и изменниками». Иногда партизаны уничтожали враждебно настроенные сёла и деревни полностью.

На жителей оккупированных областей партизанское движение легло тяжким бременем. Часть населения тайком поддерживала партизан, но когда им этого было мало, партизаны нещадно грабили жителей сёл: «Мы тот отряд, что берёт всё подряд». Многие партизаны больше мародёрствовали, чем занимались диверсиями. При поддержке немцев создавались части самообороны, «службы порядка» (Ordnungsdienst, или OD), и разгоралась подлинная гражданская война. Порой самооборона и партизаны между собой договаривались: «Вы нас не троньте — и мы вас не тронем». Но когда немцы узнавали про партизанские налёты, они ограбленных крестьян за связь с партизанами преследовали и расстреливали ни в чём не повинных заложников. Гитлер ещё летом 1941 г. утверждал, что «партизанская война даёт и нам некоторые преимущества. Она позволяет уничтожать всех, кто против нас». Хрущёв же 3 апреля 1943 г. заявил, что партизанские «рейды дают положительные результаты в том смысле, что вселяют страх у неустойчивых элементов из украинцев и русских, проживающих на оккупированной территории, которые бы хотели пойти на сговор [с немцами], но боятся расправы со стороны наших отрядов». Так с обеих сторон партизанское движение делало войну более жестокой и бесчеловечной.

В Западной Белоруссии и на Правобережной Украине с 1943 г. активно действовало национальное антикоммунистическое подполье — отряды польской Армии Крайовой (АК). подчинявшиеся легитимному правительству в Лондоне и Украинской Повстанческой армии (УПА), созданные бандеровским крылом ОУН[2]. Между польскими и украинскими партизанами шла жестокая война. Оба партизанских войска (а они к тому же не были едиными, состояли из многих отрядов, часто действовавших независимо и даже во вражде друг к другу) вели войну на уничтожение и оккупантов немцев, и своих соперников: украинцы сжигали польские села и городки, поляки громили украинские. Осенью 1943 г. в одном из районов под Гродно оперировали партизаны, костяк которых составляли сотрудники бывшего Гродненского НКВД, отряд бывших окруженцев-красноармейцев, несколько групп АК, белорусские националисты и отряд еврейской самообороны, все сражались против всех.

Наиболее значительным партизанское движение было в Белоруссии, затем — в Орловской. Смоленской и Ленинградской областях РСФСР. Гораздо слабее — на Украине и в Крыму. Почти не было партизан в Карело-Финской ССР, Прибалтике, Молдавии, на Кубани, на Дону, на Северном Кавказе. Самым известным партизанским командиром стал С.А. Ковпак, чей отряд совершил в 1943 г. рейд по восемнадцати областям РСФСР, Украины и Белоруссии. В 1943 г. партизаны в Белоруссии, на территории Калининской, Ленинградской, Орловской, Смоленской областей и некоторых районов Левобережной Украины провели крупные диверсионные операции «Рельсовая война» и «Концерт» на линиях железнодорожных коммуникаций. Но несмотря на значительное количество повреждённого железнодорожного полотна, немцы быстро восстанавливали сообщение. В советской литературе утверждалось, что партизаны и подпольщики в 1941–1944 гг. уничтожили более 1 млн военнослужащих противника; исследования немецких историков к концу 1990-х гг. дают более скромную цифру — 25–45 тысяч человек. Партизанские диверсии и акты саботажа ни разу не оказали решающего влияния на ход немецких операций.

В апреле 1943 г. на всех оккупированных территориях СССР, по данным ЦШПД, в просоветских партизанских отрядах насчитывалось всего 110–115 тысяч человек, большей частью — в Белоруссии, Смоленской и Орловской областях. В партизанско-подпольном движении во время войны участвовали вряд ли более 250–280 тысяч человек, большая часть из них — в Белоруссии. Общие безвозвратные потери партизан составили до 100 тысяч человек, в основном в конце 1943 — начале 1944 гг. Потери населения, погибшего в результате провокаций немецких репрессий, партизанских грабежей и террора, а также межпартизанских конфликтов, существенно превысили безвозвратные потери партизан. Партизанское движение, безжалостное, в первую очередь, по отношению к самим его участникам и брошенному в оккупации советской властью населению, оказалось ещё одним проявлением бесчеловечности гитлеровского и сталинского режимов.

A. Dallin. German rule in Russia 1941–1945. A Study of Occupation Policies. L., 1957.

Б.Н. Ковалёв. Нацистская оккупация и коллаборационизм в России, 1941–1944. М., 2004.

К.М. Александров. Русские солдаты Вермахта. Сб. статей и материалов. М., 2005.

И.П. Щеров. Партизаны: организация, методы и последствия борьбы (1941–1945). Смоленск, 2006.

4.2.15. К западу от линии фронта. Беженцы и остарбайтеры. Трагедия Холокоста

В 1925 г. в книге «Моя борьба» Гитлер высказался категорически и недвусмысленно: «Конец еврейского господства в России будет также концом России как государства». В рамках гитлеровской концепции освоения «жизненного пространства» на Востоке евреи, цыгане, гомосексуалисты и душевнобольные на оккупированных территориях подлежали немедленному уничтожению спецподразделениями СД (айнзайтцкомандами). Теоретически к обречённым на гибель относились и представители местной партийной номенклатуры ВКП(б), но на практике ситуация выглядела иначе, особенно в зоне ответственности администрации Вермахта. Бывшим коммунистам и работникам советских органов власти нередко удавалось занимать важные должности в органах самоуправления, что порой приводило к конфликтам с претерпевшими сталинские жестокости людьми, особенно на Дону и Кубани.

Ужас нацистского террора заключался в его организованности и планомерности. Кроме перечисленных категорий, жертвами оккупантов становились советские активисты, подпольщики, партизаны, саботажники и т. д. В ответ на диверсии на коммуникациях и спецоперации партизан, часто мелкие и неудачные, оккупационные власти организовывали беспощадные «зачистки» местности, сжигая села и деревни, порой со всем населением, вплоть до стариков и детей. Нередко и партизаны уничтожали деревни, население которых вело себя по отношению к ним нелояльно. Особенно от антипартизанских «акций возмездия» пострадала Белоруссия. Убитые нацистами гражданские лица записывались в категорию «партизан». Так, например, за период с августа по ноябрь 1942 г., согласно официальному отчёту рейхсфюрера СС Г. Гиммлера об итогах борьбы с партизанами на юге СССР, в районе Белостока и на Украине, были убиты в боях 1337 и расстреляны захваченные в плен 8565 партизан. Но при этом каратели уничтожили в качестве «пособников» и «подозреваемых» в связях с партизанами 14 257 человек. Страшной трагедией стала гибель евреев, почти исключительно мирных обывателей, уничтоженных нацистами.

Евреи демонизировались нацистами, ставились в центре идеологии биологического расизма, объявлялись «чем-то вроде бацилл» или «паразитов», которых надо истребить, чтобы спасти от заболевания «арийский организм» и «европейскую цивилизацию». Следуя этой идеологии, национал-социалисты уже в 1933 г. стали ограничивать права «неарийского» населения, а с 1938 г. отправлять евреев в концлагеря. После занятия Польши в 1939 г. местных евреев сселяют в гетто, затем антиеврейские законы распространяются на другие страны. Идёт речь о выселении евреев на остров Мадагаскар. Но весной 1941 г. Гитлер склоняется к «окончательному решению еврейского вопроса» (Endlӧsung der Judenfrage). Летом на территории Польши начинают строить газовые камеры и печи крематориев (их испытывают на русских военнопленных). Только в шести лагерях там вскоре погибнут 3 миллиона евреев, которых свезут из разных стран Европы так, чтобы их бывшие соседи не знали, куда они исчезли. В оккупированных областях СССР такие предосторожности сочли излишними. Карательные отряды СС (Einsatzgruppen) выстраивают евреев в шеренгу у обрыва и расстреливают из пулемёта.

Массовое уничтожение нацистами евреев в годы войны называют Холокостом (что означает жертвоприношение или всесожжение). Несмотря на предпринятые советскими органами меры по эвакуации еврейского населения в 1941 г, власть не оповещала евреев Советского Союза о грозящей им опасности со стороны нацистов: на Украине с удовлетворением вспоминали дисциплинированную кайзеровскую армию 1918 г. На оккупированных территориях остались 2,73 млн евреев (примерно 55 % еврейского населения СССР). Первая волна массового убийства евреев, особенно на Западной Украине и в Прибалтике, произошла «силами» местного населения ещё до прихода немцев. Евреям мстили, считая их виновниками и пособниками советской оккупации и террора 1939–1941 гг. В убийствах советских евреев активное участие принимали силы местной вспомогательной полиции. особенно в Прибалтике и на Правобережной Украине. Полицейские, члены их семей, любовницы немецких солдат бросались в опустевшие квартиры грабить. На глазах у обречённых евреев они тащили платья, подушки, перины; некоторые проходили сквозь оцепление и снимали платки, вязаные шерстяные кофточки с женщин и девушек, ждущих казни. Массовые расстрелы евреев шли в Вильнюсе. Каунасе, Львове. Пинске, Каменец-Подольске, Житомире, Витебске, Минске, в Румбуле под Ригой, в Яссах, Кишинёве и в занятом румынами Заднестровье (Одесская область). После оккупации нацистами Крыма и Южной России прошли расстрелы евреев в Ростове, Кисловодске, Ессентуках, Керчи, Ялте, Евпатории, Джанкое и других городах.

Чёрным символом Холокоста стала трагедия еврейского населения Киева. Здесь в Бабьем Яру 29–30 сентября 1941 г. — всего через 10 дней после занятия города — зондеркоманда 4-а уничтожила 33 771 еврея.

В 1944 г. советские журналисты-евреи Илья Эренбург и Василий Гроссман собрали книгу свидетельств о злодеяниях нацистов против евреев. В ней приводились леденящие кровь описания расправы в Бабьем Яру.

«Елена Ефимовна Бородянская-Кныш с ребёнком пришла к Бабьему Яру, когда было уже совершенно темно. Ребенка она несла на руках. Она вспоминала: “Никогда не забуду одну девочку лет пятнадцати — Сарру. Трудно описать красоту этой девочки. Мать рвала волосы на себе, кричала душераздирающим голосом: "Убейте нас вместе…" Мать убили прикладом, с девочкой не торопились, пять или шесть немцев раздели её догола, что было дальше — не знаю, не видела…

С нас сняли верхнюю одежду, забрали все вещи и, отведя вперёд метров на 50, забрали документы, деньги, кольца, серьги. У одного старика начали вынимать золотые зубы. Он сопротивлялся. Тогда немец схватил его за бороду и бросил на землю, клочья бороды остались в руках у немца. Кровь залила старика. Мой ребёнок при виде этого заплакал.

— Не веди меня туда, мама, нас убьют; видишь, дедушку убивают.

— Доченька, не кричи, если ты будешь кричать, мы не сможем убежать и нас немцы убьют, — упрашивала я ребёнка.

Она была терпеливым ребёнком — шла молча и вся дрожала. Ей было тогда четыре года…

(Елена и ребёнок выжили под горой трупов и выбрались из рва. Они добрались до знакомой Литошенко.) Она обмерла, увидев меня. Она дала мне юбку, платье и спрятала меня и ребёнка. Я больше недели была у неё под замком”».

В Крыму с 16 ноября по 15 декабря нацисты расстреляли 17 645 евреев.

В Джанкое один из свидетелей трагедии вспоминал, как евреев согнали в ров для последующей казни:

«Однажды ночью у молодой женщины Кацман начались роды. Тихий плач, прерываемый воплями роженицы, доносился со всех сторон. Её муж Яков Кацман, молодой комбайнёр еврейского колхоза, — где-то на фронте, в рядах Красной Армии. Его непрерывно вспоминают. Никогда не думал он, что его молодая жена будет рожать первенца в этой могиле. На рассвете старший жандарм со своими помощниками пришёл контролировать лагерь. Он подошёл к роженице, повернул к себе новорождённого, взял у одного из своих помощников винтовку и вонзил штык ребенку в глаз» (Чёрная книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии. М.: Три века истории, 1999. С. 256).

Накануне казни евреев [в Ростове-на-Дону] 10 августа 1942 г. немцы на том же месте, у Змиевской балки, убили 300 красноармейцев. Красноармейцев подвозили в машинах до переезда. Там и сажали в специальную газовую машину. Из неё вытаскивали мёртвых. Тех, которые подавали признаки жизни, пристреливали. Евреям приказали раздеться. Вещи складывали в стороне. У Змиевской балки расстреливали и тотчас засыпали глиной. Маленьких детей живыми кидали в ямы. Часть евреев убили в газовой машине. Одну партию вели голыми от Зоологического сада до балки. С ними была красивая женщина, тоже голая, она вела за руку двух крохотных девочек с бантиками на голове. Несколько девушек шли, взявшись за руки, и что-то пели. Старик подошёл к немцу и ударил его по лицу. Немец закричал, потом повалил старика и затоптал его.

На следующий день газета «Голос Ростова», которую выпускали немцы, писала: «Воздух очистился…»

Считается, что нацисты и их пособники уничтожили за время оккупации более 2 млн евреев, хотя другие оценки дают цифры от 800 тысяч до 1 млн. Нечастые случаи спасения обречённых евреев местными жителями превращались в акт высокого христианского самопожертвования.

Дмитрий Пасичный, спрятавшись за памятником на еврейском кладбище, видел, как немцы расстреливали евреев в Бабьем Яру. Жена Пасичного, Полина, и её мать, Евгения Абрамовна Шевелева, — еврейки. Он спрятал их в шкафу и распространил слухи, что они ушли на кладбище. Затем обе женщины перешли в домик Покровской церкви, на Подоле. Священник этой церкви Глаголев, сын священника, выступавшего в свое время экспертом со стороны защиты на процессе Бейлиса, дал возможность жене Пасичного прожить в церковном доме до августа 1942 г., а потом увёз в Каменец— Подольский. Священник Глаголев спас ещё многих других евреев, обратившихся к нему за помощью. — Чёрная книга коммунизма. С. 23–25.

Сталин и глава Агитпропа А. Щербаков наложили вето на публикацию «Чёрной книги». Холокост евреев оставался запрещённой темой в СССР плоть до 1960-х гг. и не упоминался в советских учебниках истории вплоть до крушения СССР. В глазах уцелевших советских евреев это было невыносимое оскорбление памяти павших и немало способствовало обострению так называемого «еврейского вопроса» в СССР в 1960-1970-е гг.

Василий Гроссман в романе «Жизнь и судьба», написанном в 1950-е гг., объясняет Холокост на советской территории не только действиями нацистов, но и массовым пособничеством советского населения, отравленного сталинщиной. «Именно в такой атмосфере отвращения и ненависти готовилось и проводилось уничтожение украинских и белорусских евреев. В свое время на этой же земле, мобилизовав и раздув ярость масс, Сталин проводил кампанию по уничтожению кулачества как класса, кампанию по истреблению троцкистско-бухаринских выродков и диверсантов. Опыт показал, что большая часть населения при таких кампаниях становится гипнотически послушна всем указаниям властей. В массах населения есть меньшая часть, создающая воздух кампании: кровожадные, радующиеся и злорадствующие, идейные идиоты либо заинтересованные в сведении личных счетов, в грабеже вещей и квартир, в открывающихся вакансиях. Большинство людей, внутренне ужасаясь массовым убийствам, скрывает свое душевное состояние не только от своих близких, но и от самих себя… И конечно, ещё меньше бывало случаев, когда человек при виде подозреваемой в бешенстве собаки не отвёл бы глаз от её молящего взора, а приютил бы эту подозреваемую в бешенстве собаку в доме, где живёт со своей женой и детьми. Но всё же были такие случаи…» (Василий Гроссман. Жизнь и судьба // Собр. соч. М.: Вагриус, 1998. Т. 2. С. 150–151).

Этническая и культурная карта западных районов СССР необратимо изменилась — исчезли еврейские поселения, «штетли», с их богатой многовековой традиционной культурой. Но ещё страшней было то, что были истреблены сотни тысяч носителей этой культуры. Главным образом женщины, дети, старики, так как молодые мужчины были призваны в армию. Страшно и горько, что немалый «вклад» в уничтожение евреев внесли их соседи, часто жившие на той же улице, в том же доме. Одни, не страшась расправы, укрывали, а другие — бестрепетно выдавали несчастных на убийство. Уцелевшие евреи были, как правило, ассимилированы в русскую культуру и жили в городах. Попытки после войны воссоздать культуру на идиш, запрёщенную Сталиным в 1948–1953 гг., не имели уже этнокультурной базы.

Другой горькой страницей оккупации стало создание концлагерей на оккупированных территориях, некоторые из них превратились в подлинные комбинаты по уничтожению нежелательных заключённых. Всего, по официальным советским данным, жертвами нацистов пали 7 420 379 человек, однако в это число включены и жертвы партизанского террора, а также остарбайтеры, с которыми прекратилась связь родственников. Статистика жертв оккупации нуждается ещё в серьёзном уточнении и, возможно, в пересмотре.

Министерство Розенберга было не единственным ведомством, хозяйничавшим на оккупированных землях. Его рейхскомиссары во многом подчинялись непосредственно Гитлеру, а помимо них действовали ещё представители главноуполномоченных по четырёхлетнему плану и по трудовым ресурсам. Первые вывозили в Германию оборудование и сырье. Вторые увозили людей. Немцы вербовали работников во всех оккупированных странах.

С весны 1942 г. с оккупированных территорий началась насильственная отправка молодёжи (восточных рабочих — Ostarbeiter, или остовцы) на работы в Рейх. Первоначально многие ехали в Европу добровольно и действительно в надежде на трудовое устройство. Но на практике лозунг «Приезжайте в счастливую Германию!» обернулся каторжным трудом и скотскими условиями существования для большинства остовцев, вплоть до осени 1944 г. лишённых какой-либо правовой зашиты и поддержки. Организатором использования принудительного труда восточных рабочих стал ревностный нацист и генеральный комиссар по использованию рабочей силы в Рейхе Ф. Заукель, который организовал отправку в Рейх со всей Европы и оккупированных территорий СССР от 7 до 10 млн иностранных рабочих, сыгравших важную роль в мобилизации немецкой экономики.

В рабочих лагерях и общежитиях в Германии выходцы с Востока очутились в значительно худшем положении, чем их коллеги из западных стран. Они должны были носить на одежде нашивку «OST», их продовольственный паёк был намного хуже немецкого, их рабочий день длился 10-12 часов, они были лишены юридической защиты, не могли без сопровождения выходить в город. Мужчины и женщины были поселены отдельно, разлучались семьи. За мелкие проступки остовцев били, за более серьёзные отправляли в концлагерь, а за половые сношения — безразлично, с немцами или со своими, — полагалась смертная казнь. Старые русские эмигранты — и духовенство (священникам разрешался доступ в лагеря остовцев), и частные люди — путём переписки и отправкой посылок старались облегчить тяжёлую участь остарбайтеров.

Всего с оккупированных территорий СССР (в границах до 1 сентября 1939 г.) на принудительные работы немцы вывезли приблизительно 3,2 млн человек и ещё около 800 тысяч — с территорий, аннексированных СССР в 1939–1940 гг. Труд остарбайтеров использовался преимущественно в германской промышленности и сельском хозяйстве. Положение остарбайтеров в Рейхе начало меняться в лучшую сторону лишь с конца 1944 г. в связи с созданием КОНР, в перечне мероприятий которого предусматривалась и защита прав восточных рабочих. Однако несмотря на тяжкие условия труда, многих остовцев потрясли европейские стандарты жизни, особенно в сельской местности.

Контраст с советской действительностью, со сталинскими колхозами, был разительным. Многие восточные рабочие после войны не желали возвращаться в СССР, но лишь немногим удалось остаться на Западе, избежав насильственных репатриаций. Многих из остовцев при возвращении домой в 1945-1947 гг. преследовал страх за будущее, и не напрасно. Девушек-остарбайтеров красноармейцы называли «немецкими подстилками» и часто насиловали. Вернувшихся после долгих мытарств в родные места (более 3 млн) остовцев ждали многолетние спецпроверки, бытовые тяготы, унижения, обвинения в пособничестве врагу и, в конце концов, нищенский уровень жизни спустя даже полвека после окончания войны.

После Сталинградской битвы, зимой 1942–1943 гг., зародилась «вторая волна» российской политической эмиграции.

Вслед за Красной Армией возвращалась безжалостная советская власть, грозно вопрошая присмиревшее население: «Как смели жить без неё? Как смели пахать и сеять? Как смели ходить по земле, как смели готовить пищу, нянчить детей и спать по ночам? Как смели стирать белье, топить печи и выносить сор? Как смели кормить козу и делать запасы на зиму? Как смели дышать одним воздухом с теми, с кем она, советская власть, воюет? А ну, кто тут живой остался? Кто не пошёл в партизаны, кто надеялся без нас прожить? Кто мечтал, что мы не вернёмся, кто тут радовался, что нас прогнали? Кто растаскивал без нас колхозы, кто сдавал немцам сало, кормил фашистских захватчиков? Кто заимел козу, выкармливал поросёнка, кто держал без нас курицу, развивал частнособственнический инстинкт? Кто тут торговал на базаре? Кто открыл сапожную мастерскую? Кто спекулировал немецкими эрзацами, реставрировал капитализм? Кто подоставал с чердаков иконы, ремонтировал церкви, шил попам рясы, разводил религиозный дурман? Кто без нас тут открывал школы, кто вымарывал из букварей слово "Сталин"? Кто работал в больницах, лечил изменников родины? Кто служил в горуправах, холуйствовал перед оккупантами? Кто тут рвал сталинские портреты, кто ругал советскую власть, издавал грязные газетёнки, восхвалял фашистское иго, утверждая, будто немцы сильнее нас? Кто пошёл в полицейские отряды, стрелял в славных представителей советской власти, защищал фашистское отребье?» (А.И. Солженицын).

Сотни представителей «подсоветской» интеллигенции и члены их семей, познав на себе всю тяжесть нацистского режима, тем не менее не пожелали дожидаться возвращения «родной» советской власти и выехали на Запад. Среди них — директор Ленинградского финансово-экономического института профессор И.А. Кошкин (в эмиграции — Курганов), директор Института экспериментальной физиологии, доктор медицинских наук Ф.П. Богатырчук, зав. кафедрой иностранных языков Киевского университета Л.В. Дудин, профессор геологии А.Ф. Лебедев, зав. кафедрой патологической анатомии Кубанского медицинского института И М. Малинин, доцент Днепропетровского химико-технологического института А.И. Поплюйко, профессор, горный инженер В.Г. Постриганев, зав. кафедрой подъемных машин Киевского политехнического института профессор Е.И. Радзимовский, солистка Киевского театра оперы и балета А.Д. Тумковская, профессор исторического факультета ЛГУ Н И. Ульянов, профессор Киевского университета по кафедре истории Древнего мира и средних веков. К.Ф. Штеппа и многие другие. По осторожным оценкам, в 1942–1944 гг. на Запад выехали с оккупированных территорий СССР около 800 тысяч беженцев.

Война Германии против Советского Союза. 1941–1945 / Под ред. Р. Рюрупа. Берлин, 1992.

Преступные цели — преступные средства. Документы об оккупационной политике фашистской Германии на территории СССР (1941–1944 гг.) / Сост.: Г.Ф. Заставенко, Т.А. Иллерицкая, А.М. Козочкина. И.М. Лобанихина, В.В. Морозов, Ю.Г. Мурин, Б.П. Тихомиров. Под общ. ред. Е.А. Болтина и Г. Белова. М., 1985.

П.М. Полян. Жертвы двух диктатур. Остарбайтеры и военнопленные в Третьем рейхе и их репатриация. М., 1996.

4.2.16. Трагедия плена. Сталин и конвенция о военнопленных

В Русской Императорской армии плен не считался преступлением, к пленным относились как к страдальцам. Им сохранялись чины, награды, денежное довольствие, плен засчитывался в стаж службы. При активном участии Императора Николая II и русских дипломатов появилась знаменитая Гаагская конвенция 1907 г. «О законах и обычаях сухопутной войны», определявшая права военнопленных. В 1914–1917 гг. в плен попали 2,4 млн чинов русской армии, из которых умерли не более 5%.

Основы преступной политики советского государства по отношению к собственным гражданам, попавшим в плен, были заложены задолго до 1939 г. Ещё новорождённая РСФСР отказалась признавать конвенцию 1907 г. Ленин заявил: «Гаагское постановление создаёт шкурническую психологию у солдат». В итоге 16–18 тысяч красноармейцев, пленённых во время советско-польской войны 1920 г., умерли от голода и тифа в польских лагерях, брошенные Совнаркомом на произвол судьбы.

Сталин в 1925 г. назвал работу Гаагской конференции «образцом беспримерного лицемерия буржуазной дипломатии». В 1927 г. пленум ЦК ВКП(б) признал: «Нерабочие элементы, которые составляют большинство нашей армии — крестьяне, не будут добровольно драться за социализм». Массовая гибель пленных уменьшила бы вероятность формирования русской антикоммунистической армии на стороне противника. 15 мая 1929 г. Сталин известил Ворошилова о том, что СССР не будет участвовать в Женевской конференции. 27 июля 1929 г. главы делегаций 47 государств подписали женевское «Соглашение об обращении с военнопленными». Советский Союз от присоединения к конвенции отказался. Нацистская Германия признала конвенцию в 1934 г.

Гитлер обосновывал зловещие планы в отношении советских пленных расовой теорией, борьбой идеологий и непризнанием большевиками международных конвенций. 30 марта 1941 г., выступая перед генералитетом, фюрер откровенно заявил: в грядущей войне «красноармеец не будет товарищем». Воспользовавшись отказом правительства СССР от зашиты прав своих граждан в плену, нацисты обрекли их на методичное вымирание от голода и болезней, на издевательства и репрессии. Уничтожению подлежали взятые в плен политработники и евреи. В свою очередь, в приказе № 270 от 16 августа 1941 г. Сталин, Жуков и другие члены Ставки предложили уничтожать пленённых врагом бойцов и командиров Красной Армии «всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишить государственного пособия и помощи». 28 сентября 1941 г. в специальной директиве № 4976 по войскам Ленинградского фронта Жуков потребовал расстреливать семьи советских военнопленных.

В 1941–1942 гг. пленные содержались в нечеловеческих условиях, погибая сотнями тысяч, в первую очередь от голода и тифа. Зимой 1941–1942 гг. умерли около 2,2 млн военнопленных. Трагедия этих людей, преданных своим правительством и павших жертвой нацистской политики, по масштабу не уступает Холокосту и Голодомору. Многие их массовые захоронения остались безвестными, и к местам бывших «шталагов» не возят паломников. Немецкие военные порой утверждали, что были не в состоянии разместить и накормить такое число людей. Но тогда непонятно, почему они запрещали населению кормить пленных. С 25 июля по 13 ноября 1941 г. немцы освободили и отпустили по домам 318 775 человек (личный состав трёх армий!) — в основном украинцев, к которым они относились иначе, чем к русским, но затем роспуск прекратился. Суть в том, что смерть миллионов пленных вписывалась в гитлеровскую идею «лишить Россию жизненной силы». Смерть грозила прежде всего рядовым красноармейцам; командный состав помешали в отдельные лагеря, где условия были лучше.

Начальник разведки адмирал Канарис в сентябре 1941 г. обратился к фельдмаршалу Кейтелю с просьбой проявить благородство в отношении русских военнопленных, но тот ответил, что «солдатские понятия о рыцарской войне» ни при чем, когда речь идёт «об уничтожении мировоззрения». Кейтель, видимо, видел в пленных носителей «большевицкой заразы». Впрочем, для журнала Der Untermensch («Недочеловек») фотографии измождённых лиц голодающих пленных служили иллюстрацией «дегенеративного облика восточных орд».

Отдельные офицеры Вермахта (адмирал В. Канарис, граф Г.Д. фон Мольтке, майор К. фон Штауффенберг и др.) протестовали, считая подобную практику несовместимой с кодексом чести и традициями германской армии. Некоторые коменданты, руководствуясь христианскими чувствами, пытались на своем уровне хоть как-то облегчить страдания несчастных. Но такие случаи были единичны. Лишь с осени 1942 г. положение стало несколько улучшаться. В 1942 г. нацисты заинтересовались пленными как рабочей силой, а с весны 1943 г. началось развитие Власовского движения.

Из 5,8 млн пленных (исключая перебежчиков) погибли примерно 3,3 млн (60 %). Смертность среди пленных армий союзников составляла от 0,3 до 1,6 %. Из выживших 2,4 млн примерно 950 тысяч поступили на службу в Вермахт и антисоветские формирования (РОА, казачьи и др. части). Около 500 тысяч бежали или оказались освобождены в 1943–1944 гг. Около 940 тысяч дождались весны 1945 г. В подавляющем большинстве они вернулись на родину, где их ждали вновь лагеря, подневольный труд, унизительные спецпроверки и клеймо «изменников». Восстановление прав бывших пленных растянулось на весь послесталинский период.

И.А. Дугас, Ф.Я. Черон. Вычеркнутые из памяти. Советские военнопленные между Гитлером и Сталиным. Париж. 1994.

П.М. Полян. Жертвы двух диктатур. Остарбайтеры и военнопленные в Третьем рейхе и их репатриация. М., 1996.

4.2.17. Русская Церковь и начало войны. Зарубежье, Внутренняя Россия. Псковская миссия

После вступления СССР в сентябре 1939 г. во Вторую Мировую войну и оккупации Красной Армией Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Буковины религиозная ситуация в стране существенно изменилась. Ибо на присоединённых к СССР территориях сохранялась полноценная инфраструктура церковной жизни, принадлежавшая юрисдикции нескольких Поместных Православных Церквей (3342 действующих храма, 64 действующих монастыря, 8 богословских учебных заведений). Начавшаяся уже в первые месяцы советской оккупации репрессивная политика коммунистических властей по отношению к местному православному духовенству к моменту нападения нацистской Германии на СССР в 1941 г. ещё не успела принять масштабов, аналогичных тем, которые имели место на остальной территории страны.

В церковной жизни Русского Зарубежья к началу Второй Мировой войны также произошли ощутимые изменения. После смерти 10 августа 1936 г. митрополита Антония (Храповицкого) председателем Синода Русской Православной Церкви Заграницей стал митрополит Анастасий (Грибановский). Пользуясь достаточно благожелательным отношением нацистских властей Германии именно к этой церковной юрисдикции русской эмиграции, Зарубежный Синод получил возможность в 1938 г. перевести в своё ведение все русские православные приходы, которые находились на территории Германии и которые до этого принадлежали юрисдикции Западно-Европейского Экзархата митрополита Евлогия (Георгиевского). Возглавивший, по рекомендации германских властей, Берлинскую епархию этнический немец епископ Серафим (Ляде) не только сумел не допустить гонений со стороны антихристиански и антирусски настроенного нацистского режима на русских православных христиан в Германии, но и способствовал своей дальнейшей деятельностью сохранению православной церковной жизни различных юрисдикций на оккупированных Германией территориях.

Нападение нацистской Германии на СССР обусловило у значительной части духовенства Русского Зарубежья надежду не только на возрождение церковной жизни на территории, освобождённой от большевиков, но и на возможность непосредственного участия зарубежного духовенства в этом «втором Крещении Руси».

«Кровь, начавшая проливаться на русских полях с 22 июня 1941 г, есть кровь, льющаяся вместо крови многих и многих тысяч русских людей, которые будут скоро выпущены из всех тюрем, застенков и концлагерей Советской России, — писал в конце июня 1941 г. архимандрит Иоанн (Шаховской) в статье “Близок час". — …Лучшие русские люди будут скоро отданы России, лучшие пастыри будут отданы Церкви… Новая страница в русской истории открылась 22 июня 1941 г., в день празднования Русской Церковью памяти Всех святых, в земле Русской просиявших. Не ясное ли это даже для слепых знамение того, что событиями руководит Высшая Воля? В этот чисто русский (и только | русский) праздник, соединённый с днём воскресения, началось исчезновение демонских криков “интернационала" с земли Русской… Скоро, скоро русское пламя взовьётся над огромными складами безбожной литературы… Откроются осквернённые храмы и освятятся молитвой. Священники, родители и педагоги будут вновь открыто учить детей истине Евангелия… Это будет та «Пасха среди лета», о которой 100 лет тому назад, в прозрении радостного духа, пророчествовал великий святой Русской земли, преподобный Серафим Саровский. Лето пришло, близка русская Пасха» (Церковно-исторический вестник. № 1 (1998). С. 81–82).

Оккупационный режим на обширной территории СССР, занятой германскими войсками, к концу 1942 г. первоначально находился под контролем военной администрации, которая по мере дальнейшего продвижения линии фронта передавала управление представителям министерства восточных территорий. Именно военная администрация, состоявшая из офицеров Вермахта, нередко благожелательно настроенных к перспективе религиозного возрождения на оккупированных территориях, оказывала наибольшее содействие стихийно и широко проявлявшемуся среди населения стремлению восстанавливать церковную жизнь прежде всего посредством открытия приходских храмов. Так, например, в июле 1941 г., через две недели после взятия германскими войсками Смоленска, был ликвидирован атеистический музей, располагавшийся в Смоленском Успенском соборе, а 10 августа в возвращённом Русской Православной Церкви соборе в день памяти Смоленской иконы Божией Матери был отслужен молебен перед найденным накануне немецкими солдатами и установленным в соборе чудотворным списком этой иконы. В июле 1941 г. в Пскове после ликвидации немецкими властями антирелигиозного музея, находившегося в Троицком соборе Псковского Крома, этот древний храм был передан Русской Православной Церкви, а 22 марта 1942 г. в соборе была торжественно установлена привезённая немецкими солдатами из закрытого и осквернённого коммунистами Тихвинского монастыря чудотворная Тихвинская икона Божией Матери.

Всего на территории, занятой германскими войсками, за период оккупации было открыто около 9 тысяч храмов. При этом военная администрация разрешала русскому православному духовенству такие формы просветительско-миссионерского и социального служения, как преподавание Закона Божия в приходских и общеобразовательных школах, создание церковных детских садов, катехизация взрослых, просветительская работа духовенства с учителями, предоставление духовенству возможности осуществлять свою миссионерскую деятельность на радио и в газетах. Было открыто и несколько монастырей, например, в 40 км от Ленинграда, в Вырицах — женский Успенский монастырь, а в восьми км от него — Иоанно-Предтеченский мужской, где игуменом был выбран иеромонах Серафим (Проценко).

Письмо в газету «Северное слово» (Ревель. № 41.27 августа 1942 г.) из «советской Ингерманландии» (то есть из Ингерманландского района Ленинградской области, прилегающего к Эстонии под Ивангородом):

«Мы. жители деревни Куровицы, Манновка и Орлы, приносим свою глубокую благодарность священнику-миссионеру отцу Михаилу Рауд за те отрадные богослужения, которые он совершает безвозмездно в наших деревнях. Никогда никому не отказывая в совершении треб, много отрады вносит он в сердца наши своими простыми, ясными проповедями, призывая заблудших и отпавших от веры православной вернуться к Богу.

Много света, веры, теплоты и любви внёс он в сердца наши, и многих привёл он снова в лоно Церкви Православной. Очень много наших детей благодаря отцу М. Рауду получили святое крещение и имена святых. Спасибо сердечное отцу Михаилу за то просвещение и великий свет апостольства, что несёт он своим служением нашей освобождённой от большевизма бывшей советской Ингерманландии».

Письмо в газету «За Родину» (Псков, 21 сентября 1943 г.):

«При поселке Елизаветино в имении княгини Трубецкой до революции была церковь, которую большевики закрыли и превратили в колхозный склад. За несколько дней до занятия поселка германскими войсками начальство совхоза приказало совершенно разрушить здание церкви. Теперь население по собственной инициативе собрало 9000 рублей и обратилось к окружному старшине с просьбой отвести помещение под церковь. Окружной старшина Н.А. Алексеев отвёл специальный дом и выделил из средств округа дополнительно 2000 рублей для этой цели. Верующие приступили к оборудованию храма. Храм украшен иконами, пожертвованными самими верующими».

На протяжении всего периода Второй Мировой войны Русская Православная Церковь являлась единственным общественным институтом, пытавшимся последовательно и бескорыстно оказывать моральную и материальную помощь советским военнопленным. Несмотря на не прекращавшиеся попытки придать этой помощи организованный и систематический характер посредством достижения соглашения с высшим германским военным руководством, русское православное духовенство было обречено ограничивать эту помощь лишь частными мероприятиями, масштаб и продолжительность которых зависели от отдельных представителей лагерной администрации. Из-за того, что большинство лагерей для военнопленных находились на территории, где осуществляли свою деятельность приходы Русской Православной Церкви Заграницей, именно её духовенству суждено было сыграть наиболее заметную роль в пастырском окормлении и гуманитарной помощи советским военнопленным. Своеобразным продолжением этой деятельности стало возрождение православными священнослужителями Зарубежной Церкви института русского военного духовенства в вооружённых формированиях, которые создавались немецкими властями из советских военнопленных для участия в боевых действиях на стороне Германии. Так, например, благодаря пастырским трудам протопресвитера Александра Киселёва и протоиерея Дмитрия Константинова созданные в ноябре 1944 г. Вооружённые силы Комитета Освобождения Народов России восстановили на двадцать лет прерванную большевиками традицию пастырского окормления православными священниками русских солдат.

Определявшаяся директивами министерства восточных территорий и имперской службы безопасности религиозная политика гражданской администрации предполагала по крайней мере временное продолжение деятельности открывавшихся храмов, хотя и оказывалась более сдержанной по сравнению с политикой военной администрации.

«Несомненно то, что стремящимся к религии массам оккупированных бывших советских областей надлежит снова дать какую-то форму религии, — писал начальник имперской службы безопасности Р. Гейдрих в оперативном приказе № 20 от 31 октября 1941 г. — Крайне необходимо воспретить всем попам вносить в свою проповедь оттенок вероисповедания и одновременно позаботиться о том, чтобы возможно скорее создать новый класс проповедников, который будет в состоянии… толковать народу свободную от еврейского влияния религию. Ясно, что заключение “избранного Богом народа” в гетто и искоренение этого народа… не должно нарушаться духовенством, которое, исходя из установки Православной Церкви, проповедует, будто исцеление мира ведёт свое начало от еврейства» (М.В. Шкаровский. Политика Третьего рейха по отношению к Русской Православной Церкви в свете архивных материалов. Сб. документов. М., 2003. С. 192).

Особенно активную роль в возрождении церковной жизни на оккупированной территории сыграл митрополит Сергий (Воскресенский), являвшийся с начала 1941 г. экзархом в Прибалтике Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). Оставшись в июле I941 г. при отступлении советских войск в Риге, митрополит Сергий заявил о своей лояльности немецким оккупационным властям и возглавил при их поддержке Русскую Православную Церковь в Прибалтике и на Северо-Западе, сохранив при этом юрисдикцию Московской Патриархии.

В одной из своих проповедей 14 марта 1943 г. митрополит Сергий подчеркивал: «Борьба, предпринятая Германией против большевизма, вошла в решительную стадию. Ничего не может быть страшнее господства коммунизма. Если он победит, население многих стран будет обречено нечеловеческим страданиям и даже уничтожению. Чтобы предотвратить эту грозную опасность, необходимо напряжение и полное объединение всех имеющихся сил… Поэтому каждый из нас обязан следовать указаниям властей и приложить все свои силы в борьбе с большевизмом».

Одним из наиболее значительных и успешных церковных начинаний митрополита Сергия следует признать деятельность Псковской Духовной Миссии, возродившей менее чем за три года на территориях Ленинградской, Новгородской и Псковской областей практически полностью уничтоженную коммунистами церковную жизнь. Начав свою деятельность в августе 1941 г. в составе 14 священнослужителей и псаломщиков на огромной территории, где проживало 2 миллиона людей, а действовало лишь несколько храмов, Псковская Духовная Миссия, с октября 1942 г. возглавлявшаяся протопресвитером Кириллом Зайцом, к началу 1944 г. смогла открыть более 400 приходов, в которых служили около 200 священников. Среди активных деятелей Миссии были, в частности, такие известные в будущем священнослужители Московской Патриархии, как духовник Санкт-Петербургской епархии архимандрит Кирилл (Начис), профессор Ленинградской Духовной академии протоиерей Ливерий Воронов, которым после войны за их самоотверженные миссионерские труды довелось пережить длительное лагерное заключение.

Находившиеся на территории Прибалтийского экзархата монастырские обители, в том числе Псково-Печерский и Виленский Свято-Духов монастыри, получили возможность не только пополнять ряды своих насельников, но и осуществлять миссионерско-пастырскую деятельность по отношению к местному населению, оказывать гуманитарную помощь военнопленным.

Неизбежно осложняя свое политическое положение, митрополит Сергий постоянно убеждал германские власти в целесообразности поддерживать находившиеся на оккупированной территории епархии и приходы, сохранявшие юрисдикцию именно Московской Патриархии. Вынужденный под давлением нацистских властей издать 19 ноября 1943 г. распоряжение о прекращении епископами Прибалтики поминовения Патриарха Московского, митрополит Сергий сохранил это поминовение на совершавшихся им самим богослужениях. Примечательно, что Патриарх Сергий так и не запретил поминать в священнослужении митрополита Сергия, а в апреле 1944 г. Патриарший Синод постановил, что «рукоположения, совершенные им или подведомственными ему епископами… признаются действительными*. Попытавшийся в условиях немецкой оккупации последовательно проводить политику «сергианского диалога» уже не с коммунистической, а с нацистской властью, митрополит Сергий был убит 28 апреля 1944 г. во время поездки из Вильнюса в Каунас диверсионно-террористической группой, состоявшей из сотрудников НКВД.

Псковская православная миссия // Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. Вып. 26–27. СПб., 2002.

4.2.18. Германское антинацистское движение и русское общество

Гитлер к 1939 г. не успел создать завершённое тоталитарное государство. Степень распространения личной несвободы в Германии в 1930-е гг. была гораздо меньшей, чем в СССР. В отличие от большевиков, нацисты сохранили в неприкосновенности многие институты культурно-исторической, христианской Германии, надеясь со временем подчинить их нацистской доктрине. — частную собственность. Церковь, семью, социальную структуру, аристократию, высшую школу, академическую науку, офицерский корпус.

В 1934 г. Гитлер связал армию личной присягой. Но уже в ноябре 1937 г. возник первый конфликт между ним и военной элитой. Гитлер понял, что консерваторы, приводя его к власти, хотели величия Германии, но не самоубийственной борьбы за мировую гегемонию, выступали за развитие Вермахта, но не за его истребление в новой европейской бойне, поддерживали национал-социалистический порядок, но не разделяли национал-социалистическое мировоззрение. В отличие от членов СС, офицеры Вермахта не состояли и не имели права состоять в партии, не руководствовались решениями парторганизаций, сохраняя внутреннюю независимость и рыцарское достоинство.

К лету 1938 г. в Вермахте возник заговор, участники которого (генерал-полковник Л. Бек, генерал пехоты Э. Фон Виилебен, генерал-майор Р. Шмидт, полковник Г. Остёр и др.) считали, что политика Гитлера погубит Германию, а языческая нацистская идеология противоречит христианским убеждениям и ценностям. К заговору примкнули бывший обер-бургомистр Лейпцига К. Гёрделер, юрист Г. фон Донаньи, дипломат У. фон Хассель и др. Но попытка переворота в 1938 г. сорвалась. Британская сторона отказалась от контактов с оппозицией, пристыдив немецких военных… нарушением присяги.

Режим Сталина в глазах заговорщиков представлял не меньшую опасность для Европы, поэтому оппозиционеры стремились установить связи с непримиримой частью русской эмиграции (НТСНП. РОВС и др.). К июню 1941 г. Гёрделер разработал меморандум «Цель», посвященный новой Германии. Независимую Россию автор видел в Европейском Союзе после ликвидации «безбожного коллективизма» и большевизма. Позднее в русское временное правительство заговорщики намечали пригласить известных в эмиграции генерал-майора В.В. Бискупского и редактора закрытого нацистами журнала «Часовой» капитана В. В. Орехова.

В июне 1941 г. заговорщики, многие дипломаты, аристократы и даже некоторые сотрудники Розенберга восприняли войну с СССР как шаг к восстановлению «бисмарковского курса» по отношению к возрождённой, небольшевистской России (курса на союзничество, а не на владычество). Однако возможностями радикального влияния на политику Рейха при живом фюрере эти лица почти не обладали. Преступления нацистов в Польше в 1939-1940 гг. и в оккупированных областях СССР в 1941–1942 гт. возмутили многих идеалистов. Они начали считать политику Германии на Востоке «безумной» и «преступной».

К оппозиции в 1941–1942 гг. примкнули молодые офицеры — полковники X. фон Тресков, А. фон Рённе, Р. Гелен, подполковник В. фон Фрейтаг-Лорингхофен, майоры барон Р.К. фон Герсдорф, граф К. фон Штауффенберг и др. В августе 1941 г. в Борисове Тресков впервые намеревался арестовать Гитлера, год спустя Штауффенберг открыто заявил о необходимости «убить эту свинью». В марте 1943 г. Тресков заминировал самолёт фюрера, но взрыватель бомбы отказал. Затем вплоть до событий 20 июля 1944 г. заговорщики предприняли ещё шесть попыток покушений.

Оппозиция по мере сил боролась за принципиальное изменение оккупационной политики в духе взглядов Гёрделера. Уже летом–осенью 1941 г. её участники считали необходимым создание русской армии, роспуск колхозов, прекращение нацистского террора, сотрудничество со всеми антибольшевицкими силами, привлечение народов СССР, в первую очередь русских, белорусов и украинцев, на свою сторону в качестве равноправных союзников. Такие «здравые взгляды» поддерживали и некоторые генералы Вермахта, не участвовавшие в заговоре (В. фон Браухич, Э. фон Клейст, М. фон Шенкендорф и др.). Оппозиционеры, не считаясь с Берлином, использовали для этого все служебные возможности. Борьба за изменение восточной политики в 1941–1943 гг. была острой и противоречивой. её практическим результатом стало появление в составе Вермахта уже в 1941 г. русских вооружённых формирований, а позднее, в 1943 г., и Власовского движения.

В. Герлиц. Германский Генеральный штаб. История и структура. 1657–1945. М., 2005.

К. Деметр. Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945. М., 2007.

К. Финкер. Заговор 20 июля 1944 г. Дело полковника Штауффенберга. М., 1976.

У. Ширер. Взлёт и паление Третьего рейха: В 2 т. / Под ред. О.А. Ржешевского. М., 1991.

A. Dallin. German rule in Russia 1941–1945. A Study of Occupation Policies. L., 1957.

4.2.19. Попытки создания Русской Освободительной Армии (РОА)

Война вызвала небывалый всплеск военно-политического сотрудничества нашил соотечественников с противником. В 1941–1945 гг. на немецкой военной службе состояли не менее 1,1–1,2 млн советских людей — примерно каждый 17-й военнослужащий Вермахта был гражданином СССР. В годы Первой Мировой войны попытки врага привлечь российских пленных на свою сторону не дали результата.

«В войне 1914–1918 гг. Центральные Державы взяли в плен 2 млн 417 тыс. русских, из них умерло 70 тысяч. В 1941–1945 гг. немцы захватили в плен 5 млн 754 тыс. русских, из них умерло 3,7 млн. Можно было бы также предположить, что катастрофические события 1941 г. требовали драконовских мер. Но в 1914 г. информация о хорошем обращении немцев с пленными не влияла на лояльность царских солдат. Русские офицеры прославились тем, что больше других пленных упорствовали в побегах из немецких лагерей; всего сбежало около 260 тыс. русских, и большинство их снова пошло в родную армию. Несмотря на активную немецкую и пораженческую пропаганду в лагерях в 1917 г., лишь какие-то жалкие 2 тысячи украинских националистов согласились дезертировать в немецкую армию. В 1944 г. на этот шаг решилось около миллиона русских военнопленных». (Николай Толстой. Жертвы Ялты. М.: Воениздат, 1996. С. 153).

Спустя четверть века на стороне Вермахта служили сотни кадровых командиров РККА. Причины этого трагического явления необходимо искать в социально-политических и морально-нравственных последствиях большевицкого эксперимента и не прекращавшейся с октября 1917 г. войне большевиков против народа России.

Участник Русского Освободительного Движения Александр Степанович Казанцев очень точно поставил диагноз данного явления.

«Участие русских военнопленных в борьбе Германии против её врагов, и прежде всего против Красной Армии, — явление невиданное и небывалое ни в истории России, ни в какой бы то ни было другой. Явление это можно объяснить только политикой советского правительства и до войны, и во время неё. Если на сторону врага государства переходят во время войны единицы, то уместно говорить о выродках. Если это делают десятки тысяч, то объяснить это можно моральным падением народа в целом. Но если переходящих приходится считать миллионами, то первый и второй диагнозы неверны и объяснения нужно искать не в психологии переходящих, а в окружавшей их обстановке, в условиях их жизни, в данном случае — в практике советского строя— (А.С. Казанцев. Третья сила. М.: Посев, 1994. С. 93).

Гитлер категорически утверждал: «Если одной из завоёванных провинций мы когда-нибудь дадим право создать собственную армию или военно-воздушные силы, то с нашей властью над ней будет навсегда покончено». Однако противники нацистской восточной политики и участники антигитлеровской оппозиции считали необходимым создание антисоветских российских вооружённых формирований. Они надеялись, что их существование превратится в мощный политический фактор, который заставит изменить политику на Востоке и повлияет на исход войны. Кроме того, без добровольцев Вермахту было бы значительно труднее удерживать Восточный фронт.

Первые подразделения из граждан СССР на Восточном фронте существовали уже летом 1941 г. Осенью появились многочисленные «хиви» (от нем. «желающие помогать» — Hilfswillige, или HiWi) — добровольцы из пленных и местного населения, зачислявшиеся на штатные должности обслуживающего персонала. Советские «хиви» всю войну усердно служили в Вермахте, поддерживая его боеспособность. В октябре на фронте возникли первые казачьи подразделения, преимущественно из пленных — уроженцев бывших казачьих областей, переживших геноцид и расказачиванье в 1920–1930-е гг.

На оккупированных территориях формировались силы вспомогательной полиции, охранные части и т. д. Осенью 1943 г. в Вермахте (без войск СС) служили примерно 500 тысяч граждан СССР, в том числе 180 тысяч в боевых самостоятельных подразделениях и частях, около 70 тысяч — во вспомогательной полиции, 250 тысяч — среди добровольцев обслуживающего персонала (включая Люфтваффе). В 1942–1944 гг. были сформированы 120 русских, украинских и казачьих боевых батальонов, около 30 саперно-строительных и батальонов снабжения, а также 77 батальонов в составе пяти национальных легионов: 26 туркестанских, 14 азербайджанских, 12 грузинских, 11 армянских, 6 северокавказских, 7 волго-татарских, финно-угорский

Расчёт по национальному притоку граждан СССР, состоявших на германской военной службе в 1941–1945 гг.

Одни восточные добровольцы делали свой выбор, потому что большевики учили их двадцать лет выживать в любых условиях, другие считали Сталина большим злом, чем Гитлер, для третьих так сложились обстоятельства, четвёртые надеялись перейти к своим. Так или иначе, но большевицкое государство, уничтожившее за 25 предвоенных лет около 25 млн человек и отказавшееся от защиты их прав в плену, не вправе было требовать от советских людей гражданской лояльности.

Очень характерным является объяснение одного из солдат РОА, в прошлом сержанта Красной Армии, сражавшегося с немцами под Одессой, награждённого двумя советскими орденами и раненым попавшего в плен, данное на допросе в СМЕРШе.

«Вы думаете, капитан, что мы продались немцам за кусок хлеба? Но скажите мне, почему советское правительство продало нас? Почему оно продало миллионы пленных? Мы видели военнопленных разных национальностей, и обо всех них заботились их правительства. Они получали через Красный Крест посылки и письма из дому, одни только русские не получали ничего. В Касселе я повстречал американских пленных, негров, они поделились с нами печеньем и шоколадом. Почему же советское правительство, которое мы считали своим, не прислало нам хотя бы чёрствых сухарей? Разве мы не воевали? Разве мы не защищали наше правительство? Разве мы не сражались за Родину? Коли Сталин отказался знать нас, то и мы не желали иметь с ним ничего общего!» (Николай Толстой. Жертвы Ялты. М.: Воениздат, 1996. С. 158).

Невероятный размах сотрудничества с неприятелем в России в годы Второй Мировой войны служит ярким свидетельством тому, в какие нравственные обстоятельства были поставлены люди России при большевицком режиме. За четверть века своего предвоенного господства большевики показали себя лютейшими врагами России, миллионами истребляя её граждан, уничтожая её веру, глумясь над национальными святынями, распродавая и разрушая сокровища культуры и природные богатства. В этих обстоятельствах простая логика «враг моего врага — мой союзник» толкнула множество русских людей от Сталина к Гитлеру, так как Гитлер пошёл воевать со Сталиным и коммунизмом. Не сразу русские люди поняли, что своей антикоммунистической риторикой нацисты прикрывают циничный экспансионизм. В обстоятельствах страшного выбора — «защищать Россию — значит защищать коммунистический антинародный режим», «бороться с антинародным режимом — значит союзничать с врагом России, Гитлером» — каждый делал свой выбор сам, основываясь на личном опыте, на судьбе семьи, близких в предшествовавшие десятилетия. Страдания народов России под большевиками были столь невыносимы, что мы сейчас не имеем права судить никого, признавая нравственные изъяны в любом выборе судьбы в те годы. Трагично было, защищая Россию, ковать кандалы твоим детям под сталинским режимом; трагично было, воюя против Сталина, ковать такие же кандалы — под гитлеровским. Сам Сталин, пойдя на союз с Гитлером в 1939 г., примером показал, что так могут поступать и отдельные его подданные; сами англосаксонские демократии, объявив Сталина своим союзником, не могли не заронить сомнения в своём принципиальной либерализме в души тех, кто на себе познал сущность большевицкой тирании.

Осенью 1941 г. независимо друг от друга представители противосталински настроенной интеллигенции, группы пленных советских командиров в лагерях, участники антигитлеровской оппозиции направляли в Берлин и другие инстанции доклады и проекты по созданию русского правительства с политической программой и противосталинской армии из пленных и добровольцев. Начальник штаба сухопутных войск Германии фельдмаршал Браухич в декабре 1941 г. на один из таких меморандумов наложил резолюцию: «Считаю решающим для исхода войны». Но Гитлер не хотел слышать ни о чём подобном, полагая, что в случае привлечения народов СССР к политической войне против Сталина планам обретения Германией «жизненного пространства на Востоке» придёт быстрый и неизбежный конец. Ситуация приобрела особый драматизм после того, как в июле 1942 г. на Волхове в плен попал один из популярных командармов Красной Армии — генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов. С его именем оказалась связана судьба Русской Освободительной Армии (РОА).

4.2.20. Надежды в русском обществе в СССР на послевоенную свободную жизнь

Как это ни парадоксально, начало войны вдохнуло надежды в русское общество. Мотивы этого явления могли быть самые разные. Для тех, кто верил большевицкой пропаганде, война означала войну на чужой территории и быструю победу коммунистических идей в самом центре Западной Европы. Катастрофа лета — осени 1941 г. (провал советского командования и лично верховного вождя) вызывали приступы отчаяния у этого, может быть, самого многочисленного слоя населения, а у наиболее критически мыслящих представителей этого слоя появлялись сомнения по отношению к политике власти в целом и её представителей персонально.

Надежды появились, прежде всего, у тех, кто стоял на прямо противоположной точке зрения, у тех, кто в Гражданскую войну воевал на стороне Белых или сочувствовал им. Гибель родных и товарищей, юридическая и моральная незаконность власти, чудовищные репрессии 1920–1930-х гг., четвертьвековое попирание религиозных, национальных, культурных, политических идеалов и символов — всё это скапливалось в сознании и душах миллионов русских людей. И начало войны означало для них и возможность соединиться с теми из своих близких, с кем Гражданская война пресекла не только возможность увидеться, но даже и переписываться без страха за собственную жизнь, и отсутствие необходимости лгать и приспосабливаться, скрывать то, что любишь и во что веришь, подчас даже и от родственников, и исцеление от страха за судьбу семьи, который пропитывал жизнь советского человека 1930-х гг. 24 часа в сутки.

Чудом выживший при большевиках двадцатидвухлетний Алексей Арцыбушев так объясняет свои чувства при попытке уклонения от службы в Красной Армии в начале войны: «Скоро, скоро я пойму свою судьбу, которая вытащила меня из пекла ада, в которое вверг русский народ “гений” всех времён и всех народов. Лезть под танки с его именем на устах мне было не суждено. Для меня он никогда не был ни “отцом родным”, ни “мудрым”, ни “великим”, а всегда “кровавым” и “гнусным”, от дня рождения моего и до сей минуты. Когда я слышу некие упреки в том, что я не рвался защищать Родину, как многие, мне хочется сказать: моя Родина, которую я безгранично люблю, пока беззащитна, и если настанет время Её защищать, то я пойду не раздумывая. Защищать же то, что Её поганит, и того, кто Её топчет, я не желал и не желаю до сих пор! У нас разные понятия о Родине. Для меня это не поля и луга, не берёзки, леса и перелески, а душа РОССИИ, оплёванная и изнасилованная, затопленная кровью и закованная в кандалы. И те, кто клал свои жизни, вступая перед боем в родную партию, чтоб умереть коммунистом с воплем “За Родину, за Сталина!”, умирали не за Родину, а за строй, мне глубоко противный и принёсший моей Родине страдание и гибель. Проливать свою кровь или отдавать свою жизнь во имя Сталина — это значило для меня быть соучастником в уничтожении многих миллионов человеческих жизней, начиная с первого дня революции и до наших дней. Поэтому я благодарю свою судьбу и благословляю её за то, что она спасла меня от этого позора» (А.П. Арцыбушев. Милосердия двери. М., 2001. С. 76).

Отношение к проблеме «коммунизм — фашизм» в сознании очень многих людей можно было выразить словами булгаковского героя Алексея Турбина: «У нас хуже, чем немцы, — у нас большевики». Другое дело, что немцев образца 1941 г. многие соотечественники представляли себе по образцу немцев 1914 г. В большевицкую пропаганду многие не верили, и слухи о немецких зверствах, о фашистском расизме либо не доходили до глубин населения, либо воспринимались как ещё одна коммунистическая ложь. Казалось, что хуже ГУЛАГа и колхозов ничего быть не может, а поскольку едва ли не каждый гражданин СССР либо прошёл через тюрьмы, концлагеря и ссылку, либо это коснулось его семьи, учителей, учеников, сослуживцев, — война казалась избавлением от четвертьвекового проклятия над страной.

Однако и эти иллюзии были достаточно быстро развеяны. С одной стороны, начиная с битвы под Москвой был развеян миф о немецкой непобедимости; с другой стороны, варварская политика немецких властей на оккупированной территории свидетельствовала о том, что здесь воистину «сатана восстал на сатану».

Среди тех, кто думал о будущем России, в первые после начала войны годы были и те, суть позиций которых выглядела примерно так: пускай придут немцы, но они придут ненадолго, завоевать Россию и удержать власть в ней невозможно; но они сметут главарей коммунистического режима, а после того как изгонят и их, народ сам выберет себе достойное правление. Это течение связывало себя скорее с силами антигитлеровской коалиции, которые помогут в конечном итоге установить достойный России государственный строй. И эта надежда не сбылась, а начиная с Ялтинской конференции и в первые послевоенные голы она сменилась горьким разочарованием в тех, кто выдавал сталинским палачам советских пленных и эмигрантов.

И наконец, ещё одна часть общества, всегда верящая в лучший исход событий, свои надежды связывала с внутренними силами народа, с его терпением и стойкостью, жертвенным мученичеством, которое одолеет внешнего врага и своим подвигом сумеет преобразить власть, врага внутреннего. Фраза «братья и сестры», сказанная Верховным главнокомандующим взамен набившего оскомину «товарищи», возвращение подвергавшихся забвению или осмеянию выдающихся имён русской истории, появление фильмов и спектаклей, в которых действовали Суворов или Кутузов (наиболее яркий пример — пьеса А. Гладкова «Давным-давно» (1942), известная современному зрителю по фильму «Гусарская баллада»), новые отношения с Церковью, вплоть до возрождения патриаршества (1943), — всё это внушало надежды, что коммунистическая власть не сможет не вдохновиться подвижническим образом своего народа и даст ему возможность достойно существовать. Появилась поэзия «без соцреализма» — стихи Симонова, Твардовского и многих других поэтов военного времени. Огромной популярностью и на фронте, и в тылу пользовались весёлые строфы из поэмы Александра Трифоновича Твардовского «Василий Тёркин», которая начата публиковаться с 1942 г. Василий Тёркин — бравый, находчивый и смелый русский солдат — стал всеобщим любимцем.

К патриотической теме обратились гонимые Анна Ахматова и Борис Пастернак. Искренне звучали строки в отдельных стихотворениях Исаковского, в отличие от его довоенной и послевоенной казённой риторики.

Великим памятником любви к страдающей родине стало стихотворное письмо Симонова к Суркову «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…», где совершенно невероятно для сталинского официоза поэт признавал:

Взрыв патриотических чувств, последовавший за поражениями осени 1941 г. и выяснением подлинного лика нацизма, особенно отразился в песнях военного времени. На смену революционной «Варшавянке» пришло «Прощание славянки», на смену «бодрячкам» 1930-х гг. — лирические песни «Тёмная ночь», «На позицию девушка провожала бойца», «Вьётся в тесной печурке огонь», которые люди помнят и поныне.

Но с каждым годом и с каждым военным успехом коммунистический режим попирал и развеивал эти столь естественные чувства и надежды русского народа.

4.2.21. Новые отношения большевицкой власти с Церковью

Мудрость древних:
«Избрали новых богов,
оттого война у ворот».
Библия. Книга Судей, 5.8

22 июня 1941 г. митрополит Сергий (Страгородский) после совершения богослужения в Богоявленском соборе в Москве составил послание к своему немногочисленному остававшемуся на свободе духовенству и пастве: «Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят ещё раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины… вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского. Дмитрия Донского, полагавших свои души за народ и родину… Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорчённого не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объясняется ещё лукавыми соображениями насчёт возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена родине и своему пастырскому долгу… Положим же души своя вместе с нашей паствой… Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины. Господь нам дарует победу».

Советские власти разрешили зачитать текст этого послания в храмах лишь 6 июля 1941 г., спустя два дня после того, как советские граждане услышали выступление двенадцать дней молчавшего Сталина. 19 октября 1941 г. по решению большевицкого правительства митрополиты Сергий и Николай с небольшой группой духовенства были эвакуированы в Ульяновск, в котором к этому времени все храмы были закрыты и, за исключением двух, полностью разрушены.

На территории СССР, не подвергавшейся немецкой оккупации, положение Русской Православной Церкви в первый год войны оставалось без каких-либо ощутимых перемен. В немногочисленных действовавших храмах наряду с совершением богослужений духовенство уже в первые месяцы войны стало проводить сбор денежных и иных материальных средств, вещевых и продуктовых посылок, которые передавались в фонд обороны. К концу войны Русской Православной Церковью было собрано более 300 миллионов рублей, не считая драгоценностей, вещей и продуктов. В подавляющем большинстве случаев материальная помощь, оказывавшаяся Церковью Красной Армии, передавалась без указания источника её поступления. Одним из редких исключений стала запечатлённая в кадрах советской кинохроники передача Красной Армии митрополитом Николаем в 1944 г. построенной на средства Русской Православной Церкви и насчитывавшей 40 танков танковой колонны «Дмитрий Донской».

Последовательная политическая лояльность по отношению к коммунистическому режиму, проявленная руководством Московской Патриархии в первый год войны, и активная деятельность по сбору средств на нужды обороны способствовали некоторым изменениям в религиозной политике государства. Сталин учитывал тот энтузиазм, с которым сотни тысяч людей вернулись в Церковь на оккупированных территориях. Он знал, что в британском Парламенте и в Конгрессе США многие не желали установления союзнических отношений с СССР именно из-за богоборческой политики коммунистического режима (большинство американских и английских политиков были верующими христианами). Во время визита Молотова в Лондон и Вашингтон в июне 1942 г. Черчилль и Рузвельт объясняли всю затруднительность для своих народов сотрудничать с богоборческим и христоненавистническим сталинским режимом.

Стремясь пропагандистски ответить на религиозно терпимую политику оккупационных германских властей и рассчитывая придать цивилизованный вид политическому облику СССР в глазах западных союзников, советское руководство стало предпринимать попытки идеологически использовать Русскую Православную Церковь в своей политике.

В 1942 г. государственная атеистическая пропаганда была резко сокращена, формально сохранявшийся Союз воинствующих безбожников фактически прекратил свою деятельность. Летом 1942 г. 50-тысячным тиражом в роскошном издании была опубликована книга «Правда о религии в СССР», распространявшаяся преимущественно за границей. В этой книге, содержавшей официальные церковные документы военного периода и статьи нескольких священнослужителей и мирян, указывалось на отсутствие серьёзных проблем в церковной жизни СССР довоенного времени и подчёркивалось, что главные исторические невзгоды Церкви пришлось пережить лишь в результате германской агрессии. 5 февраля 1943 г. Сталин вопреки действовавшему законодательству удовлетворил просьбу митрополита Сергия об открытии банковского счета Московской Патриархии для внесения средств на нужды обороны. На Пасху 1942 г. в Москве был отменён комендантский час, чтобы верующие могли молиться в церквях на ночном богослужении.

Во второй половине 1942 г. существенно уменьшились репрессии против православного духовенства, хотя отдельные акты мученичества имели место и в 1943 г., и в 1944 г. В Ульяновск стали прибывать за получением назначений на епархии и приходы представители духовенства, многие из которых были освобождены из мест заключения. В конце 1942 — начале 1943 гг. советские власти дали согласие на совершение митрополитом Сергием новых епископских хиротоний. С начала 1943 г. по мере развития наступления Красной Армии на освобождавшихся ею территориях открывшиеся в годы оккупации храмы в большинстве случаев уже не подвергались закрытию, а военная контрразведка «СМЕРШ» (сокращение от слов «Смерть шпионам!») репрессировала лишь небольшое число священнослужителей из той части духовенства, которая оставалась на своих приходах после отступления германских войск. Неоднократно осуждавшиеся в посланиях митрополита Сергия за «сотрудничество с немецко-фашистскими оккупантами» представители православного духовенства оккупированных территорий, как правило, принимались в сущем сане в штат духовенства Московской Патриархии.

4 сентября 1943 г. около полуночи состоялась историческая встреча Сталина с митрополитами Сергием, Алексием и Николаем. Содержание происшедшей во время этой встречи беседы было зафиксировано в стенограмме, составленной начальником 4-го отдела третьего управления НКВД по борьбе с церковно-сектантской контрреволюцией полковником Г.Г. Карповым.

«Товарищ Сталин, кратко отметив положительное значение патриотической деятельности Церкви за время войны, просил митрополитов Сергия, Алексия и Николая высказаться об имеющихся у Патриархии и у них лично назревших, но неразрешённых вопросах.

Митрополит Сергий сказал товарищу Сталину, что самым главным и наиболее назревшим вопросом является вопрос о центральном руководстве Церкви, так как он почти 18 лет является Патриаршим Местоблюстителем и… потому он считает желательным, чтобы Правительство разрешило собрать Архиерейский Собор, который и изберёт Патриарха, а также образует при главе Церкви Священный Синод как совещательный орган в составе 5-6 архиереев…

Одобрив предложения митрополита Сергия, товарищ Сталин спросил: а) как будет называться патриарх; б) когда может быть собран Архиерейский Собор; в) нужна какая-либо помощь со стороны Правительства для успешного проведения Собора (имеется ли помещение, нужен ли транспорт, нужны ли деньги и так далее). Сергий ответил, что эти вопросы предварительно ими между собой обсуждались, и они считали бы желательным и правильным, если бы Правительство разрешило принять для патриарха титул “Патриарха Московского и всея Руси”, хотя Патриарх Тихон, избранный в 1917 г. при Временном правительстве, назывался “Патриархом Московским и всея России”. Товарищ Сталин согласился, сказав, что это правильно.

На второй вопрос митрополит Сергий ответил, что Архиерейский Собор можно будет собрать через месяц; и когда товарищ Сталин, улыбнувшись, сказал: “А нельзя ли проявить большевицкие темпы?” — и, обратившись ко мне, спросил моё мнение, я высказался, что если мы поможем митрополиту Сергию соответствующим транспортом для быстрейшей доставки епископата в Москву (самолётами), то Собор мог бы быть собран и через 3–4 дня…

Товарищ Сталин сказал митрополиту Сергию: “…Правительство вам может предоставить завтра же вполне благоустроенное и подготовленное помещение, предоставив вам трёхэтажный особняк на Чистом переулке, который занимался ранее бывшим немецким послом Шуленбургом. Но это здание советское, не немецкое, так что Вы можете совершенно спокойно в нём жить. При этом особняк мы Вам предоставляем со всем имуществом, мебелью, которая имеется в этом особняке…”

После этого товарищ Сталин сказал митрополитам: “Ну, если у вас больше нет к Правительству вопросов, то, может быть, будут потом. Правительство предполагает образовать специальный государственный аппарат, который будет называться Совет по делам Русской Православной Церкви, и Председателем Совета предполагается назначить товарища Карпова. Как вы смотрите на это?”

Все трое заявили, что они весьма благодарны за это Правительству и лично товарищу Сталину и весьма благожелательно принимают назначение на этот пост товарища Карпова…

Затем, обращаясь ко мне, товарищ Сталин сказал: “Подберите себе 2-3 помощника, которые будут членами вашего Совета, образуйте аппарат, но только помните, во— первых, что Вы не обер-прокурор, во-вторых, своей деятельностью больше подчёркивайте самостоятельность Церкви…”»

8 сентября 1943 г. состоялся Архиерейский Собор, в котором участвовали 19 архиереев, многих из которых доставляли в Москву на военных самолётах, а некоторых прямо из мест заключения. Избрание на этом Соборе митрополита Сергия Патриархом происходило даже без формальной процедуры голосования. Патриаршая интронизация митрополита Сергия состоялась 12 сентября 1943 г. в Богоявленском соборе в присутствии иностранных дипломатов и журналистов и сопровождалась киносъёмкой. В этом же месяце в Московской Патриархии был создан Издательский отдел, выпустивший уже в 1943 г. четыре номера «Журнала Московской Патриархии».

Сталин спешил: готовилась встреча «большой тройки» в Тегеране (ноябрь 1943 г.), а на оккупированных территориях открывались всё новые храмы, которые буквально ломились от верующих, желавших исповедовать грехи, причащаться, крестить детей, венчаться, отпевать убиенных и умерших.

8 октября 1943 г. был образован Совет по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме, который возглавил полковник Г.Г. Карпов, дослужившийся на этом посту до звания генерал-майора государственной безопасности. 27 октября 1943 г. Патриарх Сергий передал ему прошение об освобождении находившихся в советских лагерях и ещё считавшихся живыми 24 священнослужителей. Однако все упомянутые в списке священнослужители кроме одного к этому времени либо были расстреляны, либо умерли в лагерях.

После кончины 15 мая 1944 г. Патриарха Сергия в должность Местоблюстителя вступил митрополит Алексий. 31 января 1945 г. в Москве открылся Поместный Собор, в котором участвовали 46 архиереев, 87 клириков и 38 мирян, а также несколько восточных патриархов (Христофор II Александрийский и Александр III Антиохийский) и представители ряда Поместных Церквей. На первом заседании Собора, на основании доклада архиепископа Псковского Григория (Чукова), единогласно было принято «Положение об управлении Русской Православной Церковью», а на втором заседании Собора открытым голосованием митрополит Алексий был избран Патриархом.

22 августа 1945 г. последовало постановление Совнаркома, предоставлявшее Патриархии, епархиям и приходам ограниченное право юридического лица и возможность открывать финансовые счета, заключать сделки, покупать имущество. До середины 1950-х гг. этого права были лишены другие религиозные объединения.

На завершающем этапе Второй Мировой войны религиозная политика коммунистического режима по отношению к Русской Православной Церкви осуществлялась в рамках, обозначенных Сталиным на встрече с митрополитами 4 сентября 1943 г. Однако советское правительство всячески стремилось сдерживать открытие храмов на территории, не подвергавшейся оккупации, и предпочитало оставлять действующими храмы, открытые на освобождавшейся от германских войск территории. В 1944–1945 гг., получив 12 688 заявлений об открытии 4292 храмов, советское правительство допустило открытие лишь 716 церквей. Общее число храмов, являвшихся действующими, к июню 1945 г. составляло 10 243. Однако если на территории, которая подверглась немецкой оккупации, количество действующих храмов, находившихся в одной епархии, могло достигать нескольких сотен, то в епархиях Поволжья, Сибири и Дальнего Востока действовавшие храмы исчислялись десятками, а то и единицами. При этом деятельность духовенства на всей территории Русской Православной Церкви по-прежнему жёстко ограничивалась лишь совершением храмового богослужения и сбором пожертвований на нужды армии.

Период Второй Мировой войны стал временем, когда поставленная в 1930-е гг. на грань полного уничтожения Русская Православная Церковь всё же смогла не только сохраниться, но и несколько расширить свое присутствие в жизни русского общества и даже продолжавшего объявлять себя атеистическим сталинского режима. Исторические причины этой перемены в судьбе Русской Православной Церкви представляются вполне очевидными.

Во-первых, возрождение церковной жизни на территории, оккупированной германскими войсками, не только свидетельствовало о сохранившейся у многих советских граждан потребности иметь религиозную жизнь, но и активно использовалось нацистской пропагандой. Подобная ситуация требовала от коммунистического режима ответных мер пропагандистского характера в религиозной сфере, которые и стали осуществляться с 1942 г.

Во-вторых, ощутивший в конце 1930-х гг. необходимость обновить скудный арсенал интернационал-большевицкой пропаганды лозунгами национал-большевицкого характера, Сталин ещё до войны попытался перейти от идеологической политики замалчивания или поношения исторического прошлого России к политике использования русской истории в целях большевицкой пропаганды. Сыгравшая громадную роль в становлении не только русской культуры, но и русской государственности Православная Церковь не могла не быть использована в этом новом пропагандистском проекте коммунистического режима, и начавшаяся война лишь ускорила данный процесс.

В-третьих, необходимость иметь в войне с нацистской Германией союзников из числа западных демократий, общественное мнение в которых традиционно исходило из признания определяющего значения христианских ценностей, вынуждала Сталина цивилизовать политический облик СССР допущением в стране хотя бы в ограниченных рамках религиозной жизни.

В-четвертых, последовательная политическая лояльность, проявленная руководством Московской Патриархии по отношению к коммунистическому режиму даже в период жесточайших гонений на Церковь и в годы войны, убедила Сталина в готовности митрополита Сергия и его ближайших сподвижников осуществлять свою деятельность именно в тех рамках, которые определит для Русской Православной Церкви возглавлявшийся им режим.

4.2.22. Новое изменение сталинской идеологии — курс на русский национализм

Тема военной славы России и зашиты отечества усиленно использовалась официальной пропагандой СССР все годы войны. Сталин быстро понял, что водораздел между воюющими сторонами проходит не по классовому, а по национальному признаку. Большевики стали усиленно культивировать чувство именно национального (а не социалистического) патриотизма среди народа с первых же месяцев войны. Темы социализма, коммунизма, мирового пролетариата были сняты.

Были учреждены воинские награды — ордена Александра Невского. Богдана Хмельницкого. Александра Суворова. Михаила Кутузова, адмирала Нахимова и адмирала Ушакова. Воспроизводя Георгиевский крест, на ленте его цветов — оранжево-чёрной — был учреждён солдатский орден Славы трёх степеней. Выжившие георгиевские кавалеры теперь выкапывали свои награды из земли, где они хранились двадцать лет, и вновь надевали на мундиры. В журналах появились фотографии седоусых солдат, у которых рядом с Георгиями на груди ордена Славы.

22 мая 1943 г. президиум исполкома Коммунистического Интернационала по указанию Сталина объявил о роспуске организации. Подчеркнув важность Коминтерна в прошлом, президиум сделал вывод, что теперь борьба ведётся не по классовому признаку, а «силами объединённой антигитлеровской коалиции против фашизма». За строками документа явно сквозила мысль — национальные чувства сильнее классовых: народ России и другие народы коалиции вдохновляются в борьбе не интернациональной классовой солидарностью, но патриотизмом — любовью к отечеству. Национальным коммунистическим партиям, ранее входившим в состав Коминтерна, было рекомендовано разрабатывать свою политическую линию в соответствии с собственными оценками национальной ситуации. По крайней мере, официально для союзников по коалиции Коминтерн прекратил свое существование. Что было подлинным, это угасание духа интернационализма в большевицкой среде. Говорить о «всемирной солидарности трудящихся» стало не модно. Тенденция, наметившаяся уже на VII конгрессе Коминтерна, окончательно победила — заграничные коммунистические партии превратились в проводников политики Сталина. А политика эта стала откровенно националистической.

Лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» был заменён на «За нашу советскую Родину!» на всех газетах, имеющих отношение к Вооружённым силам, от «Красной звезды» до дивизионных многотиражек. Вместо «Интернационала», с его постоянными обращениями ко всему человечеству, государственным гимном СССР стал положенный на музыку текст Михалкова, начинавшийся словами «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь». Сталин был даже готов ввести в 1942–1943 гг. трёхцветный бело-сине-красный флаг как флаг части СССР — Российской СФСР. Опять же, чтобы не выглядеть врагом русского национального чувства в то время, когда армия генерала Власова носила русские цвета на рукавах своих шинелей.

Отказавшись от Коминтерна, Сталин обратился к старому русскому идейному оружию — к панславизму. Гитлер поработил или сделал своими сателлитами все славянские государства Балкан и Центральной Европы — Польшу, Чехию, Словакию, Болгарию, Сербию, а также православные неславянские Грецию и Румынию. Уже в августе 1941 г. в Москве был проведён Первый всеславянский съезд. Среди его организаторов было немало выдающихся писателей, ученых, художников из славянских государств и из славянских республик СССР. Съезд призвал к славянскому культурному единению и сотрудничеству. Через славян Сталин рассчитывал распространить свое влияние в послевоенной Центральной и Юго-Восточной Европе. Возрождение Православной Церкви в России преследовало подобную цель — сделать Москву всемирным центром православия и так распространить влияние СССР на Балканах и на арабском Востоке, где немалая часть населения оставалась православной.

10 апреля 1945 г. состоялась встреча Патриарха Алексия, митрополита Николая и протопресвитера Николая Колчицкого со Сталиным. Основной темой этой беседы стала перспектива участия Русской Православной Церкви в послевоенной внешнеполитической деятельности советского государства и предложение Сталина о создании в Москве международного православного центра с комплексом зданий.

В октябре 1942 г. был упразднён институт комиссаров, в армии введено единоначалие; 6 января 1943 г. последовал указ Президиума Верховного Совета о знаках различия на военной форме. Для офицерских чинов были введены золотые погоны — символ всего того, против чего Красная Армия боролась в Гражданскую войну. Надел погоны и Сталин, ставший вскоре маршалом Советского Союза, а потом и генералиссимусом. Введение погон вызвало в армии острое недовольство старых политруков, но пришлось переучиваться. В 1946 г. Красная Армия будет переименована в Советскую армию. Переименование подчеркивало, что теперь это не армия авангарда мировой революции, но советского государства. Слово «советский» окончательно утратило смысловую связь с Советами рабочих и солдатских депутатов и стало новым прилагательным, определяющим национальную принадлежность жителей СССР и государственных институтов СССР.

Изменение символики вызывало надежды на перерождение режима. Подобно тому как в Отечественную войну 1812 г. крестьяне надеялись, что в благодарность за их усилия Александр I отменит крепостное состояние, так и теперь множились слухи, что после войны Сталин отменит и колхозы, и концлагеря, и цензуру, — вот тогда заживём! Но вся эта смена внешнего облика была только декорацией. Сущность коммунистического режима вовсе не изменилась. Колхозы Сталин, пожалуй, мог бы переименовать в крестьянские общины, но крестьян он не освободил бы никогда, так же, как и заключённых по 58-й статье, никогда не отменил бы цензуру. Он преследовал всё те же большевицкие цели безраздельного властвования над душой и телом России и распространения своей власти как можно шире в окружающем мире. Человек оставался для него средством для воплощения честолюбивых замыслов. Новый идеологический набор был только приспособлением к изменившейся ситуации. Сталин думал, что, оседлав русский национализм, он достигнет своих вожделенных целей быстрее и полнее, чем на охромевшей кобыле пролетарского интернационализма.

4.2.23. Карательная система коммунистического режима в годы войны. Репрессии против военного и мирного населения, штрафные батальоны и заградительные отряды. Обращение с военнопленными

Война ужесточила деятельность репрессивного аппарата, в полной мере использовавшегося для упрочнения и совершенствования сталинской власти. Наряду с сохранением и укреплением жёсткого контроля над обществом, применением репрессий в целях тотальной мобилизации, карательная система гарантировала личную неприкосновенность Сталину и высшей номенклатуре ЦК ВКП(б), чья политика в 1939–1941 гг., некомпетентность и управленческая несостоятельность привели к гибели кадровой армии летом — осенью 1941 г. и поражениям 1942 г.

Расстрелы и ГУЛАГ, разветвленная вертикаль партийно-комсомольских, советских и чекистских органов, манипуляция общественным сознанием при помощи огромного пропагандистского аппарата, жёсткая система принудительного труда, полное отсутствие частной инициативы и независимых от государства институтов делали практически невозможным антисталинский социальный взрыв. Кроме того, на протяжении двадцати предвоенных лет органы ОГПУ—НКВД последовательно проводили «изъятия антисоветских элементов», способных стать катализатором антибольшевицкого сопротивления.

Осуждённые в 1941–1945 гг. судами всех видов за «контрреволюционные преступления» (по данным Верховного Суда СССР на 21 января 1958 г.)

В годы войны репрессии носили не только возмездный характер по отношению к советским гражданам, вступившим в конфликт с государством — дезертирам, уклонистам, торговцам неуничтожимого «чёрного рынка», уголовникам, повстанцам, идейным врагам советской власти и лицам, сотрудничавшим с противником, а также членам их семей. Террор и массовые смертные приговоры оправдывались «целесообразностью» военного времени. Драконовское трудовое законодательство открывало широкое поле для репрессий по указу 1940 г. и указу ПВС СССР от 26 декабря 1941 г. «Об ответственности рабочих и служащих за самовольный уход с предприятий».

Осуждённые за прогулы, опоздания, самовольный уход с предприятий и учреждений в 1941–1945 гг. (в скобках процент к осуждённым всего за год; на 1955 г.)

С учётом осуждённых по указам военного времени 1942 г. (уклонение от мобилизации на сельхозработы, невыработка колхозниками обязательного минимума трудодней) общее количество осуждённых за нарушение трудового законодательства в 1941–1945 гг. составило 8 550 799 человек, из которых 2 080 189 были приговорены к лишению свободы, а остальные — к исправительно-трудовым работам или получили условное осуждение.

Пренебрежение к жизням заключённых вызывало массовую смертность в ГУЛАГе (до 25 % от списочного состава заключённых), особенно в 1941–1943 гг. При численности заключённых в лагерях 1 390 458 человек (в том числе 420 417 судимых за «контрреволюционные преступления») на 1 января 1942 г., за год умерли 352 360 заключённых. Кроме того, в тюрьмах и колониях НКВД на 1 января 1942 г. содержались ещё 359 285 человек, но данные об их смертности неизвестны. 60 % среди заключённых ГУЛАГа во время войны составляли русские, 13 % — украинцы, 3 % — белорусы, по 2 % — татары и узбеки, 1,7 % — евреи и т. д. Таким образом, этнические пропорции обитателей ГУЛАГа приблизительно соответствовали национальному составу населения СССР.

Официальная статистика смертности заключённых в ГУЛАГе в 1941–1945 гг. (процент смертности к среднесписочному составу)

В войсках всю войну свирепствовали военные трибуналы, обеспечивавшие не только возмездное наказание, но и практиковавшие показательные репрессии для устрашения личного состава. Только к 1 марта 1942 г. в действующей армии насчитывался 1121 военный трибунал, в которых «трудились» 4501 работник, не считая секретарей. В 1941–1945 гг. военные трибуналы осудили 2 530 663 человека, в том числе 284 344 (9 %) — к расстрелу. Осуждённых к расстрелу хватило бы для того, чтобы укомплектовать четыре-пять общевойсковых армий. За просчёты и провалы Ставки, сомнения в гениальности Сталина и «антисоветские разговоры» расплачивались подчинённые. В июле 1941 г. за прорыв немцев к Минску было расстреляно командование Западного фронта во главе с генералом армии Д.Г. Павловым, в октябре — группа ранее арестованных генералов во главе с Я.В. Смушкевичем и П.В. Рычаговым, 10 лет провёл в тюрьме герой обороны Севастополя генерал-лейтенант И.А. Ласкин и т. д. Расстрел за военную неудачу — немыслимое для генерала или офицера наказание в Русской Императорской армии.

Штрафные подразделения в Красной Армии появились после знаменитого сталинского приказа № 227 от 28 июля 1942 г. Новым приказом № 298 от 26 сентября 1942 г. Сталин объявил положения о штрафном батальоне и штрафной роте. На каждом фронте формировались 1–3 штрафбата (800 бойцов каждый) — для представителей среднего и старшего командно-начальствующего состава. В каждой армии создавались 5-10 штрафных рот (150–200 бойцов в роте) — для рядовых и младших командиров. Направляли в штрафные подразделения военнослужащих, обвинённых в трусости и нарушении дисциплины, а также уголовников, которым предоставлялась возможность «искупить вину перед родиной кровью». Штрафников, среди которых было очень много невиновных в инкриминируемых им преступлениях бойцов и командиров, безжалостно бросали на минные поля, в разведку боем, на наиболее опасные участки фронта, где выживали единицы. Потери штрафников в 3-6 раз превышали потери обычных стрелковых рот и батальонов. Несмотря на то что уже зимой 1943 г. на фронте произошёл перелом в пользу Красной Армии, штрафные подразделения «прорыва» просуществовали до мая 1945 г. В 1944 г. в войсках оперировали 11 штрафбатов (по 226 бойцов) и 243 штрафроты (по 102 бойца); по официальным сведениям за 1944 г. общие потери штрафников составили 170 298 человек, всего в 1942–1945 гг. через штрафные подразделения прошли, по официальным данным, 427 910 военнослужащих Красной Армии.

Фактически с 1941 г. войска НКВД выполняли карательно-фильтровочные функции во втором эшелоне действующей армии. Приказом № 227 Сталин приказал в тылу каждой армии сформировать по 3–5 вооружённых автоматическим оружием заградительных отряда, обязав их «в случае паники… беспощадно расстреливать на месте паникёров и трусов». Заградотряды нередко «обеспечивали» операции штрафников и неоднократно безжалостно расстреливали своих, отступавших по приказу, который не был доведён до командира заградотряда или прекративших атаку под огнём противника. Такие факты отмечались не только в 1942—1943 гг., но и в 1944 г., когда исход войны был предопределён. Статистика жертв заградотрядов неизвестна.

Советское военно-политическое руководство не издавало по отношению к военнопленным противника нормативных актов, подобных нацистскому «приказу о комиссарах». Формально военнопленные Вермахта и союзников Германии считались «обманутыми братьями по классу». Однако убийства немецких военнопленных, в том числе изощрёнными способами, начались по всему фронту уже в конце июня 1941 г. и в первую очередь касались захваченных лётчиков и раненых противника. До катастрофы Вермахта под Сталинградом количество пленных противника оставалось ничтожным: на 1 января 1942 г. — 9147, на 19 ноября 1942 г. — 19 782 человека (к ноябрю 1942 г. в плену оказались более 5 млн бойцов и командиров Красной Армии). В Сталинградском «котле» зимой 1943 г. восточных добровольцев из граждан СССР в плен не брали — их убивали на месте, но участь немецких пленных оказалась не менее печальной: из 91 тысячи сдавшихся в плен в Сталинграде в Германию вернулись не более 6 тысяч.

Главными причинами смертности немецких военнопленных и пленных их союзников в 1942–1943 гг., как и в случае с советскими пленными в 1941–1942 гг., были голод, дистрофия и болезни. К 30 апреля 1943 г. из 292 656 учтённых с начала войны военнопленных в СССР умерли 196 948 человек, или более 60 %. В сентябре 1943 г. в Лунёво под Москвой по инициативе советских политорганов был создан Союз немецких офицеров (СНО) во главе с героем боёв под Демянском 1942 г. генералом артиллерии В. фон Зейдлицем-Курцбахом, антигитлеровскую программу которого поддержали около 600 пленных офицеров Вермахта. Но несмотря на искренний идеализм соратников Зейдлица, деятельность СНО не дала особого успеха. Зейдлиц просидел 10 лет (из 25 полученных по суду) в советской тюрьме, в 1955 г. вернулся в ФРГ и был реабилитирован в 1956 г. как враг нацистского режима.

Основная часть военнослужащих противника попала в плен в конце войны и в первые послевоенные месяцы. По данным немецких историков, из 3,15 млн взятых Красной Армией в 1941–1945 гг. немецких военнопленных в советском плену погибли 1,1–1,3 млн. Остальные сумели вернуться на родину, последние (около 10 тысяч) — в 1955 г. Вернулась на родину и большая часть пленных из числа военнослужащих, бывших союзниками Германии (венгров, румын, итальянцев, финнов, испанцев и т. д.). Сегодня многие историки сомневаются в обоснованности многочисленных смертных приговоров, вынесенных немецким военнопленным советскими трибуналами и другими инстанциями в 1940-е гг., рассматривая их вместе с бессудными убийствами пленных в качестве составной части репрессивной политики сталинской власти.

Военнопленные в СССР, 1939–1956 / Под ред. М.М. Загорулько. М., 2000.

ГУЛАГ 1918–1960. Документы / Сост.: А.И. Кокурин, Н.В. Петров. М., 2002.

История сталинского ГУЛАГа. Массовые репрессии в СССР. Конец 1920-х — первая половина 1950-х гг. Собрание документов: В 7 т. Т. I. Массовые репрессии в СССР / Отв. ред. Н. Верт, С.В. Мироненко. М., 2004.

Проблемы военного плена: история и современность. Материалы международной научно-практической конференции 23–25 октября 1997 г.: В 2т. Вологда, 1997.

Ю.И. Стецовский. История советских репрессий: В 2 т. М., 1997.

И. Хоффманн. Сталинская война на уничтожение. Планирование, осуществление, документы. М., 2006.

4.2.24. Репрессии против народов России. Насильственные депортации и геноцид

Депортации (от латинского слова deportatio — изгнание) — массовое принудительное выселение людей в отдалённые районы страны в целях ликвидации политических противников и неугодных режиму лиц, а также изгнание за границу — были составной частью репрессивной политики большевиков с первых лет советской власти. «Новый класс», номенклатура большевицкой партии, при помощи депортаций обеспечивал незыблемость собственного политического и экономического господства, совершенно не считаясь с тем, что насильственные переселения и новые, часто противоестественные условия жизни и существования не только нарушают естественное право человек жить на земле предков, рядом с могилами отцов, но и обрекает выселяемых на нищету, лишения, страдания и часто гибель.

Так, например, за предвоенное и военное время в Казахскую и Киргизскую ССР из Карачаево-Черкесии были депортированы 79 тысяч карачаевцев (97,1 % этноса), из них погибли в местах поселений более 27 тысяч человек (в том числе 70 % — дети). Депортации играли важную роль в унификации социума в СССР, в создании новой человеческой общности — советского народа и нового типа человека — homo soveticus, советского человека.

Подсчёты современных российских специалистов позволяют говорить о 53 депортационных кампаниях и примерно о 130 соответствующих операциях, проведённых большевиками с 1920 г. по 1952 г. Первыми жертвами депортаций коммунистов стали русские казаки из восьми станиц Терской линии (45 тысяч), а затем они затронули десятки народов и этнических групп, проживавших на территории советского государства.

Основные советские депортационные кампании в 1920–1952 гг.

Всего в СССР с 1920 по 1952 гг. депортациям подверглись более 6 млн человек (в том числе более 2 млн в результате коллективизации и 2,72 млн в 1939–1945 гг.); кроме того, в результате репатриаций в 1944–1952-х гг. в СССР «вернули» более 5,4 млн соотечественников. Масштабы большевицких внутренних депортаций вполне сравнимы с нацистскими депортациями остарбайтеров — 3,2 млн человек.

В 1941–1944 гг. большевицкая власть депортировала народы и этнические группы по обвинениям в потенциальном или состоявшемся сотрудничестве с противником в период оккупации: советских немцев из Поволжья. Москвы и Московской области, южных областей РСФСР. Воронежской области. Закавказья и других мест (сентябрь — октябрь 1941 г., около 800 тысяч), финнов и ингерманландцев (1941 г., около 100 тысяч человек), карачаевцев (август и ноябрь 1943 г., более 70 тысяч), калмыков (1943–1944 гг., более 120 тысяч), чеченцев и ингушей (февраль 1944 г., более 480 тысяч), балкарцев (февраль 1944 г., 38 тысяч), крымских татар (май 1944 г, более 180 тысяч) и др. Депортируемых преимущественно расселяли в Алтайском крае, Коми АССР. Киргизской ССР. Иркутской, Красноярской, Новосибирской и Омской областях. Южном Казахстане и т.д. Климатические особенности регионов расселения зачастую оказывались непривычными для людей, прибывших из районов с более мягким или просто другим климатом.

При депортации народов в советской прессе разжигалась ненависть и зависть к репрессируемым. Так, чтобы подготовить население к выселению немцев Поволжья, в «Правде» была опубликована статья Ильи Эренбурга, в которой говорилось, что, поселив на лучших землях России немцев, русский народ пустил за пазуху и согрел змею. В официальных заявлениях утверждалось, что среди немцев Поволжья выявлены «тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов», что было стопроцентной ложью. Ни одного диверсанта в республике немцев Поволжья выявлено не было, хотя ненавидели большевицкую власть, как и повсюду в России, наверняка очень многие. Свои страхи большевики выдавали за действительность, а в результате — страдали миллионы и гибли сотни тысяч людей.

28 августа 1941 г. президиум Верховного Совета СССР издал указ о ликвидации автономной республики немцев Поволжья. Опубликован указ был на десятый день — 6 сентября. За это время 400 тысяч человек были лишены всего имущества, выброшены из своих домов, посажены в товарные вагоны и почти без еды и питья малой скоростью отправлены на Восток. Вместо двух-трёх дней составы шли две-три недели. Из-за нечеловеческих условий транспортировки смертность в пути достигала 10–15 %. Особенно много гибло стариков и детей. Но ликвидация таким образом «нетрудового балласта» входила в расчёты НКВД. Ещё не менее 15–20 % умерло в первую суровую зиму, так как были доставлены порой в чистое поле или глухую тайгу без продовольствия, инструментов и стройматериалов в холодные и дождливые осенние дни. В октябре 1941 г. были депортированы немцы с Северного Кавказа и из Закавказья, а также из западных областей СССР, из Москвы, Ленинграда, а чуть позднее — из всей европейской части СССР. Россия лишилась тысяч талантливых ученых и инженеров, десятков тысяч высококвалифицированных мастеров, сотен тысяч трудолюбивых и умелых крестьян. Всего было переселено в Сибирь к концу 1941 г. 687 тысяч немцев.

Ничего подобного советской депортации русских немцев в Германии в отношении русского населения предпринято не было. Русские эмигранты продолжали спокойно жить в своих домах и в Германии, и в других странах, попавших под власть Рейха (в Югославии, Франции, Чехии, Польше), они молились в православных русских церквах, многие работали в государственных учреждениях (например, княжна Мария Васильчикова — в министерстве иностранных дел), занимались бизнесом, вели научную работу (как знаменитый биолог Тимофеев-Ресовский). В расовом нацистском государстве людям с русской кровью жить оказалось существенно легче, чем в интернациональном советском людям с немецкой кровью.

Указ о ликвидации республики немцев Поволжья

«По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районе Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в населённых немцами районах Поволжья.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и советской власти.

В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке из Германии немецкими диверсантами и шпионами в республике немцев Поволжья или в прилегающих районах, и случится кровопролитие, Советское правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.

Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьёзных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР признал необходимым переселить всё немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы, с тем чтобы переселяемые были наделены землёй и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах.

Для расселения выделены изобилующие пахотной землёй районы Новосибирской, и Омской областей, Алтайского края, Казахстана и другие соседние местности.

В связи с этим Государственному Комитету Обороны предписано срочно произвести переселение всех немцев Поволжья и наделить переселяемых немцев Поволжья землёй и угодьями в новых районах».

В горных районах Кавказа борьба с большевицким режимом не прекращалась все 1930-е гг. Чеченцы, ингуши, карачаевцы, балкарцы, калмыки, связанные общинной спайкой, поднимали восстания, прятались в горах, мстили карателям. Многие из них ждали немецкую армию как освободителей от ненавистного богоборческого коммунистического режима. Германская пропаганда разбрасывала в горах Кавказа множество листовок. Народам Кавказа нацисты обещали свободную и привольную жизнь по своим законам, по традиционному укладу.

Германский плакат — обращение к народам Кавказа:

«Пришло время действовать! Слушайте, кавказцы! Германская армия и лучшие сыны вашей родины вместе с войсками и добровольцами всех европейских государств — это та сила, которая гарантирует, что большевики больше не вернутся. Мы приходим к Вам не как покорители, а как друзья и призываем Вас к совместной работе по строительству нового светлого будущего. Присоединяясь к нам, Вы сможете беспрепятственно выполнять свои религиозные обряды, свободно заниматься хозяйством и торговлей. Каждый крестьянин вновь получит землю в частное пользование, каждый рабочий будет жить на основе нового, лучшего социального порядка. Да здравствует Свободный Кавказ!»

В Чечне при приближении германских войск вспыхнуло противобольшевицкое восстание, которое немцы широко поддерживали оружием и инструкторами. Карачаевцы, балкарцы и дезертиры из других кавказских народов сформировали Кавказский легион Вермахта. Калмыцкая конница целыми подразделениями переходила на немецкую сторону — так отозвалась в сердцах кавказцев четверть века большевицкой власти. Когда в середине 1943 г. германская армия отступила на Запад с Кавказа, часть горцев ушла с ней, но для оставшихся наступили мрачные времена. Сталин решил наказать не предателей, но народы, от столетнего старца до ещё не рождённого младенца. 6 ноября 1943 г. были высланы карачаевцы (69 тысяч), в декабре — калмыки (93 тысячи), 23 февраля 1944 г. — 496 тысяч чеченцев и ингушей, 8 марта — 33 тысячи балкарцев. Выселять предпочитали в праздники, когда больше людей собиралось по домам.

Спецоперации по высылке проводились войсками НКВД, при участии армейских частей. Например, при выселении чеченцев и ингушей было задействовано 100 тысяч солдат внутренних войск и 19 тысяч оперативных работников НКВД и НКГБ. Выселяемые бросали на произвол судьбы имущество, дома, скот, покидая родные места без надежды на возвращение. Время сборов и размеры ручного багажа жёстко лимитировались властями — 100 кг груза и 20 минут на сборы. При депортациях многочисленны были факты преступлений против гражданского населения. Так, например, в конце февраля 1944 г. при невозможности выселить жителей чеченского высокогорного аула Хайбах по приказу полковника М. Гвешиани более 700 чеченцев были загнаны в сараи и сожжены, пытавшиеся бежать расстреливались. Гвешиани «за решительные действия» был повышен в звании и награждён орденом Суворова II степени.

Один из высылаемых чеченцев вспоминал: «Они прочёсывали избы, чтоб никто не остался… Солдату, вошедшему в дом, не хотелось нагибаться, он полоснул очередью из автомата, а под лавкой прятался ребенок. Из-под лавки потекла кровь. Дико закричала мать, бросилась на него. Он застрелил и её…»

При депортациях войска НКВД привлекали в качестве помощников гражданских лиц из тех народов, которые не подлежали выселению. Осетины, русские, черкесы, народы Дагестана выселяли своих соседей, своих вчерашних друзей, расхищали их имущество. Далеко не все сохранили благородство в этой страшной ситуации, не испугались, не прельстились соседским добром. И между народами пролегла трещина на много поколений вперёд, трещина, не уврачёванная и доныне.

Горцы где могли оказывали сопротивление, немало молодых людей предпочли смерть в бою с энкавэдэшниками изгнанию с родины. Спецотряды НКВД охотились в Кавказских горах за укрывшимися горцами до самой смерти «отца народов» в 1953 г. и, говорят, так и не смогли переловить всех.

18 мая 1944 г., после освобождения Крыма советскими войсками, началось поголовное выселение крымских татар (183 тысячи человек), к которым добавили солдат и офицеров крымско-татарской национальности, отозванных из действующей армии (около 9 тысяч человек). Предлогом для выселения стала служба около 10 тысяч крымских татар в германской армии и в местной полиции. Хотя крымскими татарами были и герой Брестской крепости майор Гаврилов, и доблестный лётчик, дважды Герой Советского Союза Амет-хан Султан, и тысячи других солдат и офицеров, храбро сражавшихся в годы войны на советской стороне. Вслед за татарами, уже вовсе без предлогов, из Крыма было выселено Сталиным 15 тысяч греков, 12 тысяч болгар и 10 тысяч армян. Сталин решил сделать благодатный полуостров землёй русских и украинцев, как до того Гитлер предполагал заселить Крым германскими колонистами. Что не удалось фюреру, удалось вождю. Более 200 тысяч людей из древних народов Крыма лишились своей исторической родины по воле «советского правительства», а многие при переселении лишились жизни.

Сталин преследовал и ещё одну стратегическую цель. Он планировал войну с Турцией и не хотел иметь в тылу близкородственный туркам народ. По той же причине в ноябре 1944 г. из Западной Грузии в Ферганскую долину были выселены всё ещё остававшиеся там турки-месхетинцы (110 тысяч человек). Война с Турцией, слава Богу, не разразилась, но татары Крыма и турки Месхетии были уже выселены «на всякий случай» и на радость тем русским, украинцам, грузинам и армянам, которые вселились в их дома. Так счастье, мир и жизнь людей бестрепетно приносились Сталиным в жертву своим экспансионистским мечтаниям.

За успешную операцию по депортации народов России глава НКВД Лаврентий Берия получил из рук Сталина высокую награду — орден Суворова I степени. Так был оценён труд по лишению отечества многих сотен тысяч людей, а заодно и осквернено имя великого русского полководца.

Ликвидированные республики были поделены между соседними республиками и административными областями. Часть Балкарии и Карачая с горой Эльбрус Сталин передал Грузии, часть Ингушетии — Осетии, на месте Чечни и северной части Дагестанской АССР создал Грозненскую область. Осетины переселились в пустые ингушские села, лакцы и аварцы — в чеченские, русские — в городки крымских татар.

Только после 1955 г. начался постеленный процесс возвращения депортированных народов на родину, не завершившийся в полной мере вплоть до распада СССР в 1991 г. Татар в Крым и немцев в Поволжье коммунисты так и не вернули и их республики не восстановили. Вернувшиеся на родину спецпоселенцы и их дети нашли свои дома занятыми, земли — захваченными. И это стало причиной затяжных, а кое-где и кровавых межнациональных конфликтов до сего дня. Большевицкие преступления пережили большевиков и продолжают приносить смертельно ядовитые плоды.

Депортации по признаку этнической принадлежности были осуждены в декларации Верховного Совета СССР от 14 ноября 1989 г. В апреле 1991 г. Верховный Совет РСФСР принял закон «О реабилитации репрессированных народов», однако ликвидировать необратимые последствия состоявшейся полвека назад трагедии вышеуказанные акты не могли.

И.Ф. Бугай, А.М. Гонов. Кавказ: народы в эшелонах (1920–1960-е гг.). М., 1998.

П.М. Полян. Не по своей воле. История и география принудительных миграций в СССР. М., 2001.

А.А. Ткаченко. История депортации народов России // Российский демографический журнал. 2002. № 1.

4.2.25. Русское антинацистское сопротивление в Европе

Провозглашённая Гитлером антикоммунистическая политика привлекла некоторых эмигрантов на сторону Германии, но союз Гитлера со Сталиным в 1939–1941 гг. убедил большинство из них, что между двумя диктаторами нет большого различия. Однако вынужденное вступление Советского Союза в войну 22 июня 1941 г. поставило большинство людей в Русском Зарубежье перед мучительным выбором. Германия воевала с Россией, захватывала земли родной страны, оказавшейся теперь перед липом того безжалостного врага, с которым многие эмигранты или их отцы сражались в войне 1914–1917 гг. С другой стороны, можно ли было поддерживать жестокую тиранию Сталина, которая принесла стране такие страшные страдания?

Большинство русских беженцев за пределами Германии решили, что нужно защищать «Святую Русь» независимо от того, какой режим ею правит. Раболепство перед оккупационной властью назначенного Гестапо руководителем русской общины Юрия Жеребкова вызывало отвращение большинства белоэмигрантов, которые с возрастающим восхищением наблюдали за героической борьбой их родины. Ведущие деятели старого режима, такие как Павел Николаевич Милюков и посол Временного правительства во Франции Василий Алексеевич Маклаков, разделяли этот взгляд. Прославленный командующий Белой армией Юга России генерал Деникин, проживавший тогда во Франции, отверг все попытки немцев использовать его имя для «крестового похода против большевизма», а многие русские эмигранты обращались в советское посольство при правительстве маршала Анри Филиппа Петена за разрешением поступить на службу в Красную Армию.

Выходцы из русской эмиграции оказались у истоков французского антинацистского Сопротивления. Поэт Борис Вильде и его друг Анатолий Левитский, учёные-этнографы, работавшие в парижском Музее человека, включились в подпольную деятельность осенью 1940 г., публикуя на станках музея первые номера подпольного журнала «Резистанс» («Сопротивление»). Это название (Résistance) стало нарицательным именем всего противостояния немцам во Франции. Ячейка была вскоре раскрыта, члены её преданы суду. Приговорённые к смертной казни Вильде и Левитский «явили своим поведением во время суда и под пулями палачей высший пример храбрости и самоотречения». Они были расстреляны в феврале 1942 г.

Тогда же не колеблясь, из любви к поруганной Франции и из неприятия «отбора людей по крови», вошла в Сопротивление замечательная 30-летняя русская женщина Вера (Вики) Макарова (в замужестве княгиня Оболенская) и долго осуществляла связь между Лондоном и партизанами. Арестованная в конце 1943 г., Вики была обезглавлена в Берлине. Те же побуждения неприятия расизма, те же христианские веления совести вдохновляли монахиню Марию (Скобцову) (Е.Ю. Кузьмину-Караваеву) и её сотрудников по «Новому граду». За помощь уничтожаемым евреям, за отказ от всякого соглашательства с нацизмом они претерпели мученическую кончину в немецких лагерях смерти. Были и другие «сопротивленцы» — Игорь Кривошеин (сын министра земледелия Императорского правительства), Александр Угримов (сын высланного Лениным профессора-агронома), отважная Скрябина (дочь композитора), из солидарности с евреями переменившая имя, принявшая иудаизм и погибшая в перестрелке.

Молодая русская певица и поэтесса Анна Юрьевна Бетулинская (1917 г. рождения), дочь казнённого большевиками 10 декабря 1918 г. русского дипломата, в военном Лондоне создаёт цикл песен французского Сопротивления (наиболее известная — «Марш партизан»), которые по радио и на дисках переправляются в оккупированную Францию и которые, в тайне от немцев, поют десятки тысяч людей. Впоследствии Анна Марли (литературный псевдоним Бетулинской) будет объявлена героем Франции, станет кавалером ордена Почётного Легиона.

Коммунистическая партия Франции в первый год оккупации была связана пактом Риббентропа — Молотова и против немцев выступать не могла. Выступали в первую очередь французские правые круги, и в этой связи участие русских эмигрантов в антинацистском движении французских правых было логично. Русская группа Сопротивления работала и в Риме, помогая, при содействии Ватикана, советским военнослужащим бежать из немецкого плена. Участие русских эмигрантов в Сопротивлении объяснялось не только стремлением противостоять близкому и очевидному злу нацистской оккупации, но и тем, что многие русские молодые люди были ранее призваны во французскую армию и продолжали ощущать свой долг перед Францией. Всего около восьми тысяч русских участвовали во французском движении Сопротивления и, согласно советским источникам, уничтожили 3500 нацистов.

Среди русских эмигрантов было немало тех, кто с первых же дней примкнул к генералу де Голлю в Англии, например Н. Вырубов, и в Северной Африке — легендарный герой лётчик Амилахвари. Многие присоединились к американо-англофранцузским войскам после высадки в Нормандии. Несколько офицеров, участников ещё русского Белого движения, геройски погибли в боях за «Свободную Францию» в 1944—1945 гг. в Вогезах, Арденнах, при форсировании Рейна. Среди них дважды георгиевский кавалер за Великую войну казачий офицер Иван Зубов. На специальном участке русского кладбища Сен-Женевьев-де-Буа похоронены французские воины русской национальности, отдавшие жизнь за свободу Франции от нацизма.

В сравнении с Францией русское сообщество в Британии было довольно небольшим, но молодые люди призывного возраста шли добровольцами в Вооружённые силы. Например, дядя одного из авторов учебника, Андрей Дейтрих, служил в Королевских ВВС, летал на истребителе «Спитфайр», а его же двоюродный брат Михаил воевал в частях морской авиации. Князь Эммануил Голицын в начале войны оказался в Финляндии. Он был другом маршала Маннергейма и в смятении наблюдал, как многочисленные германские офицеры прибывают в эту страну. «Такое количество свастик мне не по душе», — заметил он маршалу (знаком финской авиации была в то время голубая свастика), который разрешил ему вернуться в Британию, где Голицын поступил в морскую авиацию Великобритании.

В 1944 г. Гитлер перевёл тысячи советских военнопленных на запад, где они служили в составе «восточных батальонов» регулярных частей Вермахта и СС или в трудовых батальонах Тодта, которые строили Атлантический вал (полосу укреплений вдоль побережья Атлантического океана). Струйка русских дезертиров, переходивших в Сопротивление, превратилась в настоящий поток после высадки союзников в Нормандии. По мере того как боевые действия перемещались вглубь Франции, «восточные батальоны» все чаще поднимали мятеж, сдавались союзным войскам и переходили в ряды Свободной Франции или Сопротивления. Это требовало большой смелости, потому что войска СС жестоко подавляли подобные попытки. Например, по приказу германского командования были казнены 60 человек, служивших в Азербайджанском легионе, которые планировали поднять мятеж. На хорошо укрепленном голландском острове Тексель при подходе союзных войск поднял мятеж грузинский батальон Вермахта и сдал свою базу канадским частям, очень благодарным за это, так как им предстоял кровавый штурм укреплений. В соответствии с ялтинскими соглашениями, храбрые освободители были переданы НКВД для длительного «расследования». Их дальнейшая судьба неизвестна.

По оценке союзной разведки, около 470 тысяч военнослужащих немецких войск во Франции являлись советскими гражданами, и британское командование было убеждено, что пропаганда дезертирства среди них должна быть успешной, что, в свою очередь, приведёт к ослаблению Вермахта, который в это время наносил большой урон союзным армиям. В качестве стимула дезертирам была обещана амнистия. Однако план, который мог бы существенно сократить сроки и уменьшить число жертв войны, был опротестован большевицким правительством на том основании, что «число таких лиц незначительно».

Некоторые русские пленные, содержавшиеся в лагерях на территории Британии, добровольно согласились десантироваться в тыл в самой Германии и попытаться поднять восстание среди сотен тысяч русских, принужденных работать на немецких заводах и фермах в качестве «восточных рабочих». Однако, когда этот план стал известен в представительстве НКВД в Великобритании, его руководитель полковник Чичаев раздражённо заявил своим британским коллегам: «Мы хотели бы определённо сообщить вам, что мы не готовы сотрудничать с вашей организацией в запланированной вами операции, и настоятельно советуем вам забыть о русских в Германии. Зачем вы носитесь с этими жалкими русскими изменниками? Чем быстрее вы о них забудете и оставите их нам, тем лучше будет для наших будущих отношений».

И союзному командованию, и самим перешедшим из плена, военных формирований и трудовых лагерей на сторону антигитлеровской коалиции гражданам СССР становилось всё более очевидно, что наградой за их мужество станет смерть от пули сотрудника СМЕРШа или лагерное рабство.

Анна Смирнова-Марли. Дорога домой. М.: Русский путь, 2004.

4.2.26. Планы послевоенного регулирования. Тегеранская встреча. Народы Восточной Европы и планы Союзников

Коренной перелом в ходе войны после Сталинграда, сражения у атолла Мидуэй, капитуляции итало-германских войск в Северной Африке и высадки англо-американских войск на Европейском континенте в Италии поставил союзников перед необходимостью координации действий по окончательному разгрому противника и о послевоенном урегулировании. Первый шаг в этом направлении был сделан на Московской конференции министров иностранных дел трёх держав в октябре 1943 г. Главной задачей советской дипломатии на конференции являлось ускорение открытия фронта во Франции. В секретном протоколе конференции было зафиксировано положение о том, что фронт во Франции будет открыт в 1944 г.

Другим важным результатом конференции стало принятие американского проекта Декларации о всеобщей безопасности, содержавшей основной замысел будущей Организации Объединённых Наций. Стороны также договорились об учреждении в Лондоне Европейской консультативной комиссии представителей трёх держав, которой поручалось разработать конкретные условия капитуляции Германии.

Обсуждался вопрос об Австрии, считать ли её ответственной за развязывание войны как части Германии, или рассматривать аншлюс как оккупацию и в таком случае считать Австрию первым захваченным Германией государством. В результате была принята «Декларация об Австрии», признававшая аншлюс 1938 г. недействительным и предусматривавшая восстановление независимости австрийского государства.

При поддержке американцев Сталину и Молотову удалось заблокировать британское предложение о создании наднациональных федераций в Восточной Европе. Британская дипломатия пыталась с помощью находившихся в Лондоне эмигрантских правительств восточно-европейских стран создать заслон советской экспансии в виде демократических польско-чехословацкой и югославско-греческой конфедераций. Со временем они должны были стать основой двух более широких объединений — в Центральной Европе и на Балканах. Сходные проекты обсуждались и сотрудниками Государственного департамента США.

Американцы, продолжая традицию Вудро Вильсона, отстаивали право каждой национальной страны восстановить свою полную независимость. Сталин же, отвергая британский план, преследовал иные цели: пренебрегая Атлантической хартией, он жаждал наконец-то реализовать старые устремления московских коммунистов большевизировать Европу, завершить то, что не удалось сделать за двадцать пять лет Коминтерну. Большие конфедерации демократических государств Центральной Европы могли помешать его планам. Намного проще было разбираться с каждой маленькой страной по отдельности. Черчилль знал большевиков и понимал планы Сталина существенно лучше, чем Рузвельт, потому и противился им изо всех сил.

Московская конференция стала большим успехом Сталина, впервые ощутившего себя полноценным членом клуба великих держав. «Замечания и предложения советской делегации весьма серьёзно принимались во внимание», — говорилось во внутреннем отчёте Молотова об итогах конференции, работа которой по-казённому оценивалась в нём как «удовлетворительная».

28 ноября — 1 декабря 1943 г. в Тегеране состоялась первая встреча руководителей «большой тройки». Главная инициатива в её созыве исходила от Рузвельта, а место проведения — оккупированный союзниками Иран неподалёку от советских границ — было выбрано по настоянию Сталина. Советской задачей номер один оставалось закрепить обязательство союзников по второму фронту и добиться определения точных сроков начала этой операции. Хотя англосаксы на конференции в Квебеке договорились было о вторжении во Францию весной 1944 г., Черчилль продолжал ратовать за балканское направление главного удара по «мягкому подбрюшью Европы». Он рассчитывал на помощь греческих и югославских партизан. Такой вариант, по расчётам британского премьера, не только снизил бы потери союзников, но и предотвратил распространение советского контроля на Центральную и Южную Европу. Черчилль рассчитывал на капитуляцию Германии после такого охвата её с юга и востока. Американцев же больше волновала перспектива затягивания войны и глубокого советского прорыва в Германию (а возможно, и Францию) в случае отказа союзников от лобового удара по нацистской цитадели через Ла-Манш и север Франции (план «Оверлорд»).

Сталин понимал, что союзники «не могли допустить такого скандала, чтобы Красная Армия освободила Париж, а они бы сидели на берегах Африки» (как скажет он после войны главе французских коммунистов Морису Торезу). И хотя лавры вступившего в Париж в 1814 г. Александра I не давали Сталину покоя, он трезво оценил свои возможности: в Париж союзники его вряд ли пустят, а вот хозяином Центральной Европы он вполне может стать.

Вновь, исходя из совершенно разных мотивов, Рузвельт и Сталин оказались вместе против Черчилля. Совместными усилиями они преодолели сопротивление британского премьера, и начало операции «Оверлорд» было назначено на май 1944 г. «Конференция Сталин — Рузвельт — Черчилль, — информировал Молотов советских послов, — пришла к удовлетворительному с нашей точки зрения решению вопроса о сроке операции в Западной Европе». В ответ Сталин впервые открыто заявил о готовности СССР вступить в войну с Японией вскоре после капитуляции Германии, чего давно ждали от него союзники.

Лидеры обсудили проблемы обращения с поверженной Германией после войны, перебирая различные варианты её расчленения и демилитаризации. Сталин, предупредив об опасности возрождения германской угрозы через 15–20 лет, предложил Рузвельту в развитие его же идеи «четырёх полицейских» («большая тройка» плюс Китай) создать в Евразии сеть «стратегических опорных пунктов», с помощью которых вооружённые силы этих четырёх держав могли бы совместными усилиями предупредить возникновение новой агрессии со стороны Германии и Японии. Действительно ли Сталин был готов к такому далеко идущему военному сотрудничеству с демократическим Западом после войны, осталось загадкой, поскольку Рузвельт хотя и поддержал эту идею «на все сто процентов», но уклонился от её дальнейшего обсуждения.

Более предметным было обсуждение новых границ Польши и её отношений с СССР. Сталин наотрез отказался пойти навстречу союзникам в восстановлении дипломатических отношений с лондонским эмиграционным правительством, разорванных 26 апреля 1943 г. в связи с отказом СССР признать свою вину за массовое убийство польских офицеров в Катыни, останки которых обнаружили в начале апреля 1943 г. немцы. Что же касается границ, то Черчилль и Рузвельт в принципе согласились с передвижкой польских границ на запад в сравнении с довоенными (восточная — по «линии Керзона», западная — по реке Одер), отложив их точную демаркацию на будущее.

Сталин впервые поднял вопрос о своих притязаниях на незамерзающие порты на Балтике (Кёнигсберг и Мемель) и Дальнем Востоке (Порт-Артур и Дальний), а также о необходимости пересмотра режима Черноморских проливов в пользу СССР. Союзники весьма сочувственно отнеслись к этим запросам, пообещав их детально изучить, а Рузвельт в беседе один на один даже дал понять Сталину, что США не будут препятствовать восстановлению советского контроля над Прибалтикой при условии соблюдения там демократических форм организации власти. Наивный американец!

Возросшая терпимость западных союзников к советским запросам объяснялась их надеждами на то, что новые шаги Кремля — роспуск Коминтерна, примирение государства с Русской Православной Церковью, оттеснение большевицкой идеологии и символики национально-патриотической — приведут к постепенной либерализации сталинского режима и органическому сближению его с Западом (иллюзия, которую Запад один раз уже испытал в эпоху НЭПа). Таким образом, надеялся Ф. Рузвельт, навыки межсоюзного сотрудничества военных лет превратятся в привычку, а «из дружбы по необходимости может получиться постоянная и длительная дружба». Тегеранская конференция укрепила межсоюзные отношения и за счёт установления личного контакта между руководителями трёх держав.

По мере продвижения Красной Армии к западным границам СССР и сопредельным государствам Восточной Европы в западных столицах все чаще задавались вопросом о советских намерениях в этом регионе и о той цене, которую им придется заплатить Советскому Союзу за освобождение этих стран от нацизма. Заверения Кремля об уважении независимости и суверенитета своих соседей не вызывали никакого доверия на фоне недавней судьбы Прибалтики, восточной части Польши и Бессарабии, агрессии против Финляндии. Однако к весне 1944 г. стало ясно, что практически вся Восточная Европа окажется оккупированной Красной Армией и речь отныне может идти лишь о формах советского доминирования в этом регионе.

Усилия англо-американской дипломатии переключились на поиски путей ограничения будущего советского контроля, с тем чтобы сохранить восточноевропейские страны свободными от коммунистической диктатуры. Особенно большое значение имело будущее двух крупнейших стран региона — Польши и Югославии, где англичане и американцы поддерживали правительства «в изгнании», а Советский Союз и югославские коммунисты вели дело к созданию послушных им альтернативных органов власти на местах. Летом 1944 г. английская дипломатия предприняла серию безуспешных попыток договориться с Москвой о разграничении сфер военных действий на Балканах, по которому Греция и Югославия оставались бы за Великобританией, а Румыния и Болгария — за СССР. Когда-то в 1940 г. Сталин просил у Гитлера именно такого разграничения Балкан, но теперь вождю хотелось получить все Балканы, по возможности и с Грецией.

Последней попыткой «разграничения» стало «процентное соглашение» о распределении влияния Великобритании и СССР на Балканах, предложенное Черчиллем Сталину во время своего визита в Москву в октябре 1944 г. По этой схеме Великобритании отводилось господствующее влияние в Греции, а Советскому Союзу — такое же в Румынии, равное влияние СССР и Великобритании в Югославии и Венгрии, а также скромная «двадцатипятипроцентная» роль СССР в Болгарии. Молотов по заданию Сталина охотно вступил в торг с Э. Иденом по этому вопросу, настаивая на полном советском доминировании в Болгарии и преимущественном влиянии в Югославии и Венгрии. Хотя эта (по признанию самого Черчилля) «грязная сделка» не имела юридической силы и серьёзных политических последствий, она красноречиво свидетельствовала о подлинном отношении великих держав к малым странам. Впрочем, режимы, которые планировала установить в зоне своего влияния на Балканах Великобритания, понятно, как небо от земли отличались бы от коммунистической сталинской деспотии, вне которой Сталин просто не умел властвовать. Фактически Черчилль этой «грязной сделкой» хотел спасти Балканские страны или хотя бы некоторые из них от коммунизма, как он в конце концов спас Грецию.

К концу войны борьба англосаксонских демократий за Восточную Европу свелась к попыткам затормозить процесс её постепенной советизации, однако реальных рычагов влияния на ситуацию у них практически не оставалось. Президент Рузвельт, осознав в конце концов действительные намерения Сталина, с горечью признавался близким ему людям, что на оккупированных территориях «русские в состоянии делать всё что хотят». Что и над русскими Сталин уже двадцать лет делал «всё, что хотел», американский Президент, должно быть, так и не понял до конца жизни.

4.2.27. Военные действия в 1944 г. Изгнание врага за пределы СССР

27 января 1944 г. была окончательно снята блокада Ленинграда, облегчённая в январе 1943 г. взятием Шлиссельбурга, и советские войска вышли к границам Прибалтики. В первой половине 1944 г. советские войска очищают от немцев правобережную Украину. В феврале 1944 г. особенно кровопролитные бои идут под Корсунью, где окружены крупные немецкие силы. Большинству немцев удается из окружения уйти, но в плен попало 18 тысяч солдат Вермахта. 26 марта советские войска вышли на границу с Румынией.

26 января 1944 г. во время операции войск Ленинградского фронта по ликвидации блокадного кольца 30-я отдельная гвардейская танковая бригада вела упорный бой на подступах к сильно укреплённому противником поселку Волосово. Командование требовало атаковать Волосово в лоб, но командир бригады гвардии полковник Владислав Владиславович Хрустицкий частью сил навязал немцам бой по фронту, а основные силы бригады повёл в обход. Хрустицкий поразительно отличался тем, что всегда находился в боевой линии, командуя бригадой прямо на поле боя, и, насколько это было возможно, стремился маневрировать, избегая лобовых атак. Волосово танкисты взяли, но связь с командирским танком оказалась потеряна. О дальнейшем повествуют солдатские мемуары: «Его танк искали много часов и наконец нашли — рыжий, обгоревший; когда с трудом открыли верхний люк. в нос ударил густой запах жареного мяса». Именем В.В. Хрустицкого названа улица в Петербурге.

Особое место занимает подвиг Марии Васильевны Октябрьской — единственной советской женщины-танкиста. Потеряв в первые дни войны мужа, она стремилась отомстить врагу и не раз обращалась в военкомат с просьбой отправить её на фронт.

Однако оттуда следовал повторяющийся отказ по причине возраста: ей было уже около сорока лет. Тогда Мария Васильевна избрала другой путь. По всей стране шёл сбор средств в фонд обороны, и Мария Октябрьская решила купить танк. Распродав все, что у неё было, работая день и ночь, она собрала необходимую сумму — 50 тысяч рублей. Танк был назван «Боевая подруга». Мария Васильевна послала телеграмму Сталину с просьбой отправить её на фронт. После полученного разрешения её зачислили в Омское танковое училище, и в октябре 1943 г. она попала в действующую армию во 2-й гвардейский танковый корпус механиком-водителем купленного ею танка. На предложение командира корпуса стать его личным механиком-водителем, дабы меньше рисковать жизнью, Мария Васильевна ответила отказом. В первом же бою «Боевая подруга» ворвалась в расположение противника и уничтожила вражескую батарею и до 30 солдат. В непрерывных боях Мария Васильевна проявила настоящее боевое мастерство, ведь от умелых действий механика-водителя зависит 80 % успеха в сражении. В январе 1944 г. «Боевая подруга» приняла свой последний бой в районе Витебска. В атаке на вражеские позиции была повреждена гусеница, и Мария Октябрьская под огнём противника начала её ремонт. Осколок разорвавшейся мины попал ей в глаз, мужественную женщину отвезли в госпиталь в Смоленск, но через два месяца она умерла. Марию Васильевну Октябрьскую похоронили в Смоленске у стен Кремля, а 2 августа 1944 г. ей посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

В апреле — мае 1944 г. немцы оставляют Севастополь и Крым. С июля по октябрь длятся тяжелые бои за Прибалтику. 15 октября взята Рига, но Курляндию немцы удерживали до конца войны. После советского наступления на Карельском перешейке летом 1944 г. Финляндия вслед за Италией выходит из войны и 19 сентября заключает перемирие на почётных условиях: страна не подвергается оккупации и советизации, сохраняет границы марта 1940 г.

Сталин не смог оккупировать Финляндию, поскольку Финляндия формально не являлась союзницей Германии, а вела самостоятельную войну. Она не имела договора о союзе с Рейхом и сохраняла дипломатические отношения с некоторыми странами антигитлеровской коалиции, например, с США. Союзники СССР были категорически против оккупации Сталиным Финляндии, и советский диктатор смирился, но вовсе без территориального «приза» он остаться не мог и отобрал у финнов их единственный порт на Ледовитом океане — Петсамо (русская Печенга).

Июнь — июль 1944 г. ознаменован мошной операцией «Багратион» между Припятью и Двиной, где 28 немецких дивизий группы армий «Центр» были окружены и полностью разгромлены. 17 июля 1944 г. 57 тысяч пленных немцев армии «Центр», среди которых было 12 генералов, под конвоем автоматчиков провели по центру Москвы. Это был триумф русского оружия и предзнаменование скорой победы.

Успехи на сухопутном фронте были невозможны без поддержки с воздуха. О потерях в авиации и о соотношении побед, одержанных на фронте советскими и германскими лётчиками, официозная советская пропаганда долгое время хранила молчание.

Как известно, среди советских лётчиков, по официальным данным, наибольшее количество сбитых было у Ивана Кожедуба (62) и Александра Покрышкина (59). Правда, Покрышкину, обладавшему независимым характером, по его словам, не засчитали более 40 побед, одержанных в начале войны. Это вполне возможно, если вспомнить судьбу одного из лучших советских асов — Ивана Евграфовича Фёдорова, сбившего только в Испании 23 самолёта противника. Наиболее результативный немецкий лётчик Вернер Мельдерс, первым сбивший сотый самолёт противника, одержал в Испании 14 побед. Обладавший независимым, как и Покрышкин, характером, Фёдоров постоянно вступал в конфликты с начальством и не получил звезду Героя Советского Союза ни за Испанию, ни за всю войну, хотя на его личном счету было 134 сбитых самолёта противника. Улетев с авиационного завода на Урале, где он был лётчиком-испытателем, на фронт в дивизию, которой командовал известный советский лётчик Михаил Громов, Фёдоров был назначен командиром штрафной эскадрильи. Маразм власти дошёл до того, что законы общевойскового боя она пыталась применить в небе, где главными являются индивидуальные качества бойца-лётчика. В результате лётчики-штрафники, все поголовно — отчаянные асы, ввязывались в воздушный бой с немцами, а их «ведомые», которые должны были в случае чего уничтожить «потенциальных врагов народа», боялись даже подлетать к воздушной схватке, так как однажды подобная попытка кончилась трагически и лётчик НКВД был моментально сбит. Закончил свой боевой путь Иван Евграфович в Корее, где в 1951 г. он одержал 7 побед над американцами. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено только в 1948 г. Сравнительная таблица побед лучших советских и немецких асов выглядит следующим образом:

Столь большая разница в цифрах имеет ряд причин. Во-первых, сталинская система давила инициативу пилотов. Эрику Хартману, когда он был ещё лейтенантом Люфтваффе, дали ведомым майора — бывшего лётчика бомбардировочной авиации, несмотря на его больший срок службы и более высокое звание. В советской авиации такое было немыслимым. Во-вторых, сталинская система гнала в бой молодых лётчиков, налетавших не больше 18 часов, и они становились лёгкой добычей немецких асов. В Германии, на последнем этапе войны, при страшной нехватке людей, у молодых лётчиков было минимум 100 часов налёта. Учитывая то, что по немецким рейтингам за самолёт, сбитый на Восточном фронте, присваивался 1 балл, а на Западном 3. то долгое время лучшим среди немцев считался даже не Эрик Хартман, имевший более 300 сбитых самолётов, а Ханс-Иоахим Марсель, воевавший только на Западном фронте и сбивший 158 самолётов противника. Немецкие лётчики были одними из лучших в мире, и поэтому за сбитый немецкий самолёт, по их же рейтингу, следовало давать не менее трёх баллов. В этом случае разница побед не выглядит столь впечатляюще. Храбро сражались не только лётчики-истребители. Огромный вклад в победу внесли пилоты бомбардировочной и штурмовой авиации. Среди лётчиков-штурмовиков, сражавшихся на Ил-2, можно назвать Героя Советского Союза Василия Емельяненко, оставившего очень объективные воспоминания о войне «В военном воздухе суровом», что для советского периода являлось большой редкостью.

Через возникший разрыв фронта советские войска прорываются из Белоруссии в Польшу и в середине июля занимают позиции на реке Сан и на Висле. В итоге немцам потребовался год и два месяца, чтобы дойти до Волги, — когда многие отказывались им сопротивляться, и за два года они были изгнаны из страны — когда борьба с врагом стала всеобщей.

Начался третий этап войны — «заграничный поход», который Сталин готовил в апреле — июне 1941 г. и не успел осуществить. В Советском Союзе поход назывался «освободительным», но в странах, по которым он прошёл, его далеко не все так воспринимали. Очень многие считали, что одна оккупация сменилась другой, сопровождающейся насильственной сменой политического, гражданского и хозяйственного строя.

На юге советские войска в конце лета 1944 г. переходят границу СССР 1939 г., окружают немецкие и румынские силы под Кишинёвом. 20 августа в ходе Яссо-Кишинёвской операции в плен были взяты основные силы румынской армии и несколько германских соединений — всего 209 тысяч человек, в том числе 25 генералов. 23 августа румынский король Михаил (Михай) повелел арестовать румынского прогерманского диктатора Иона Антонеску, а 25 августа объявил Германии войну. Решающим ударом по Германии стал 30 августа захват нефтеносных районов Румынии. Гражданские грузовики у немцев давно перешли на древесный газ, но и танки, и новое оружие — реактивные самолёты — требовали жидкого топлива, а синтетического горючего да небольших запасов венгерской нефти для ведения войны было уже явно недостаточно.

В Нормандии 6 июля 1944 г. происходит долгожданная высадка союзников. Общее командование операцией осуществлял американский «пятизвёздный» генерал (генерал армии) Дуайт Эйзенхауэр, сухопутными войсками командовал британский генерал Бернард Монтгомери, военно-морскими силами — адмирал Королевского флота Бертрам Рамсей, авиацией — главный маршал авиации Королевских ВВС Траффорд Лей-Меллори. Немцы ожидали высадки союзников, воздвигли Атлантический вал, но предполагали, что попытка вторжения произойдет в самом узком месте Ла-Манша — проливе Па-де-Кале. Союзники высадили десанты южнее — в Нормандии. Гитлер предупреждал своих генералов: следите за Нормандией, — но на этот раз его не послушали.

Германская армия Запада под командованием генерала Герда фон Рундштедта была сильной и хорошо подготовленной к активной обороне. Передовыми группами войск командовал «лис пустыни» генерал-фельдмаршал Э. Роммель. Союзники тщательно подготовились: они старались добиться успеха, не потеряв ни одного лишнего человека. Своих граждан генералы Великобритании и США ценили. Эйзенхауэр очень боялся неудачи. Она была вполне возможна, но союзникам сопутствовал успех. В тяжёлых кровопролитных боях они постепенно расширяли плацдарм. Очень помогло полное господство в воздухе англо-американской авиации. На стороне антигитлеровской коалиции во Франции в дело вступили 1,6 млн человек, 500 танков, 10 тысяч самолётов.

Между тем в Италии 4 июня 1944 г. союзники вступили в Рим.

24 августа наступающие во Франции войска освободили Париж. 11 сентября американские войска вышли на государственную границу Германии. Главнокомандующий союзными силами в Западной Европе Эйзенхауэр отдал приказ приостановить наступление. Армии требовалась перегруппировка перед решительным броском. В октябре — ноябре наступление возобновилось в Эльзасе и Вогезах. Медленно, шаг за шагом, преодолевая жестокое сопротивление немцев, подавляя противника авиацией и артиллерией, щадя своих солдат, английские, американские и присоединившиеся к ним французские войска продвигались на Восток. Во французской освободительной армии сражалось немало русских эмигрантов, добровольно вступивших в её ряды в 1944 г.

Немцы 13 июня пускают на Англию первое «оружие возмездия» — крылатые ракеты Фау-1, а 8 сентября и второе — баллистические ракеты Фау-2. Они совершат переворот в военной технике в будущем, но осенью 1944 г. существенно повлиять на ход военных действий не могли. Как, впрочем, не смогли справиться с тучами американских «летающих крепостей» и немецкие — первые в мире — реактивные истребители. Англо-американские «ковровые бомбардировки» выжгли исторические центры и жилые районы Вюрцбурга, Гамбурга, Дрездена, Кёльна, Нюрнберга, Франкфурта, Касселя и множества других немецких городов, оставив лишь полуобвалившиеся кирпичные стены и более полмиллиона трупов под ними. Это был ответ на геноцид народов Европы, преступно осуществлявшийся Третьим рейхом. Простые немцы стали заложниками того режима, который они поддержали в 1933 г. и за который сражались с 1939 г. Говоривший о величии Германии фюрер погубил и свой народ, и те бесценные культурные сокровища, которые создавались немцами в течение многих веков. Ковровые бомбардировки шли под лозунгом «Back them up» — «Верни им обратно»: то, что принесли нацисты в Европу. Вновь — ожесточение войны, вновь — месть. Но разный спрос с тех, кто кичился своим богоотступничеством, и тех, кто верил Христу, знал Новый Завет, читал слова: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию» (Рим. 12, 19). Ковровые бомбардировки немецких городов, стирание с земли древнего Дрездена в последние дни войны стало преступлением против Бога и человечности.

Из важных военных объектов союзная авиация разбомбила секретный центр в Пеменюнде (1943), германские заводы по производству «тяжёлой воды» — в результате оказались сорваны или крайне замедлились работы по производству атомного и ракетного оружия Рейха. Кроме того, союзные бомбардировки наносили огромный урон производству синтетического горючего и оставляли без топлива военно-промышленный тыл Германии. Аэродромы Люфтваффе были очень уязвимы для стратегической бомбардировочной авиации Великобритании и США.

В октябре 1944 г. американские войска генерала Дугласа Макартура высадились на Филиппинских островах. 24–25 октября вновь отстроенный после Перл-Харбора линейный флот США под командованием адмирала Томаса Кинкейда разгромил японский линейный флот в проливе Суригао. Началось уверенное продвижение военных сил США на север — к Японским островам.

Второй, а считая Италию, фактически третий фронт во Франции отвлёк на Запад примерно 80 германских дивизий (в том числе лучшие танковые дивизии СС), оставив около 240 на Востоке, что сильно облегчило продвижение Красной Армии.

Р.Ф. Толивер, Т. Констебль. Лучший ас Второй мировой. М., 2002.

4.2.28. Варшавское восстание и занятие Польши. 1944–1945 гг.

До 22 июня 1941 г. Польша считала себя в состоянии конфликта с СССР, хотя формально война объявлена не была. Но после нападения Германии и установления союзнических отношений между Великобританией, где находилось правительство генерала Владислава Сикорского, и СССР англичане попросили поляков установить какое-то подобие союзнических соглашений с большевиками. 30 июня 1941 г. такое соглашение было подписано. Оно спасло жизни многим десяткам тысяч поляков, интернированным в СССР после сентября 1939 г. Теперь те, кто дожили до 30 июня, были отпущены на свободу, и многие из них восстановили свои польские паспорта. Но в этом соглашении ни слова не говорилось о границе между СССР и Польшей. Поляки не признавали аннексии Восточной Польши большевиками, которую советский официоз именовал Западной Украиной и Западной Белоруссией. И тем не менее сам факт соглашения с захватчиком расколол польское общество. Многие, например, национальные демократы, его не приняли, и генералу Сикорскому пришлось даже переформировать свой лондонский кабинет министров.

Через две недели между польским правительством и Совнаркомом было подписано военное соглашение, которое предполагало формирование польской армии на территории СССР для участия в борьбе против стран «оси». Бок о бок со вчерашними оккупантами поляки воевать не хотели, и Сталин, дорожа дружбой и помощью союзников, пошёл на уступку — летом 1942 г. около ста тысяч польских солдат и офицеров покинули Советский Союз и через Ирак и Иран были вывезены в Великобританию. Ещё около одного миллиона польских граждан оставалось в СССР. Отношения между правительством Сикорского и Сталиным, казалось, улучшились. В начале декабря 1941 г. Сикорский побывал в Москве, и после встречи с ним Сталин объявил, что для обеспечения прочного мира в Европе необходимо существование сильного польского государства.

Однако Сталин видел сильную будущую Польшу своей Польшей. В 1942 г. польские беженцы-коммунисты создали в Москве Союз польских патриотов (СПП) в противовес Лондонскому правительству и стали издавать на польском языке газету «Свободная Польша». Руководителем движения стала писательница Ванда Василевская. СПП был насыщен коминтерновскими коммунистами и сотрудниками НКВД с польскими фамилиями. Весной 1943 г. на его основе в СССР создаётся «Народная гвардия» (Gwardia Ludowa), в том числе и 1-я польская дивизия имени Тадеуша Костюшки. С октября 1943 г. она участвует в боях в Белоруссии.

На Западном театре войны польские войска с лета 1941 г. воюют сначала в Ливии и Египте, позднее — в Италии, где они, под командованием генерала Владислава Андерса, отличились в битве под монастырём Монте-Кассино. Польские части сражаются и во Франции, Бельгии, Германии в 1944–1945 гг. Одновременно другая часть польской армии, управляемая из Лондона, воюет в самой Польше как партизанская сила. Это — Армия Крайова (Armia Krajowa, АК: буквально — «земская рать»). Её возглавляет сначала генерал Стефан Ровецкий, а после его ареста — генерал Тадеуш Коморовский.

В конце 1942 г. Советский Союз официально объявил, что граница, установленная с Польшей в октябре 1939 г., пересматриваться не будет. Это заявление вызвало бурю возмущения среди поляков. В ответ в феврале 1943 г. «Правда» опубликовала статью известного украинского драматурга А. Корнейчука, в которой говорилось, что украинцы и белорусы никогда не согласятся, чтобы их земли вновь стали частью Польши. В этой наэлектризованной атмосфере немцы объявили о находке останков тысяч польских военных в Катыни, убитых НКВД в 1940 г. (см. 4.1.2). Польское правительство потребовало проведения международного расследования, на что большевики не согласились. 26 апреля 1943 г. правительство Сикорского и СССР разорвали дипломатические отношения. Молотов заявил об оскорбительных и лживых обвинениях со стороны Лондонского правительства. У поляков, остававшихся ещё в СССР, НКВД отобрал польские паспорта и выдал советский «вид на жительство».

Вскоре при странных обстоятельствах погиб в авиакатастрофе генерал Сикорский (4 июля 1943 г.). Новый премьер-министр Лондонского правительства Станислав Миколайчик не пользуется авторитетом, сравнимым с авторитетом погибшего генерала Сикорского, а его разногласия с главнокомандующим польской армией генералом Казимежем Соснковским ещё более ослабляют силы Лондонского правительства.

Тем временем Сталин продолжает готовить почву для коммунизации Польши. Польская советская дивизия Костюшко теперь разворачивается в Народную армию и входит 20 июля 1944 г. в Польшу вместе с советскими войсками. Её офицерский корпус состоит в основном из русских и польских коммунистов. Поляки уверены, что будущее Польши решается тем, кто освободит Варшаву, — Народная армия или Армия Крайова. Они, даже премьер Миколайчик, не знали, что в Тегеране Великобритания и США согласились признать Польшу сферой преимущественных интересов СССР.

У АК был план действий, согласованный с командованием советской армии и предполагавший совместные действия при освобождении Польши (план «Буря»). В июле части АК и советской армии совместно освободили Вильнюс. Однако после этого братство по оружию между советской армией и польской Армией Крайовой начало давать сбои. Польским частям АК предлагалось вливаться в Народную коммунистическую армию. Те, кто отказывались, разоружались и отправлялись в лагеря. Кое-где даже расстреливались. Из советских лагерей польские воины (те, кто выжил) смогли вернуться только после 1956 г.

22 июля в Москве был создан Польский комитет национального освобождения под руководством левого социалиста Эдварда Осубка-Моравского. «У Польши не может быть двух правительств», — заявил после этого Сталин. Советское командование и комитет призвали население Варшавы к восстанию и обещали скорую поддержку. Советские дивизии были уже в 70 км от Варшавы. Немецкие войска отступали по всему фронту. Освобождение польской столицы казалось вопросом дней.

1 августа 1944 г. восстание в Варшаве началось, но подняла его Армия Крайова под предводительством генерала Комаровского, по почину польского правительства в Лондоне. Восставшие хотели, чтобы Советскую армию в Варшаве встретило законное правительство Польши, вернувшееся из Лондона на родную землю. Восставшие быстро заняли почти весь город, разоружив немецкий гарнизон. Немцы удержали в своих руках только мосты через Вислу. Но Советская армия остановилась. Сталин осудил восставших. 16 августа он писал Черчиллю: «Варшавская акция представляет собой безрассудную ужасную авантюру, стоящую населению больших жертв». Генерала Комаровского и его бойцов он назвал «кучкой бандитов». Сталин считал Польшу «своей». Он отказывался понимать, что «сфера преимущественно советских интересов» вовсе не предполагала в головах Черчилля и Рузвельта коммунистическое порабощение. Теперь он подозревал Черчилля в коварстве — сами отдали, а теперь с помощью Армии Крайовой хотят Польшу у него забрать.

Стоя на другом берегу Вислы, советская армия выжидала, пока немцы подавят восстание. Сталин даже запретил самолётам западных союзников садиться на аэродромах на занятом советской армией правом берегу Вислы, чтобы лишить поляков снабжения по воздуху. Только ультиматум Черчилля, объявившего, что он полностью прекратит поставки военного оборудования в СССР, заставили Сталина опомниться, и 10 сентября он вновь позволил британским самолётам приземляться близ Варшавы. Видя, как в борьбе за свободу гибнут их соотечественники, даже части польской Народной коммунистической армии вышли из повиновения. Генерал Берлинг на свой страх и риск повёл их через Вислу на помощь погибающим братьям. Но Советская армия не двинулась за ними. Потеряв в наступлении 3,5 тысячи бойцов, Берлинг вернулся на правый берег Вислы и был немедленно отстранён от командования.

Восставшие 2 октября капитулировали после 63 дней борьбы. Исторический центр Варшавы немцы сравняли с землёй. При подавлении восстания было убито около 20 тысяч бойцов АК и 180 тысяч мирных жителей, в том числе очень много интеллигенции; немцы потеряли около 17 тысяч солдат. Остатки населения были изгнаны гитлеровцами, и город подвергся методическому разрушению. Было уничтожено около 80 % застройки, в том числе прекрасные исторические кварталы XVl–XVIII вв. Советские войска вошли в Варшаву через полгода, 17 января 1945 г., с началом Висло-Одерской операции, и привели с собой созданные в СССР польские части. 18 января 1945 г. Люблинский комитет объявил себя в Варшаве правительством Польши.

Советская сторона предложила Армии Крайовой вступить в переговоры. Однако на первой же встрече польский генерал, представлявший АК на переговорах, Леопольд Окулиикий. и ряд видных деятелей подпольного польского правительства были арестованы НКВД, несмотря на гарантии неприкосновенности. Их вывезли в Москву, устроили в июне 1945 г. показательный процесс — т. н. «процесс 16-ти» — и осудили. Почти все они больше никогда не вышли на свободу.

Польша содрогнулась от такого коварства, а союзники вновь смотрели на сталинский режим как на аморальное и циничное чудовище.

Воинов Армии Крайовой объявили врагами народа. Их отлавливали вплоть до 1950 г. и убивали. Об их подвиге при освобождении Варшавы и в борьбе за свободную Польшу было запрещено писать и говорить и в СССР, и в самой коммунизированной Польше. В 60-ю годовщину Варшавского восстания, в 2004 г., госсекретарь США Колин Пауэлл принёс извинения за сговор Рузвельта со Сталиным в Тегеране и публично пообещал, что «Америка никогда больше Польшу не предаст».

Варшавское восстание 1944 в документах архивов спецслужб. Варшава-Москва, 2007.

4.2.29. Политика Сталина в отношении Восточной Европы. «Народная демократия»

Во время войны Сталин интенсивно работал и над развитием новой тактики мирового коммунистического движения. Он пытался обмануть либеральный Запал, заставив правителей демократических государств поверить, что компартии европейских стран — за исключением, понятно, ВКП(б) — отказались от борьбы за социализм, заменив эту цель некоей идеей построения гуманного общества «народной демократии». По его директивам, европейские коммунисты в начале 1940-х гг. выдвинули крайне либеральные лозунги, обещая в случае своего прихода к власти после войны гарантировать права частных собственников, стимулировать национальное предпринимательство и проводить политику протекционизма, то есть привлекать иностранных инвесторов под строгим государственным контролем. Они заговорили о необходимости развития многопартийной системы, организации коалиционного правительства и осуществлении демократических свобод.

Новая сталинская политика, несомненно, должна была облегчить коммунистам захват власти в их странах после разгрома нацизма. Ведь в качестве национальных «демократических» партий коммунистические организации имели значительно больше шансов установить гегемонию над относительно широкой коалицией антигитлеровских сил. Сталин же только выиграл бы от победы своих сателлитов.

Первые контуры этой тактики были очерчены Сталиным ещё во время работы VII конгресса Коминтерна (июль — август 1935 г.). Именно тогда, как мы помним, кремлёвский вождь начал ощущать реальную опасность для СССР со стороны нацистской Германии. И именно по этой причине стал менять коммунистический курс, рассчитывая привлечь на свою сторону союзников из числа демократических стран. Дружба с Гитлером в начале Второй Мировой войны на два года отодвинула реализацию этого плана, однако даже в то время Сталин не переставал проигрывать в уме его варианты. Понятно, конечно, что в своих кабинетных расчётах он никоим образом не пересматривал стратегические цели коммунистического движения, направленные на установление мирового господства. Он лишь маневрировал и, желая «надуть капиталистов», в конце концов даже распустил Коминтерн. Сделал он это уже после коренного перелома в войне с нацизмом, в мае 1943 г., однако идея роспуска штаба мировой революции впервые пришла к нему вскоре после вторжения Красной Армии в страны Балтии, то есть где-то в 1940 г. Вот что сам Сталин заявлял позже по этому поводу: «Положение с Коминтерном становилось всё более ненормальным. Мы с Вячеславом Михайловичем [Молотовым] тут головы ломаем, а Коминтерн проталкивает своё — и всё больше недоразумений».

Именно обман лежал в основе сталинской «народной демократии», и в своих частных беседах с «товарищами по оружию» большевицкий лидер не скрывал этого. По словам югославского коммуниста Милована Джиласа, «сущность его мыслей состояла… в том, что не надо “пугать” англичан». Под этим он подразумевал, что следует избегать всего, что может вызвать у Запада тревогу по поводу того, что в разных странах после войны к власти придут коммунисты. «Зачем вам красные пятиконечные звёзды на шапках? Не форма важна, а результаты, а вы — красные звёзды! Ей-богу, звёзды не нужны!» — сердился Сталин в разговоре с югославами. «А не сумели бы мы как-нибудь надуть англичан, — размышлял он, — чтобы они признали Тито (главу Коммунистической партии Югославии) — единственного, кто фактически борется против немцев?» Точно так же он мыслил и в отношении других стран Европы.

Сталинская политика имела и ещё одно обоснование. Стремясь к коммунизации европейского континента, Сталин в то же время не мог не быть весьма осторожен, думая о последствиях такого события. Будучи русским национал-коммунистом, он должен был опасаться возникновения новых мощных центров коммунистической власти. Титовская Югославия или любая другая коммунистическая страна Европы могла создать угрозу его гегемонии в коммунистическом мире, если бы местная компартия, захватив власть, сразу реализовала советскую модель ускоренной экономической модернизации диктаторскими методами. Ограничивая амбиции зарубежных коммунистов «демократическими» задачами революции, Сталин тем самым привязывал их к себе, а их тактический курс подчинял собственной политической линии.

Милован Джилас. Разговоры со Сталиным. [Франкфурт-на-Майне, 1970].

4.2.30. Балканские страны в 1941–1945 гг. Красное и белое подполье

В апреле 1941 г. нацисты расчленили Королевство Югославию. Хорватия и Словения стали независимыми, Сербию оккупировали немцы, остальную территорию поделили Германия, Италия, Болгария и Венгрия. В бывшей Югославии вспыхнула кровавая гражданская война, в которой население и противоборствующие стороны несли бо́льшие потери, чем в борьбе с оккупантами. В Загребе вождём (поглавником) Независимого государства Хорватия (НГХ) стад А. Павелич, развязавший кровавые этнические чистки. В 1941–1945 гг. в НГХ и пограничных районах усташи — личная гвардия поглавника — методично истребляли сербов, цыган и евреев; в концлагере Ясеновац погибли более 700 тысяч человек. НГХ в 1941 г. отправила войска на Восточный фронт и объявила войну союзникам. Павелич сохранял верность Рейху вплоть до мая 1945 г., сбежав затем на Запад.

В Сербии летом 1941 г. в районе Равной горы офицеры под руководством Дмитро Михайловича создали отряды четников (чета — отряд, рота; Королевская армия на родине) и заявили о верности легитимному правительству короля Петра II в изгнании. В Боснии коммунисты во главе с Генеральным секретарем Компартии Югославии Иосипом Броз Тито формировали собственные силы. Москва поддерживала маршала Тито, Лондон и Вашингтон — генерала Михайловича. В оккупированном Белграде 29 августа 1941 г. генерал М. Недич возглавил правительство национального спасения Сербии. Он рассчитывал сохранить хотя бы остаток сербского государства, чтобы защитить на его территории гражданское население от усташского и нацистского террора. Недича поддержал популярный у части православной студенческой молодёжи южнославянский политик Д. Летич (Льотич), считавший немецкую оккупацию меньшим и временным злом по сравнению с коммунистами. Члены организации Летича («Збор») вступали в Сербский добровольческий корпус (СДК) генерала К. Мушицкого для борьбы с Тито. В коммунистах более опасных врагов видел и бригадный генерал Л. Рупник, возглавивший администрацию в Любляне (Словения) и командовавший словенской домобраной (ополчением).

Противники с переменной активностью воевали друг с другом и все вместе — против Тито. Немцы назначили крупную награду и за Михайловича, и за Тито. Воевали против красных партизан и русские соединения: с осени 1941 г. — Белый Русский Корпус, а с осени 1943 г. — и 1-я казачья дивизия (затем 15-й кавалерийский корпус) генерал-лейтенанта X. фон Паннвица. Корпусники неоднократно спасали сербов от террора усташей. Казаки безжалостно расправлялись с титовцами в Хорватии, Боснии, и жестокость врагов была обоюдной. Четники спасли около 500 сбитых лётчиков союзников. Однако к 1944 г. британцы отказались от Михайловича в пользу более многочисленной армии Тито, а в конце 1944 г. помощь четникам прекратили и американцы.

Конституционно-монархическая Болгария, будучи с 1941 г. невольным союзником Германии, против СССР не воевала и войну ему не объявляла. Болгарский царь Борис III рассчитывал избежать активного участия во Второй Мировой войне, ограничившись в 1941 г. оккупацией Македонии и Охрида — давнего предмета территориального спора двух южнославянских государств.

В конце августа 1944 г. советская армия, заняв Румынию, вышла к болгарской границе. 5 сентября СССР объявил Болгарии войну. Болгарское правительство, пытаясь спасти положение, присоединилось к антигитлеровской коалиции и 8 сентября объявило войну Германии. Но это не предотвратило советского вторжения. В тот же день, 8 сентября 1944 г., войска 3-го Украинского фронта генерала армии Ф.И. Толбухина вступили в Болгарию, не встретив сопротивления. За день до этого болгарским войскам был отдан приказ не оказывать сопротивления советской армии. Потери фронта Толбухина составили 154 убитых, 514 раненых и 11 773 заболевших дизентерией.

9 сентября в Софии коммунисты произвели государственный переворот. Новое правительство просоветского Отечественного фронта сформировал К. Георгиев. Регент князь Кирилл и малолетний царь Симеон не имели сил для сопротивления, власть в Болгарии перешла в руки коммунистов Г. Димитрова и В. Червенкова. Армия Болгарии в составе 3-го Украинского фронта 28 сентября начала наступление на Сербию. Болгарские коммунисты вместе с сотрудниками советского НКВД тут же начали политику жестокого террора. Были арестованы, убиты в тюрьмах, вывезены и убиты в СССР многие члены царской фамилии Болгарии, министры прежних правительств, депутаты парламента, офицеры, русские эмигранты.

29 августа 1944 г. восстала союзная немцам Словакия. Организаторы восстания ориентировались на эмигрантское правительство в Лондоне и желали, восстановив демократические институты, сохранить Словакию независимой страной. Но в Словакии были сильны и коммунисты. Чтобы их поддержать, Сталин приказал армии прорываться через Карпатские горы к Братиславе. Но немцы подавили восстание быстрее, чем пришли советские войска.

В занятой в августе 1944 г. Румынии Сталин приказал в марте 1945 г. сформировать прокоммунистическое правительство. Вскоре король Михаил был вынужден покинуть свою страну.

Отбросив противника в Венгрию и Хорватию, Толбухин и Тито в упорных боях 14-20 октября овладели Белградом. В октябрьских боях большие потери (более 3,5 тысячи чинов) понёс отступавший Русский Корпус.

Ещё до конца войны югославские коммунисты приступили к радикальным социалистическим преобразованиям, четники ушли в подполье. Зимой 1944–1945 гг. Михайлович, Летич, Недич и Рупник выразили готовность подчинить свои силы (более 50 тысяч бойцов) генералу Власову, с тем чтобы вместе бороться на стороне союзников против нацистов и коммунистов. Но к маю 1945 г. войска КОНР не успели стянуться к границам Словении. В 1945 г. Летич разбился в горах, Рупника повесили в Любляне, Недич погиб в тюрьме зимой 1946 г., Михайловича титовцы схватили в марте. После судебного спектакля в Белграде храброго сербского генерала расстреляли 17 июля 1946 г. — в 28-ю годовщину убийства Николая II. которого Михайлович почитал святым царём-мучеником.

Видя судьбу Болгарии, последний союзник Гитлера, регент Венгрии адмирал Милош Хорти, чтобы спасти страну от сталинского порабощения, попытался 15 октября 1944 г. заключить перемирие с союзниками, но был свергнут при поддержке немцев частями венгерской армии. Немцы привели к власти лидера пронацистского венгерского движения «Скрещенные стрелы» — Ференца Салаши. В декабре советские войска осадили Будапешт. Но город был взят только после двухмесячных очень тяжелых боёв. Венгры дрались за каждый дом. Упорное сопротивление венгров во многом объясняется исторической памятью — они помнили, сколько страданий причинила их народу коммунистическая власть в 1919 г., и не ждали ничего хорошего от Красной Армии. Только 13 февраля 1945 г. в Будапеште капитулировала 138-тысячная армия.

Все Балканы, кроме Греции, оказались в руках Сталина. Союзники смогли убедиться. что значит для Сталина понятие «сфера преимущественных национальных интересов СССР».

В.В. Бешанов. Десять сталинских ударов. Минск. 2004.

К.М. Александров. Армия генерала Власова, 1944–1945. М., 2006.

4.2.31. Ялтинская конференция

Ялтинская (Крымская) конференция руководителей трёх держав проходила в Ливадийском дворце с 4 по 11 февраля 1945 г. С учётом приближавшегося разгрома Германии она была посвящена в основном проблемам послевоенного урегулирования. По Польше Сталину и Молотову удалось добиться согласия союзников на признание просоветского Временного правительства Польши ценой включения в его состав отдельных представителей «лондонских» поляков и нейтральных политиков из самой Польши. Поскольку количественное соотношение между этими тремя группировками не уточнялось, то у Москвы имелась возможность обеспечить в нём большинство своим ставленникам. Союзники также согласились с советским требованием о проведении восточной границы Польши примерно по «линии Керзона», что оставляло за СССР Западную Украину и Белоруссию, хотя Сталину пришлось вернуть всё же Польше Белосток на севере и Перемышль на юге. Сталин предложил возместить полякам потерю половины их довоенной территории передвижением их западной границы на Одер и Нейсу. Предварительная договорённость об этом была достигнута уже в Тегеране, но от поляков её утаили. Граница с Германией отодвигалась туда, где она была в XI в., аннулируя девять столетий германской колонизации. Немецкое население с территорий восточнее этой границы (Пруссия, Силезия, Померания) должно было быть выселено и произведён обмен населением с СССР так, чтобы все поляки выехали в Польшу, а все украинцы и белорусы — в СССР.

Черчилль был обеспокоен судьбой восточноевропейских стран, которым в результате советской оккупации грозило насильственное насаждение коммунистического строя, и настаивал на гарантиях для демократии. Для предотвращения советизации Восточной Европы англо-американцы предложили принять декларацию «Об освобождённой Европе», в которой заявлялось о приверженности «большой тройки» принципу демократического самоопределения освобождённых европейских народов и предусматривалось создание механизма союзного контроля за его соблюдением. Молотов назвал это положение «вмешательством во внутренние дела» европейских стран и предложил Сталину отказаться от подписания декларации. «Ничего, ничего, поработайте, — ответил тот. — Мы можем выполнять потом по-своему. Дело в соотношении сил». Следуя этому наказу, Молотов смог добиться замены пункта о союзном механизме на положение о взаимных консультациях. Но и в таком беззубом виде Декларация скоро стала основой для обвинений Советского Союза в нарушении принципов демократии в Восточной Европе. Сталин обещал, что строй в этих странах будет «народно-демократическим». Западные союзники согласились на временную оккупацию Советским Союзом Чехословакии. Венгрии и Балкан, кроме Греции.

«Большая тройка» в Ялте согласилась с тем, что довоенные границы Румынии восстанавливались за счёт Венгрии и Болгарии, но приобретения Сталина 1940 г. — Бессарабия и Северная Буковина — остались за СССР. Чехословакии возвращалась граница с Германией, существовавшая до 1938 г., а во избежание новых споров о Судетах все немецкое население должно было быть из них выселено. Насильственное переселение противоречило Атлантической хартии и позже было осуждено как «этническая чистка», но в 1945 г. западные державы не возражали, хотя в своей зоне оккупации ничего подобного не проводили. Переселять народы любил «отец народов».

Сталин также заручился присоединением к СССР Подкарпатской Руси (Закарпатской Украины) и половины Восточной Пруссии. Германия западнее Одера-Ниссы должна была быть поделена на оккупационные зоны, причём граница советской зоны проходила намного западнее Эльбы, включая Саксонию и Тюрингию. Берлин подлежал совместной оккупации СССР и западных союзников. Все советские граждане, попавшие за границу в ходе войны, должны быть репатриированы. Исключение было сделано только для жителей Прибалтики, Западных Украины и Белоруссии, не входивших в СССР до 1939 г.

В отношении Германии стороны договорились о целях союзнической оккупации — уничтожении германского милитаризма и создании гарантий против новой агрессии со стороны Германии, а также о методах её достижения — ликвидации Вермахта и военной промышленности, установлении контроля над остальным промышленным потенциалом страны, уничтожении нацистской партии и её идеологии, наказании военных преступников. Однако Сталину не удалось добиться согласия союзников на общую сумму репараций в пользу СССР в размере 10 млрд долларов, и пришлось согласиться на участие Франции в оккупации Германии, на котором настаивал Черчилль. Из освобождённой страны Франция, таким образом, превращалась в державу-победительницу наравне с СССР, США и Великобританией. Союзники, и вполне заслуженно, такую же роль отводили Польше, но Сталину удалось не допустить этого.

Принятое в Ялте секретное соглашение по вопросам Дальнего Востока предусматривало, что в обмен на вступление в войну с Японией (через 2–3 месяца после капитуляции Германии) Советскому Союзу дозволяется оккупация Манчжурии и северной части Кореи до 38-й параллели, а также передаётся Южный Сахалин (потерянный Россией в войну 1905 г.) и Курильские острова (уступленные Россией Японии в 1872 г. в обмен на Южный Сахалин), право на аренду Порт-Артура, а также обеспечены его преимущественные интересы в порту Дальний (Далянь) и по совместной с Китаем эксплуатации Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорог. Короче говоря, речь шла о передаче Сталину стратегических позиций Императорской России на Дальнем Востоке, утраченных ею в результате Русско-японской войны 1904–1905 гг.

При обсуждении вопроса о создании Организации Объединённых Нации союзники пришли к компромиссу: СССР согласился снять требование о членстве в этой организации всех советских союзных республик (оно было предоставлено только РСФСР, Украине и Белоруссии), а США и Великобритания пошли навстречу в вопросе процедуры голосования в Совете Безопасности. В Ялте было также достигнуто соглашение о репатриации военнопленных и гражданских лиц трёх держав, оказавшихся на территории, оккупированной Германией. Провозгласив «единство в организации мира, как и в ведении войны», союзники приступили к окончательному разгрому стран «оси».

4.2.32. Создание русской армии на стороне Гитлера. Идеология РОА. РОА и Русское Зарубежье. Пражский манифест КОНР

Чем больше затягивалась советско-нацистская война, тем более очевидным становился на её фоне очередной виток застарелой войны гражданской — стихийный, никем не управляемый протест русского населения и национальных меньшинств против большевизма.

На замученных сталинской коллективизацией Дону, Кубани и Тереке в 1941–1942 гг. казачьи повстанческие отряды выступали против большевицкой администрации. Зимой 1943 г. с юга РСФСР с отступавшими войсками Вермахта на Запад от советской власти ушли более 200 тысяч беженцев, включая казаков-добровольцев и членов их семей во главе с последним Походным Атаманом, храбрым русским лётчиком Первой Мировой войны полковником С.В. Павловым, избранным на Дону осенью 1942 г. После гибели Павлова в Белоруссии в 1944 г. исход казаков на Запад и Казачий стан возглавлял генерал-майор Т.И. Доманов. Весной 1945 г. в двух казачьих корпусах насчитывалось более 50 тысяч казаков. В Северную Италию к казакам Доманова уехал и начальник Главного управления казачьих войск, известный русский писатель генерал П.Н. Краснов.

В разгар войны в 1942 г. участники антигитлеровской оппозиции в Вермахте во главе с полковником графом Клаусом фон Штауффенбергом и Геленом упорно искали среди пленных советских генералов человека, способного возглавить российское антисталинское сопротивление. С точки зрения противников Гитлера, появление такого сопротивления резко изменило бы ход войны на Востоке, заставив нацистов признать самостоятельное Российское государство. В 1941–1944 гг. в лагерях военнопленных оказались 77 советских генералов и командиров, чьи звания можно приравнять к таковым. Из них 15 сотрудничали с противником и занимались антисоветской деятельностью (И.Г. Бессонов, П.В. Богданов, Б.С. Рихтер, М.Б. Салихов и др.), в том числе 13 погибли после войны. Несмотря на тяготы плена, храбро вели просоветскую агитацию и поплатились жизнью 9 генералов (Д.М. Карбышев, Н.М. Старостин, Г.И. Тхор, И.М. Шепетов и др.), остальные занимали в целом пассивную позицию. Из 62 генералов, отказавшихся сотрудничать с противником, благополучно пережили плен и вернулись на родину 40 (65 %), остальные погибли.

Бывший заместитель командующего Волховским фронтом и командующий 2-й Ударной армией, отличившийся в боях под Киевом и Москвой, генерал-лейтенант А.А. Власов был выдан противнику местными жителями при выходе из окружения и в конце июля 1942 г. помещён в Винницкий лагерь, который курировал граф Штауффенберг. Здесь от имени оппозиции ему предложил возглавить антисталинское движение капитан В.К. Штрик-Штрикфельд — петербургский немец-русофил, бывший обер-офицер Русской армии и участник Белого движения.

После тягостных раздумий генерал Власов согласился. В возможность оккупации России Гитлером он не верил, надеялся мобилизовать противников Сталина и привлечь русских людей положительной политической программой. Началась мучительная борьба с нацистами за создание политического центра и русской армии.

В 1943–1945 гг. усилия Власова поддержал ряд советских генералов (И.А. Благовещенский. Д.Е. Закутный, В.Ф. Малышкин, Ф.И. Трухин, М.М. Шапошников) и полковников (С.К. Буняченко, Г. Зверев, В.И. Мальцев, М.А. Меандров и др.), Герои Советского Союза (капитан С.Т. Бычков, старший лейтенант Б.Р. Антилевский), отличившиеся в боях с немцами в 1941–1942 гг. командиры-орденоносцы (полковники А.Ф. Ванюшин, К.С. Власов, С.Т. Койда, подполковник М.К. Мелешкевич и др.), партработники и советские журналисты (Г.Н. Жиленков, М.А. Зыков, И.В. Ковальчук, В. Хаспабов и др.), георгиевские кавалеры Первой Мировой войны (К.Г. Кромиади, А.Н. Севастьянов, С.К. Шебалин и др.), представители «подсоветской» интеллигенции (микробиолог А.Н. Зайцев, архитектор Н.А. Троицкий, доцент Л.В. Дудин, профессора И.А. Кошкин, Ф.П. Богатырчук, И.И. Москвитинов и др.) и белой эмиграции (генералы Ф.Ф. Абрамов, Н.Н. Головин, А.А. фон Лампе, А.В. Туркул, Б.А. Штейфон, члены НТС во главе с В.М. Байдалаковым и др.), патриарший зкзарх в Прибалтике митрополит Сергий (Воскресенский) и РПЗЦ во главе с митрополитом Анастасием (Грибановским). В 1943-1945 гг. в движении участвовали более тысячи командиров Красной Армии от лейтенанта до полковника.

27 декабря 1942 г. увидел свет первый власовский программный документ: «Обращение к бойцам и командирам Красной Армии, ко всему русскому народу и другим народам Советского Союза» — так называемое «Смоленское воззвание Русского комитета». Написанный М.А. Зыковым, этот документ декларировал следующие цели:

«Ликвидация принудительного труда <…>, колхозов и передача земли в частную собственность крестьянам; <…> предоставление возможности частной инициативе участвовать в хозяйственной жизни страны; предоставление интеллигенции возможности свободно творить на благо народа; <…> уничтожение режима террора и насилия, введение свободы религии, совести, слова, собраний, печати; <…> гарантия национальной свободы; освобождение политических узников большевизма». Власовцы, признававшие ценности Февраля 1917 г., продолжали традицию ижевцев и воткиниев, кронштадтских и тамбовских повстанцев, участников антиколхозных восстаний.

Власовское движение появилось весной 1943 г, уже после Сталинградской битвы. Однако нацисты категорически запретили его развитие. На фронте распространялись сотни тысяч листовок, русские добровольцы носили на форме шеврон «РОА» — Русская Освободительная Армия, но Власов не имел к ним отношения. В марте 1943 г. не удалось покушение на Гитлера генерала Трескова — одного из покровителей РОА. Власов за независимые и патриотические выступления на оккупированных территориях был посажен под домашний арест и бездействовал до осени 1944 г. Гитлер в июне 1943 г. категорически запретил создание русской армии и любую политическую деятельность генерала Власова. Единственным успехом стало создание под Берлином, в Дабендорфе, командного центра — школы пропагандистов РОА. Здесь готовились кадры будущей армии и при помощи членов НТС разрабатывались политические документы. Руководил школой, через которую в 1943–1945 гг. прошли около 5 тысяч курсантов, генерал-майор Ф.И. Трухин. До своей гибели летом 1944 г. Дабендорф защищали от репрессий Гестапо участники антигитлеровского заговора.

В сентябре 1944 г. санкцию на создание власовской армии и комитета дал рейхсфюрер СС Г. Гиммлер, рассчитывавший поправить свой имидж в глазах союзников. 14 ноября 1944 г. в Праге Власов объявил о создании Комитета освобождения народов России (КОНР) и провозгласил Пражский манифест — главную политическую программу власовцев, написанную бывшими «подсоветскими» людьми: Г.Н. Жиленковым, А.Н. Зайцевым, Н.А. Троицким и Н.В. Ковальчуком. Деятельность Комитета и Главного гражданского управления КОНР имели неоценимое значение для улучшения зимой 1944–1945 гг. бытового положения советских военнопленных и остарбайтеров, от защиты прав которых отказалось правительство СССР.

«Два года назад Сталин ещё мог обманывать народы словами об отечественном, освободительном характере войны. Но теперь Красная Армия перешла границы Советского Союза, ворвалась в Румынию, Болгарию, Сербию, Хорватию, Венгрию и заливает кровью чужие земли… Цель её — ещё больше укрепить господство сталинской тирании над народами СССР, установить это господство во всем мире».

Вот главные положения Пражского манифеста: свержение сталинской тирании, прекращение войны и заключение почётного мира с Германией на условиях, не затрагивающих чести и независимости России, уничтожение режима террора и насилия, роспуск концлагерей и колхозов, передача земли крестьянам в частную собственность, введение действительной свободы религии, совести, слова, собраний, печати.

В конце 1944 г. все власовские мероприятия безнадёжно опоздали. Но, как свидетельствовал хорошо знавший генерала Власова русский эмигрант И.Л. Новосильцев, «Власов хотел этим манифестом показать, за что он и его единомышленники боролись и в конце концов отдали собственные жизни». Пражский манифест ценен именно тем, что он был написан гражданами СССР и, несмотря на условия нацистской цензуры, представлял собой положительный документ, привлекавший к Власову сторонников и в 1945 г. Последние 9 командиров Красной Армии прибыли из лагерей военнопленных для вступления во власовскую армию 8–9 апреля 1945 г. Многие власовцы и рассчитывали не столько на силу оружия, сколько на действенность политической программы.

Власовская армия (Вооружённые силы КОНР) начала создаваться штабом генерала Трухина в ноябре 1944 г. и до апреля 1945 г. так и не завершила формирования. Большую часть Восточных войск немцы не успели передать Власову и Трухину. Власовцы располагали людскими ресурсами среди военнопленных и остарбайтеров в несколько сот тысяч человек, но в 1945 г. у немцев не хватало оружия и снаряжения даже для собственных войск. В апреле 1945 г., после подчинения войскам КОНР двух казачьих корпусов, полка «Варяг», бригады генерала Туркула и Русского Корпуса, под юридическим командованием генерала Власова находились более 120 тысяч человек. На вооружении частей КОНР состояли 44 самолёта, около 25 танков и бронемашин, более 570 миномётов, 230 орудий, 2 тысячи пулемётов и т. д.

Части власовцев в феврале и апреле 1945 г. участвовали в двух частных операциях против Красной Армии на Одере, показав неплохие качества, и получили перебежчиков с советской стороны. Власову были готовы подчиниться формирования сербских и словенских антикоммунистов. Для соединения с ними войска КОНР стягивались в район Зальцбурга. Однако все власовские части и соединения были разбросаны на большом фронте от Хорватии и Словении до Одера, Богемии и Южной Германии. Это разделение оказалось фатальным: обособленно друг от друга они сдавались англо-американским союзникам, а 1-я дивизия вмешалась в Пражское восстание.

К.М. Александров. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А.А. Власова, 1944–1945 гг. Биографический справочник / 2-е изд. СПб., 2007.

К.М. Александров. Армия генерала Власова, 1944–1945. М., 2006.

С.И. Дробязко. Под знамёнами врага. Антисоветские формирования в составе германских Вооружённых сил, 1941–1945. М., 2004.

С.И. Дробязко. Русская Освободительная Армия. М., 1999.

4.2.33. Занятие Австрии и Германии

В январе 1945 г. советские войска вошли в Восточную Пруссию. Тяжёлые бои продолжались здесь до апреля. С огромными потерями 9 апреля 1945 г. был штурмом взят Кёнигсберг.

30 января 1945 г. советская подводная лодка «С-13» капитана III ранга Александра Ивановича Маринеско в 21:08 торпедировала лайнер «Вильгельм Густлофф» капитана Фридриха Петерсена — беженское судно, следовавшее из Готенхафена (Гдыни) в Киль. На лайнере находились 8956 беженцев (в том числе роженицы и младенцы городского роддома профессора Рихтера), гражданских лиц и медперсонала, 918 курсантов II учебного дивизиона подводного плавания, 373 девушки из состава вспомогательного морского корпуса, 173 члена экипажа и 162 тяжелораненых; всего — 10 582 человека. Через 45 минут после атаки лайнер затонул. Прибывшим к месту гибели «Густлоффа» кораблям и судам в ночь с 30 на 31 января удалось спасти 1239 человек, остальные погибли; треть погибших составляли дети. Это самая крупная катастрофа в морской истории.

В СССР считалось, что «Вильгельм Густлофф» был военным кораблём и его потопление лодкой «С-13» не нарушило международного права. После войны А.И. Маринеско (1913–1963) уволили со службы за дисциплинарные проступки. После 1985 г. торпедную атаку «С-13» 30 января 1945 г. в советской печати назвали «атакой века», и в 1990 г. А.И. Маринеско по инициативе общественности посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, его именем назвали улицу в Ленинграде (бывшая ул. Строителей).

К концу 1944 г. никаких надежд на победу у стран «оси» уже не было. Не было и самой «оси». Оставалась одна Германия. Гитлер надеялся, что его план защиты «европейской крепости» (Festung Europa) от «коммунистических диких орд» вызовет понимание у союзников и расколет антигитлеровскую коалицию. Действия Сталина в Восточной Европе действительно вызывали всё большее возмущение среди политиков США и Великобритании, но Гитлер вызывал отвращение ещё большее, особенно после того, как становились известны его преступные деяния в отношении народов Европы, масштабы еврейского геноцида. Нацистский режим однозначно рассматривался как преступный, но, кроме того, он был ещё и режимом враждебным, агрессия которого унесла миллионы жизней европейцев. Желание поскорей завершить войну и вернуться к мирной жизни было ещё одним аргументом против любых соглашений с Гитлером. Фюрер надеялся на новый Компьен — мир без капитуляции и оккупации, как в ноябре 1918 г. Но союзники были вполне единодушны в своем желании покончить с нацизмом «в его логове» — разрушить нацистскую систему до основания можно было только разрушив германское государство, слившееся за 12 лет с гитлеризмом. Раскола между союзниками не случилось.

Чтобы показать свою силу и вынудить союзников на сепаратные переговоры, Гитлер приказал провести в декабре 1944 г. контрнаступление в Бельгии, в Арденнах. Наступление началось 16 декабря, но уже через неделю остановилось. Слишком неравны были силы. К 16 января немцы отошли на старые позиции. Арденнский удар стоил Вермахту 120 тысяч человек, потерянных убитыми и ранеными, 600 танков и 1600 самолётов. Союзники потеряли в операции 77 тысяч человек ранеными, убитыми и пленными. 7 марта авангард американской армии генерала Паттона захватил переправы на Рейне. К 1 апреля союзные силы были уже на восточном его берегу. 13 апреля советские войска вошли в Вену.

18 апреля союзникам «на милость победителя» сдались 325 тысяч солдат Вермахта группы армий «Б» в Рурской области. Командовавший ими фельдмаршал Модель застрелился со словами: «Фельдмаршал не может быть пленным». Далее союзные войска продвигались по Германии, почти не встречая сопротивления.

Кульминацией войны стала битва за Берлин.

Уже к концу января 1945 г. советские войска вышли на восточный берег Одера и в нескольких местах форсировали его. До Берлина оставалось 70 км, но Сталин остановил наступление. Советские войска завершали «зачистку» Балкан и Венгрии. Пересечь Одер они должны были синхронно с пересечением Рейна союзниками. Наступление с реки Одер началось 16 апреля 1945 г. силами 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. Окружив Берлин, прорвавшиеся на запад советские части 25 апреля встретились на Эльбе у Торгау с американцами, которым до Берлина осталось 80 км. Им легко было взять город, так как немцы сдавались западным союзникам охотно, а против Красной Армии готовы были стоять насмерть. В этом естественном стремлении выжить Сталин видел заговор фашистов с капиталистами против себя. Чтобы его успокоить, американский верховный главнокомандующий в Европе генерал Эйзенхауэр категорически запретил своим войскам двигаться к Берлину или брать Прагу. Берлин должен был стать «трофеем» Сталина.

Маршалы Жуков и Конев рвались в бой — кто поднесёт трофей вождю. Хотя Берлин легче было бы взять, не торопясь, замкнув кольцо осады, но Сталин требовал город к 1 мая. Жуков и Конев сосредоточили у Берлина огромные силы: 190 дивизий, 2,5 млн человек, 16 716 орудий, 7 млн снарядов. С 25 по 29 апреля в городе идут ожесточённые уличные бои, с немецкой стороны противотанковыми «панцерфаустами» вооружены и старики народного ополчения, и мальчишки из Гитлерюгенд. Выступив перед молодыми нацистами с речью, Гитлер 30 апреля кончает в своем бункере жизнь самоубийством. 1 мая красное знамя поднялось над зданием германского парламента — Рейхстагом, 2 мая гарнизон города капитулировал. 134 тысячи немцев сдались в плен. Цена этого финала — не менее 90 тысяч убитых и 330 тысяч раненых советских воинов.

Генерал Александр Васильевич Горбатов так оценил штурм Берлина.

«С военной точки зрения Берлин не надо было штурмовать… Город достаточно было взять в кольцо, и он сам сдался бы через неделю-другую. Германия капитулировала бы неизбежно. А на штурме, в самый канун победы, в уличных боях мы положили не меньше ста тысяч солдат. И какие люди были — золотые, столько всего прошли, и уж каждый думал: завтра жену, детей увижу…» Так, как предлагал генерал Горбатов, поступали англичане и американцы. Они блокировали немецкие крепости и месяцами ждали их капитуляции, щадя своих солдат. Сталин поступал иначе.

Во время штурма Берлина ещё раз проявились два противоположных качества: доблесть солдат, штурмующих передовые укрепления врага, и порочность сталинской системы. И наиболее характерным примером этого является история с водружением знамени над Рейхстагом. В бесчисленных советских и постсоветских учебниках, энциклопедиях и фильмах, вышедших с тех пор, утверждается, что Знамя Победы водрузили сержанты Михаил Егоров и Мелитон Кантария. Однако дело было совсем не так. По официальной версии, в Рейхстаг в 14 часов 25 минут 30 апреля 1945 г. ворвалась небольшая группа бойцов 756-го стрелкового полка 150-й дивизии из батальонов капитанов Неустроева и Давыдова, а с ними вместе находились знаменосцы Егоров и Кантария. Дальнейшие события, десятки раз описанные, хорошо известны. Однако в реальности командир полка Зинченко и командир дивизии генерал Шатилов поторопились отправить в штаб корпуса донесение о том, что Рейхстаг взят.

Дневная атака 30 апреля окончилась неудачей, и советские бойцы вынуждены были отступить. Осуществив перегруппировку, к новому штурму подготовились батальоны Степана Неустроева, Якова Лонгвиненко, Василия Давыдова и Константина Самсонова. Вместе с батальоном Степана Андреевича Неустроева бои вела группа артиллеристов-разведчиков капитана Владимира Макова в составе старших сержантов Гизи Загитова. Алексея Боброва, Александра Лисименко и сержанта Михаила Минина. Владимир Маков после боёв в Севастополе окончил военное училище, участвовал в сражениях подо Ржевом, где чудом остался в живых, и к 1945 г. имел несколько боевых орденов и звание капитана. Остальные разведчики также воевали с самого начала войны, приобретя очень хороший боевой опыт. Знаменных групп было несколько. Огонь вёлся очень плотный, поэтому полотнища знамён были обмотаны вокруг тел знаменосцев под гимнастёрками. Главным считалось Знамя Военного совета армии, которое и нужно было водрузить над куполом Рейхстага, однако в горячке боя о нём попросту позабыли.

Между тем со скоростью молнии весть о взятии Рейхстага дошла до маршала Жукова. а от него — до Сталина. Жуков издал приказ № 6. гласивший, что Рейхстаг взят в 14 часов 25 минут 30 апреля 1945 г. На основании этого приказа командующий армией Кузнецов выпустил свой, гласивший: «В ознаменование одержанной победы отличившихся генералов, офицеров, сержантов и красноармейцев представить к присвоению звания Героя Советского Союза и к награждению орденами. Да здравствует Верховный Главнокомандующий маршал Советского Союза товарищ Сталин!» Реально же передовые отряды штурмующих батальонов находились на расстоянии 300 метров от Рейхстага. Последовал приказ установить хотя бы флажки на парапете здания. Через многие годы после войны Герой Советского Союза Степан Андреевич Неустроев с болью вспоминал, как он вынужден был послать для выполнения этого преступного приказа своего лучшего бойца — Петра Пятницкого, незадолго до этого спасшего ему жизнь. Отважный солдат погиб, так и не дожив до Победы. Всем стало ясно, что нужно ждать темноты. После артподготовки солдаты батальона Неустроева и группа капитана Макова бросились на штурм. Оказавшись перед массивными воротами, бойцы остановились. Михаил Минин и Алексей Бобров прикрепили к стене Красное знамя, выданное в их артиллерийской бригаде, засунув край полотнища в щель в кирпичной кладке. Вслед за Мининым стали пристраивать свои флаги и другие бойцы, в том числе и командир взвода 674-го полка лейтенант Р. Кошкарбаев. Запертые ворота штурмующие разбили массивным бревном, валявшимся неподалёку, воспользовавшись им как тараном, подобно далёким предкам при штурме крепостей.

Первым в ворота Рейхстага влетел вместе с бревном Гизи Загитов. В сложнейшей обстановке ночного боя командование на себя взяли офицеры, оказавшиеся рядом: капитан В. Маков, замполит неустроевского батальона А. Берест и начальник штаба И. Гусев. Капитан Маков послал свою группу в сопровождении семи пехотинцев для выполнения главной задачи — водружения знамени на куполе Рейхстага. Первым в атаку рванулся Гизи Загитов, за ним последовали Михаил Минин. Александр Лисименко и Алексей Бобров, следом — пехотинцы. По пути Михаил Минин отломал тонкостенную металлическую трубку, которая послужила древком знамени. Достигнув чердака, артиллеристы-разведчики стали искать выход на крышу. Бросив в темноту несколько гранат и прочесав чердак очередями, Гизи Загитов обнаружил огромную цепь лебёдки, ведущую наверх. В звено цепи спокойно входила ступня ноги человека. Четыре храбреца полезли вверх: впереди — Загитов, сзади со знаменем — Минин, замыкающими — Лисименко и Бобров. Выбравшись на крышу, бойцы увидели скульптуру богини Победы и привязали к ней знамя, написав на полотнище свои имена. Это случилось в 22 часа 40 минут 30 апреля 1945 г.

При спуске Гизи Загитов был ранен в грудь навылет очередью немецкого автоматчика. Бои в Рейхстаге шли ещё весь следующий день, причём Загитов не вышел из боя и сражался рядом с товарищами. После капитуляции немцев, засевших в подвалах Рейхстага, стало непонятным, а что делать со знаменем Военного совета армии? И тут-то и появились Егоров с Кантарией, которые в сопровождении лейтенанта Береста водрузили требуемое знамя над Рейхстагом, которое было далеко не первым. Всем офицерам и солдатам, отличившимся при штурме Рейхстага, было присвоено звание Героев Советского Союза, кроме группы капитана Макова, награждённых орденами Боевого Красного Знамени. Роковую роль в этом сыграла злополучная директива о взятии здания в 14 часов 25 минут. Подделав документы и приписав подвиг водружения первого знамени Егорову и Кантарии, командование предпочло забыть о настоящих героях, ставших неудобными свидетелями. Вопиющая несправедливость, обусловленная административной трусостью высшего командования и раболепством перед Сталиным, привела к личной трагедии героев-артиллеристов. Всю жизнь они безуспешно пытались доказать свою правоту, но бюрократическая машина работала безотказно.

В ноябре 1961 г. состоялась встреча участников штурма Рейхстага, на которой Владимир Маков, Степан Неустроев и другие истинные герои требовали восстановить историческую правду. Однако бюрократы-генералы мёртво стояли на своем, не желая ничего менять. Доблестный Гизи Загитов не смог принять участия в этой встрече, так как в 1953 г. трагически погиб в автомобильной катастрофе. Алексей Бобров не смог вписаться в мирную жизнь, терпеть бюрократизм чиновников и насмешки над своим боевым прошлым. За «хулиганские действия в отношении непосредственного начальника» (Алексей запустил ему в голову чернильницей) он был осуждён на тюремное заключение, потом был и второй срок. В 1976 г. храбрый солдат умер от сердечного приступа.

Александра Лисименко в 1951 г. вновь призвали в армию, после окончания курсов политработников он до 1960 г. служил в войсках, а после демобилизации работал на кожевенном объединении «Красный гигант» директором. Скончался герой штурма Рейхстага в 1987 г., до смерти переживая боль военных лет и обиду за своих боевых товарищей. Капитан Маков в 1977 г. пришёл в Истринский райком партии и швырнул в физиономии чиновников свой партбилет, за что был изгнан из рядов КПСС. Даже после развала СССР и ухода из жизни основных заинтересованных лиц правда не была восстановлена.

В альбоме, посвященном 50-летию Победы, изданном в 1995 г, о группе капитана Макова не было сказано ни единого слова. Владимир Маков начал пить, развалилась семья, и в начале марта 1996 г. его нашли мёртвым в собственной квартире с рукой, вытянутой в сторону упавшего на пол телефона. Михаил Петрович Минин после демобилизации из армии в 1969 г. живёт в Пскове. Борьбу за правду он не закончил и в новом веке, издав в 2001 г. тиражом 1000 экземпляров книгу воспоминаний «Трудные дороги к Победе». Этот истинный герой России выдержал не только огонь войны, холодную воду несправедливости, но и медные трубы испытания временем настоящего солдатского характера.

С. Неустроев. Русский солдат: на пути к Рейхстагу. Краснодар: Советская Кубань, 1997.

Н. Ямской. Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2006.

М. Минин. Трудные дороги к Победе. Великолукская городская типография, 2001.

4.2.34. Советская армия в Восточной и Центральной Европе в 1945 г.

Поведение советских войск оставило тяжкий след во многих местах Средней и Восточной Европы. Грабежи армией мирного населения были повседневным явлением, — причём не только в побеждённых странах, но и в странах союзных, на что, в частности, югославские коммунисты жаловались Сталину. Образ советского солдата начал в Европе связываться со словами «Дай часы» и «Дай велосипед». В какой-то мере это отражало нищету колхозной деревни, где часы или велосипед почитались большой ценностью. Но не только. «Трофеи» вовсю отправлял домой и командный состав, причём соответственно рангу: младшие офицеры посылками, а генералы — вагонами. Офицерские жёны ломали ноги, шаря в углах брошенных и полуразрушенных квартир и вилл европейских городов. Те, кто были честнее, за бесценок, за харч скупали драгоценности и антиквариат у голодных, разорённых войной жителей.

По официальной статистике Главной военной прокуратуры, только с января по март 1945 г. за дебоши, грабежи, убийства и насилия в действующей армии были осуждены 4148 офицеров, не говоря про рядовых. Но это была капля в море. Грузовик-студебекер, задом въезжающий в витрину магазина, из которого потом в кузов перемешается всё находившееся на полках, — был явлением совершенно обычным и в Будапеште, и в Берлине, и в Лодзи. Хозяин молчал под дулом автомата, наблюдая за расхищением своего имущества. Советский офицер, прибывший в Будапешт через две недели после штурма, вспоминал, что поскольку уже было разграблено всё, ему пришлось «конфисковать» медно-никелевые слитки на монетном дворе, предназначенные для чеканки монеты, и «толкнуть» несколько грузовиков этих слитков какому-то румынскому спекулянту.

Но часы, велосипеды, картины, столовое серебро, мебель и медно-никелевые слитки были мелочью. Изнасилование женщин советскими воинами-освободителями и убийство их и их близких при малейшем сопротивлении стало столь распространенным явлением и вызывало такое возмущение в союзных армиях, что сталинской Ставке пришлось издать специальный приказ, предусматривавший расстрел виновного на месте преступления или много лет лагерей, если преступление обнаружится позднее (10 лет давали за изнасилование «союзной» польки или чешки, за немку давали пять лет). Но приказ этот почти не исполнялся, так как наряду с простыми солдатами его нарушали и офицеры, и генералы.

Вот несколько фрагментов из воспоминаний участника боёв за Берлин, тогда молодого гвардии лейтенанта, а ныне одного из выдающихся русских мыслителей Григория Соломоновича Померанца.

«Мы въезжаем в город Форст. Я иду выбирать квартиру. Захожу — старушка лежит в постели. “Вы больны?” — “Да, — говорит, — ваши солдаты, семь человек, изнасиловали меня и потом засунули бутылку донышком вверх, теперь мне больно ходить…” Ей было лет 60». Другая остановка на ночлег, теперь в предместье Берлина Лихтенраде на вилле Рут. «Хозяйка Рут Богерц, вдова коммерсанта, была мрачной и подавленной; её прекрасные тёмные глаза метали молнии. Прошлую ночь ей пришлось провести с комендантом штаба дивизии, представившем, в качестве ордера, пистолет. Я говорю по-немецки, и мне досталось выслушать всё, что она о нас думает: “В Берлине остались те, кто не верил гитлеровской пропаганде, — и вот что они получили!” На первом этаже виллы стояли двухметровые напольные часы. Других в доме не осталось. “Мы издадим закон, чтобы меньших часов не производили, — говорила фрау Рут, — потому что все остальные ваши разграбили”. Обычно пистолет действовал, как ордер на арест. Женщины испуганно покорялись. А потом одна из них повесилась. Наверное, не одна, но я знаю об одной. В это время победитель, получив своё, играл во дворе с её мальчиком. Он просто не понимал, что это для неё значило. Сталин направил тогда нечто вроде личного письма в два адреса: всем офицерам и всем коммунистам. Наше жестокое обращение, писал он, толкает немцев продолжать борьбу. Обращаться с побеждёнными следует гуманно и насилия прекратить. К моему глубочайшему удивлению, на письмо — самого Сталина! — все начхали. И офицеры, и коммунисты. Идея, овладевшая массами, становится материальной силой. Это Маркс совершенно правильно сказал. В конце войны массами овладела идея, что немки от 15 до 60 лет — законная добыча победителя. И никакой Сталин не мог остановить армию. Если бы русский народ так захотел гражданских прав!» (Г.С. Померанц. Записки гадкого утёнка. М., 1998. С. 198–202).

Вот отрывки из воспоминаний четырежды раненого на войне сержанта Николая Никулина, после войны ставшего одним из самых лучших хранителей Эрмитажа, человека совестливого и травмированного всем увиденным и пережитым на войне.

«Войска тем временем перешли границу Германии. Теперь война повернулась ко мне ещё одним своим неожиданным лицом. Казалось, всё испытанно: смерть, голод, обстрелы, непосильная работа, холод. Так ведь нет! Было ещё нечто очень страшное, почти раздавившее меня. Накануне перехода на территорию Рейха в войска приехали агитаторы. Некоторые в больших чинах. “Смерть за смерть!!! Кровь за кровь!!! Не забудем!!! Не простим!!! Отомстим!!!” — и так далее. До этого основательно постарался Эренбург, чьи трескучие, хлёсткие статьи все читали: “Папа, убей немца!”. И получился нацизм наоборот.

Правда, те безобразничали по плану: сеть гетто, сеть лагерей. Учёт и составление списков награбленного. Реестр наказаний, плановые расстрелы и т. д. У нас все пошло стихийно, по-славянски: “Бей, ребята, жги, глуши! Порти ихних баб!” Да ещё перед наступлением обильно снабдили войска водкой. И пошло, и пошло! Пострадали, как всегда, невинные. Бонзы, как всегда, удрали. Без разбору жгли дома, убивали каких-то случайных старух, бесцельно расстреливали стада коров. Очень популярна была выдуманная кем-то шутка: “Сидит Иван около горящего дома. "Что ты делаешь?" — спрашивают его. "Да вот, портяночки надо было просушить, костерок развел"”. Трупы, трупы, трупы.

Немцы, конечно, подонки, но зачем же уподобляться им?

Армия унизила себя. Нация унизила себя. Это было самое страшное на войне.

Трупы, трупы. На вокзал города Алленштайн, который доблестная конница генерала Осликовского захватила неожиданно для противника, прибыло несколько эшелонов с немецкими беженцами. Они думали, что едут в свой тыл, а попали… Я видел результаты приёма, который им оказали. Перроны вокзала были покрыты кучами распотрошённых чемоданов, узлов, баулов. Повсюду одежонка, детские вещи, распоротые подушки. Все это в лужах крови» (Н.Н. Никулин. Воспоминания о войне. Эрмитаж, 2008. СПб., 1996. С. 117).

«“Каждый имеет право послать раз в месяц посылку домой весом в двенадцать килограммов”, — официально объявило начальство. И пошло, и пошло! Пьяный Иван врывался в бомбоубежище, трахал автоматом об стол и, страшно вылупив глаза, орал: “УРРРРРА! Гады!” Дрожащие немки несли со всех сторон часы, которые сгребали в “сидор” и уносили. Прославился один солдатик, который заставлял немку держать свечу (электричества не было), в то время как он рылся в её сундуках. Грабь! Хватай! Как эпидемия, эта напасть захлестнула всех. Потом уже опомнились, да поздно было: чёрт вылетел из бутылки. Добрые, ласковые русские мужики превратились в чудовищ. Они были страшны в одиночку, а в стаде стали такими, что и описать невозможно!»

«В нашем доме, на самом верху, в мансарде, жила женщина лет тридцати пяти с двумя детьми. Муж её сгинул на фронте, бежать ей было трудно — с грудным младенцем далеко не убежишь, и она осталась. Солдаты узнали, что она хорошая портниха, притащили материал и заставили её шить галифе. Многим хотелось помодничать, да и обносились за зиму основательно. С утра и до вечера строчила немка на машине. За это ей давали обеды, хлеб, иногда сахар. Ночью же многие солдаты поднимались в мансарду, чтобы заниматься любовью. И в этом случае немка боялась отказать, трудилась до рассвета, не смыкая глаз. Куда же денешься? У дверей в мансарду всегда стояла очередь, разогнать которую не было никакой возможности» (Там же. С. 127).

«Этот странный и дикий случай произошел однажды поздно вечером. Я сидел в своей комнате и вдруг услышал наверху, в мансарде, пистолетные выстрелы. Заподозрив неладное, я бросился вверх по лестнице, распахнул дверь и увидел ужасающую сцену. Майор Г. стоял с дымящимся пистолетом в руке, перед ним сидела немка, держа мёртвого младенца в одной руке и зажимая рану другой. Постель, подушки, детские пелёнки — все было в крови. Пуля прошла через головку ребёнка и застряла в груди матери. Майор Г. был абсолютно спокоен, неподвижен и трезв как стеклышко. Зато стоящий рядом лейтенант весь извивался и шипел: “Ну, убей! Убей её!” Этот лейтенант был совершенно пьян — серое лицо, синие губы, слезящиеся глаза, слюни изо рта. Так пьянеют алкоголики на последней стадии алкоголизма. Я на днях видел такого в метро. Он сидел, мычал, а под ним образовалась лужа, тоненькой струйкой растекавшаяся через весь вагон, метров на пятнадцать. А напротив сидели раскрашенные девочки в джинсах и обсуждали, сколько же жидкости может быть в человеке. Лейтенант был пьян до изумления, но, как я понял, все же делал свое дело: подзуживал майора. Зачем? Я не знал. Может быть, у него была цель устроить провокации и слепить дело? Он ведь был из СМЕРШа! А пути и методы этой организации неисповедимы» (Там же. С. 128).

«Как-то ночью я дежурил у телефонной трубки в штабе дивизиона, а Петька занимался тем же делом, но на наблюдательном пункте, который разместился в небольшом крестьянском хуторе между нашими и немецкими траншеями. Было затишье, обе армии спали, и только часовые лениво постреливали из винтовок и пулемётов да пускали осветительные ракеты. Наши разведчики, находившиеся на НП, воспользовались затишьем и предались весёлым развлечениям. Они заперли хозяина и хозяйку в чулан, а затем начали всем взводом, по очереди, портить малолетних хозяйских дочек. Петька, зная, что я не выношу даже рассказов о таких делах, транслировал мне по телефону вопли и стоны бедных девчушек, а также подробно рассказывал о происходящем. Сочные его комментарии напоминали футбольный репортаж. Он знал, что я не имею права бросить трубку, что я не пойду к начальству, так как начальство спит, да и не удивишь его подобными происшествиями — дело ведь обычное! Так он измывался надо мною довольно долго, теша свою подлую душонку. Позже он ожидал от меня ругани или драки, но я смолчал, и молчание моё обозлило Петьку до крайности» (С. 132).

«Группы солдат разбредались по окрестностям, шли за барахлом, водкой и к “фравам”. По соседству была улица, получившая название “бешеная”. Как только появлялся там рус-Иван, жители выскакивали из домов с трещотками, медными тазами, колокольчиками и сковородками. Поднимался невообразимый звон, шум, гвалт. Так улица оповещала себя о появлении завоевателя и пыталась отпугнуть его, подобно тому как спасаются от саранчи. Однако рус-Ивана нелегко прошибить. Хладнокровно проходит он в кладовку и не торопясь экспроприирует всё, что ему понравится» (Там же. С. 147).

«Восстановить дисциплину было трудно, сколько начальство ни старалось. Вояки, у которых грудь в орденах, а мозги сделались от пережитого задом наперёд, считали всё дозволенным, всё возможным. Говорят, что грабежи и безобразия прекратились только после полной смены оккупационных частей новыми контингентами, не участвовавшими в войне».

«Военные девочки набросились на заграничное барахло. Форму носить надоело, а кругом такие красивые вещи! Но не всегда безопасно было наряжаться. Однажды связистки надели яркие платья, туфельки на высоких каблуках и счастливые, сияющие пошли по улице. Навстречу — группа пьяных солдат. “Ага! Фравы!! Ком!” — и потащили девчат в подворотню. “Да мы русские, свои, ай! Ай!” — “А нам начхать! Фравы!!!”

Солдаты так и не поняли, с кем имеют дело, а девочки испили чашу, которая выпала многим немецким женщинам» (Там же. С. 150).

«Петров, как звали почтальона, показавшийся мне таким милым вначале, в конце войны раскрылся как уголовник, мародёр и насильник. В Германии, на правах старой дружбы, он рассказал мне, сколько золотых часов и браслетов ему удалось грабануть, скольких немок он испортил. Именно от него я услышал первый из бесконечной серии рассказ на тему “наши за границей”. Этот рассказ сперва показался мне чудовищной выдумкой, возмутил меня и потому навсегда врезался в память:

— Прихожу я на батарею, а там старички-огневички готовят пир. От пушки им отойти нельзя, не положено. Они прямо на станине крутят пельмени из трофейной муки, а у другой станины по очереди забавляются с немкой, которую притащили откуда-то. Старшина разгоняет их палкой: “Прекратите, старые дураки! Вы что, заразу хотите внучатам привезти?!”

Он уводит немку, уходит, а минут через двадцать всё начинается снова.

— Иду это я мимо толпы немцев, присматриваю бабёнку покрасивей и вдруг гляжу — стоит фрау с дочкой лет четырнадцати. Хорошенькая, а на груди вроде вывески, написано: Syphilis; это, значит, для нас, чтобы не трогали. Ах ты, гады, думаю, беру девчонку за руку, мамане автоматом в рыло, и в кусты. Проверим, что у тебя за сифилис! Аппетитная оказалась девчурка» (Там же. С. 113).

Молодая русская аристократка, княжна Мария Васильчикова. жившая в эмиграции в Германии и участвовавшая в антигитлеровском заговоре 1944 г., писала 31 марта 1945 г. в своем дневнике, что «волосы встают дыбом от рассказов о том, как советские поступают с женщинами в Силезии (массовое изнасилование, множество бессмысленных убийств и т. п.)».

В августе 1946 г., когда Г.К. Жуков был уже начальником Одесского военного округа, на таможне задержали 85 ящиков с мебелью, которую маршал вывозил из Германии. В феврале 1948 г., по показаниям арестованного адъютанта Жукова Сёмочкина, у маршала изъяли трофейное имущество: 9 золотых часов, 30 колец и кулонов, 3,5 тысячи метров тканей, меха, 36 ковров и гобеленов, 60 картин и многое другое. Чемодан с драгоценностями, о котором сообщил в НКВД Сёмочкин, так и не нашли. Маршал написал Сталину объяснительное письмо, и вождь до времени этим удовлетворился. Друг Жукова, генерал Крюков, вывез из Германии не только четыре автомобиля, но и 47 банок гуталина и 78 оконных шпингалетов.

Никогда ранее, ни в 1814–1818 гг. во Франции, ни в 1914 г. в Восточной Пруссии и Галиции, русский солдат не пятнал себя так тяжко, как в 1944–1945 гг. Такое поведение в отношении к мирному населению противника было совершенно немыслимо и среди союзников. Уроки Гражданской войны, опыт богоборчества, ужасы террора и голодомора и соучастие в них извратили облик русского воина, выжгли в нём не только божеское, но часто и человеческое. Да и на самой войне самые честные, смелые, принципиальные и нравственные были большей частью выбиты в первые годы, сгинули в штрафных ротах. Не христолюбивое воинство, но дикая орда наводнила Европу в 1945 г., мстя беззащитным европейским обывателям за собственное горе, потери и унижения, испытанные и от рук гитлеровцев в 1941–1944 гг., и от рук сталинцев за четверть века большевизма.

Безобразное поведение советских солдат в Центральной и Восточной Европе лучше многого иного свидетельствует о той глубине разрушения личности, которая произошла во многих русских людях за годы большевицкой власти. Поэтому немцы и предпочитали сдаваться союзникам и бежали пока не поздно в западные оккупационные зоны, порой бросив весь скарб на разграбление Красной Армии, только бы спасти свою честь и жизнь. 1945 год показал с очевидностью, что русские люди научились воевать и побеждать, обрели смелость и лихость, от которых их так тщательно отучали большевики голодоморами и ГУЛАГами, но он же обнаружил, что быть людьми, нравственно ответственными личностями, очень многие русские люди так и не научились вновь, пройдя горнило войны. В этом коммунистическая практика жизни одержала победу над их совестью.

Множество преступлений происходило в 1945–1946 гг. и от руки иных народов, попавших в зону советского влияния: на территориях, переданных под управление Польши, и в Чехословакии. Здесь шло насильственное выселение немцев. Из Польши было изгнано 9,3 млн человек, из Чехословакии — 2,9 млн, с Балкан 0,5 млн человек. Порой немцы пытались остаться, объявляя себя онемеченными поляками или чехами, некоторым это удавалось, но далеко не всем. Две трети изгнанных немцев осели в западных зонах оккупации Германии, треть — в советской зоне, но очень многие до Германии так и не добрались.

Выселенцев лишали не только недвижимости, но и движимого имущества, держали под открытым небом без медицинской помощи, морили голодом, гнали на принудительные работы. Случались и изнасилования, и жестокие бессудные убийства. По некоторым сведениям, поляки заморили и убили до 1 млн человек, чехи — 0,5 млн. Иные источники говорят осторожнее о «многих сотнях тысяч». Если в случае Польши это ещё можно понять как возмездие за массовые убийства поляков, то у чехов потерь, подобных польским, не было, их жизненный уровень во время войны был выше немецкого, и они исправно ковали на своих заводах оружие для германской армии. К тому же в Польше очищенные от немцев земли стали заселять 2,1 млн поляков, выселенных из СССР, а в Чехии избыточного населения не было, и множество земель и построек было просто заброшено после Второй Мировой войны.

Ther Philipp. Siljak Ana. Redrawing Nations: Ethnic Cleansing in East-Central Europe, 1944–1948. L., Rowman & Littlefield, 2001.

Иоахим Гофман. Сталинская война на уничтожение. М.: Астрель, 2006.

4.2.35. Занятие Чехословакии. Пражское восстание 1945 г. Конец власовской армии

После отступления с Одерского фронта 1-я пехотная дивизия ВС КОНР генерал-майора С.К. Буняченко ушла в Богемию и достигла района Праги. 5 мая в Праге началось восстание, которым руководила чешская подпольная военная комендатура «Бартош» во главе с генералом К. Култвашрем. Буняченко согласился поддержать чешских повстанцев после того, как получил ультиматум от немецкого коменданта Праги генерала Р. Туссенна. Туссенн угрожал дивизии силой, если власовцы не подчинятся командованию группы армий «Центр». В жестоких боях 6–7 мая власовская дивизия оказала неоценимую помощь повстанцам, оттянула на себя основные силы немцев и спасла город от уничтожения. Власовцы потеряли более 1,2 тысячи человек убитыми и ранеными, горожане — более 3,2 тысячи, немцы — более 1 тысячи убитыми. Утром 8 мая власовцы покинули Прагу и оказались в тисках между советскими и американскими войсками в Южной Чехии. Вечером 8 мая пражский гарнизон капитулировал перед руководителями повстанцев, а утром 9 мая в Праге появились танки 4-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта Д.Д. Лелюшенко. Оставшиеся в Праге власовцы, включая раненых, были расстреляны СМЕРШем.

Генерал Франциско Франко предлагал Власову улететь в Испанию, но он отказался, решив добиваться политического убежища для своих солдат у американского командования. После роспуска дивизии 12 мая генерал Власов был арестован советскими автоматчиками в глубине американской зональной территории в автоколонне, ехавшей в Пльзень. Другие власовские генералы были выданы большевикам чехами и американцами.

Трагедия созданной с разрешения немцев и сражавшейся на их стороне до Пражского восстания Русской освободительной армии генерала Власова вполне выявилась в эти последние дни её существования. За годы немецкого плена, а потом и полусвободной жизни в Рейхе генералы, офицеры и солдаты РОА ясно увидели, что нацисты (в отличие от других немцев) относятся к русским как к недочеловекам, презирают их и используют только для облегчения победы над армиями антигитлеровской коалиции и для пропаганды в советском тылу. Нацисты были слишком умны и расчётливы, чтобы допустить превращение воинских формирований РОА действительно в национальную русскую антибольшевицкую армию и так и не допустили этого до последних дней войны. Союзники, заинтересованные в Сталине и боящиеся раздражать его, отреклись от власовцев, которые совершенно безосновательно надеялись с их помощью освободить Россию. Наконец, большинство солдат и офицеров Красной Армии прониклись за годы войны глубоким русским патриотическим чувством. Мало кто из них молился на Сталина, но стрелять в своих, возобновлять гражданскую войну практически никто в победоносной армии не желал. Все хотели выжить в последних боях и быстрее вернуться домой. Тем более не хотели продолжать воевать, да ещё со вчерашним союзником, американские и английские солдаты.

Армия Власова была обречена с самого своего создания — в случае победы Гитлер бы не потерпел её, в случае поражения её не потерпел бы победитель — Сталин. Они жаждали правды после лжи большевицкой пропаганды и мира после кошмара подсоветской жизни, но нацистская Германия дала им другую ложь вместо правды и вместо кошмара ГУЛАГа ужас братоубийства на стороне врага. Единственный слабый шанс Власову давала победа графа Штауфенберга и его соратников над нацистами, выход Германии из войны на Западе и продолжение войны на Востоке уже ради не порабощения, а освобождения России. Но шанс этот был столь призрачен, что только от полного отчаяния и безвыходности можно было солдатам и офицерам РОА уповать на него.

Летом 1944 г. после провала заговора Штауфенберга исчезла и эта призрачная надежда. И потому так безнадёжно трагически звучали красивые слова маршевой песни РОА:

У многих солдат РОА была и вера, и смелость, но сам их выбор — выбор между двумя кровавыми, лживыми тираниями — не сулил ничего, кроме уязвления совести и разочарования в собственном выборе.

Генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов — трагическая фигура в новейшей русской истории. Он не был своекорыстным изменником, так как сохранение статуса военнопленного гарантировало ему жизнь и карьеру в гораздо большей степени, чем опасная и неясная перспектива антисталинского лидера. В трагедии Власова отразились изломанные сталинским и нацистским режимами судьбы сотен тысяч советских людей, для которых бело-сине-красная нашивка «РОА» оставалась последним утешением и надеждой перед циничным и страшным оскалом тоталитарных диктатур.

В Москве над А.А. Власовым, С.К. Буняченко, В.Ф. Малышкиным, В.И. Мальцевым, М.А. Меандровым, Ф.И. Трухиным и другими руководителями Власовского движения готовился «открытый процесс». Но, опасаясь политических выступлений «подсудимых», начальник ГУКР СМЕРШ генерал-полковник В.С. Абакумов предложил Сталину судить Власова и его соратников закрыто. 23 июля 1946 г. члены Политбюро ЦК ВКП(б) «приговорили» генерала Власова и 11 его соратников к смертной казни. После формального заседания Военной коллегии Верховного суда СССР в ночь на 1 августа 1946 г. они были повешены. Прах казнённых захоронили в ограде Донского монастыря, где в крематории сжигали трупы репрессированных.

К.М. Александров. Русские солдаты Вермахта. М., 2005.

4.2.36. Капитуляция Германии и Потсдамская конференция

После падения Берлина и освобождения Праги организованное сопротивление вооружённых сил Германии прекратилось. 7 мая 1945 г. во французском городе Реймсе в ставке Верховного главнокомандующего экспедиционными силами союзников в Европе Д. Эйзенхауэра начальник оперативного штаба Верховного командования вооружёнными силами Германии А. Йодль подписал акт о безоговорочной капитуляции Германии. От имени советского Верховного командования документ был подписан главой советской военной миссии во Франции И.А. Суслопаровым. По предложению Сталина союзники договорились считать Реймский акт предварительным и провести окончательную церемонию в столице нацистской Германии — Берлине. Церемония началась ровно в полночь по московскому времени с 8 на 9 мая: акт о капитуляции был подписан представителями трёх видов вооружённых сил Германии во главе с фельдмаршалом В. Кейтелем, а со стороны союзников принят маршалом Г.К. Жуковым и главным маршалом авиации Великобритании А. Теддером. Из-за разницы во времени западные союзники объявили о конце войны 8 мая, а СССР — 9 мая, который и стал для народов России Днём Победы.

С окончанием войны в Европе стало необходимо договориться об окончательных условиях послевоенного урегулирования, для чего и была созвана новая конференция «большой тройки» в пригороде Берлина — Потсдаме (17 июля — 2 августа 1945 г.). США на ней представлял Гарри Трумэн, ставший новым президентом страны после смерти 12 апреля 1945 г. Ф. Рузвельта, а 28 июля Уинстона Черчилля сменил К. Эттли, избранный новым премьер-министром Великобритании. К началу и в ходе работы конференции советские геополитические запросы стали вполне очевидны. Речь шла уже не только о границах 1941 г., долговременном обезвреживании Германии и Японии, создании просоветских режимов вдоль западных границ СССР, территориальных приращениях на Дальнем Востоке и в Восточной Пруссии, а также о пересмотре режима Черноморских проливов. Были выдвинуты новые, более жёсткие требования к Турции — совместный военный контроль над Проливами, возвращение приграничных областей Карса и Ардагана (Турция всю войну сохраняла нейтралитет, а в 1945 г. присоединилась к антигитлеровской коалиции), сделана заявка на получение в опеку одной из бывших колоний Италии на средиземном море, предпринята попытка использовать пребывание советских войск на острове Борнхольм (Дания) и Медвежий (Норвегия) для создания там военных баз СССР, равно и закрепить пребывание Красной Армии в Северном Иране, где она присутствовала с июля 1941 г., с целью превращения этого региона в зону советского влияния.

О том, как готовился Сталин к Потсдамской конференции не в политическом, а в бытовом плане, хорошо говорит докладная записка Берии Сталину от 5 июля 1945 г. Берия руководил безопасностью и жизнеобеспечением советской делегации в Потсдаме:

«НКВД СССР докладывает об окончании подготовки мероприятий по подготовке приёма и размещения предстоящей конференции. Подготовлено 62 виллы (10 000 кв. метров и один двухэтажный особняк для товарища Сталина: 15 комнат, открытая веранда, мансарда, 400 кв. метров). Особняк всем обеспечен, есть узел связи. Созданы запасы дичи, живности, гастрономических, бакалейных и других продуктов, напитки. Созданы три подсобных хозяйства в 7 км от Потсдама с животными и птицефермами, овощными базами; работают две хлебопекарни. Весь персонал из Москвы.

Наготове два специальных аэродрома. Для охраны доставлено семь полков войск НКВД и 1500 человек оперативного состава. Организована охрана в три кольца. Начальник охраны особняка — генерал-лейтенант Власик. Охрана места конференции — Круглов.

Подготовлен специальный поезд. Маршрут длиной в 1923 км (по СССР — 1095, по Польше — 594, по Германии — 234). Обеспечивают безопасность пути 17 тыс. войск НКВД, 1515 человек оперативного состава. На каждом километре железнодорожного пути от 6 до 15 человек охраны. На линии следования будут курсировать восемь бронепоездов войск НКВД».

Эта программа считалась в Кремле умеренной и законной платой за решающий вклад Советского Союза в разгром нацизма. При этом Сталин надеялся совместить получение этих геополитических «трофеев» войны с сохранением — хотя бы на первые послевоенные годы — сотрудничества с западными союзниками. Это позволило бы прочнее узаконить итоги войны, совместно предотвращать возрождение германского нацизма и японского милитаризма, избежать возникновения англо-американского блока против СССР, а также получить финансово-экономическое содействие Запада в послевоенном восстановлении народного хозяйства.

Однако в то время, когда аппетиты Сталина росли, готовность западных союзников к их удовлетворению быстро сокращалась. Разгром Германии устранял главную общую угрозу, соединявшую антигитлеровскую коалицию, резко сокращал нужду западных демократий в помощи Советского Союза, а следовательно, и необходимость считаться с его нескромными запросами, которые к тому же существенно нарушали принципы Атлантической хартии (сами союзники не присоединили к своим странам и пяди земли, только Франция два перевала в Альпах отобрала у Италии — 2 км²), да и безопасность западных союзников в Европе, Восточной Азии, Средиземноморье и на Среднем Востоке этими бесконечными приращениями сталинской империи ставилась под вопрос.

К лету 1945 г. печальные результаты деятельности сталинской администрации в занятых советской армией странах были уже налицо. Никакой терпимости, никакой демократии, даже «народной», там и помина не было. Общественные и политические деятели из Чехословакии, Польши, Югославии, Болгарии, Румынии всё чаще взывали к правительствам Великобритании и США с просьбами о помощи в борьбе с коммунизацией их стран.

Уже в мае — июне 1945 г. военно-политическое руководство США и Великобритании в своих внутренних оценках начало рассматривать СССР как своего главного конкурента, сочетающего мощный военный потенциал с враждебной идеологией и социально-политической системой.

Не удивительно, что в Потсдаме проявились серьёзные расхождения между союзниками в подходе к ключевым проблемам послевоенного урегулирования, а разговор лидеров «носил весьма натянутый характер», как вспоминал член советской делегации А.А. Громыко. Англо-американцы были настроены на более щадящее обращение с Германией, видя в ней мотор возрождения европейской экономики и потенциального союзника в противодействии коммунизму. Поэтому они отвергли советские требования по объёму репараций с Германии и установлению международного контроля над промышленным сердцем этой страны — Рурской областью. Та же судьба постигла советские заявки на стратегические форпосты в Проливах и Средиземноморье (а ещё раньше — на военное присутствие в Дании и Норвегии).

В то же время западные союзники, особенно США, ещё нуждались в советской помощи для разгрома Японии, а в общественном мнении Запада сохранялись настроения в пользу сотрудничества с СССР. Рядовые англичане и особенно американцы были полны симпатии к своим союзникам — русским людям и совершенно не понимали характер режима, правящего в СССР. Когда, встречаясь в Европе, в откровенных разговорах советские люди жаловались американским солдатам на сталинскую тиранию, те недоумевали: «Если дядюшка Джо такая свинья, как вы говорите, почему вы его не переизберёте?»

Общие нерешённые задачи и позитивное отношение к антигитлеровской коалиции в обществах Америки и Великобритании позволило участникам конференции достичь согласия по ряду проблем. Удалось договориться об основах оккупационного режима для Германии в развитие ялтинских решений, а также о порядке взимания репараций, по которому каждый из союзников получал репарации в виде сырья и промышленного оборудования из своей зоны оккупации. Поскольку основной промышленный потенциал Германии был расположен в западных оккупационных зонах, предусматривалось получение Советским Союзом дополнительных репараций в виде промышленного оборудования из западных зон, частично — в обмен на поставки сырья из советской зоны.

Оккупационный режим в Германии означал верховную власть союзного Контрольного совета (неработоспособного, ибо требовавшего единогласных решений), суд над военными преступниками в Нюрнберге, денацификацию и репарации. Денацификация — устранение нацистов с влиятельных, в том числе преподавательских, должностей — намного тщательнее велась в западных зонах оккупации, чем в советской, а репарации — наоборот. Советские власти тщательно вывозили уцелевшие заводы и их персонал в СССР, а западные ограничились вывозом немногих специалистов и роспуском немецких монополий.

Ещё до Потсдамской конференции американские и английские войска ушли из центральной Германии (Саксонии, Тюрингии и Мекленбурга) на линию, оговорённую в Ялте с тем, чтобы в обмен на эту территорию западные союзники заняли свои позиции в Берлине и Вене. Что они и сделали в первые дни июля 1945 г., тогда как Красная Армия продвинулась далеко на запад — до Парижа осталось менее 500 км.

Австрия так же, как и Германия, была разделена на четыре оккупационных зоны. Вена, подобно Берлину, была поставлена под контроль четырёх держав-победительниц. Советская зона оккупации Австрии так же, как и в Германии, располагалась вокруг столицы, в то время как американская, британская и французская зоны оккупации заняли южную и западную периферию республики.

После долгих споров было также достигнуто соглашение о западной границе Польши и о принципах выселения немецкого населения из бывших территорий Германии, присоединённых к Польше. Чехословакии и Венгрии. Сталин добился присоединения к СССР части Восточной Пруссии с городом Кёнигсбергом и военно-морской базой Пилау. Советская дипломатия отстояла свою ведущую роль в подготовке мирных договоров с европейскими сателлитами Германии (кроме Италии) и отбила попытки союзников установить международный контроль за выборами в Румынии, Болгарии и Венгрии. Тем самым был сделан важный шаг к укреплению коммунистического влияния в Восточной Европе и на Балканах.

Союзники отстояли внутреннюю независимость Финляндии. Мирный договор 1947 г. подтвердил соглашение о прекращении огня от 1944 г., но на Финляндию была наложена огромная контрибуция в 300 млн долларов США, был вновь потерян Карельский перешеек и новые территории в Карелии. Новые беженцы потянулись по дорогам войной разорённой страны. Ценой огромных лишений контрибуция была уплачена финнами к 1952 г.

Для продолжения работы по подготовке мирных договоров и решения других остающихся проблем послевоенного урегулирования создавался Совет министров иностранных дел из представителей СССР, США, Великобритании, Франции и Китая. 16 июля в США в пустыне Аламогордо произошло первое успешное испытание атомного оружия, о чём Трумэн сообщил Сталину в Потсдаме. Внешне Сталин не проявил особого интереса или беспокойства, но тут же приказал ускорить работу по созданию советской атомной бомбы. Между союзниками начиналась большая гонка самых смертоносных вооружений.

В.О. Печатнов. Сталин, Рузвельт, Трумэн. СССР и США в 1940-х гг. Москва: Терра, 2006.

4.2.37. Жертвы Ялты

Во время военных действий в Северной Африке и особенно в период продвижения в Италии тысячи русских из тех или иных военных соединений Вермахта (не забудем, что в рядах германской армии сражалось более полумиллиона советских граждан, перешедших на сторону врага) попали в руки британцев и американцев. Поначалу это не вызывало особых проблем, так как их либо помещали в лагеря наравне с немецкими пленными, либо в особых случаях позволяли присоединяться к войскам союзников.

Проблему, которую они представляли, впервые осознали на высоком политическом уровне после того, как союзные войска высадились в Нормандии в июне 1944 г. Все немецкие пленные, взятые на начальной стадии вторжения, были направлены в Британию, где они содержались в военных лагерях, недавно освобождённых британскими и американскими войсками, принявшими участие в операции «Оверлорд». Именно тогда служащие британской разведки обнаружили во время допросов, что примерно каждый десятый немецкий военнопленный был русского происхождения. Более того, многих из этих военнопленных сковывал ужас при мысли о возвращении в Советский Союз. Некоторые покончили с собой, узнав о такой перспективе.

Данная информация была доведена до сведения британского правительства лордом Сельборном, отвечавшим за разведывательные операции. На протяжении нескольких месяцев на самом высоком уровне шли споры о том, как же поступить с русскими, оказавшимися в британском плену. Изначально Уинстон Черчилль выступал против того, чтобы возвращать кого бы то ни было в Советский Союз против его желания, на том основании, что «этим людям пришлось перенести непосильные испытания». Однако в конце концов он позволил убедить себя, что нельзя уклониться от выполнения требования Сталина репатриировать всех советских граждан. В октябре 1944 г. британский министр иностранных дел Энтони Иден на конференции в Москве согласился с тем, что все советские граждане, освобождённые силами союзников на Западе, должны быть репатриированы как можно скорее.

Эта уступка имела решающее значение, однако только когда Черчилль, Рузвельт и Сталин встретились в Ялте в феврале 1945 г., было достигнуто соглашение на официальном уровне. Печально известное соглашение в Ялте о взаимном возвращении военнопленных в то время держали в секрете. Это может показаться странным, так как сам текст довольно безобиден, речь шла о необходимости репатриировать освобождённых граждан союзных держав как можно скорее и безопаснее.

Тем не менее за кулисами Министерство иностранных дел Великобритании оказывало давление на своих коллег в США с тем. чтобы те сотрудничали и приняли настоятельное требование Сталина о возвращении всех освобождённых советских граждан в СССР, независимо от желаний последних. Госдепартамент США сильно противился такому решению, отчасти по гуманитарным соображениям, отчасти потому, что передача солдат в немецкой форме явно нарушала Женевскую конвенцию 1929 г. Помимо вопроса принципа, немцы могли также отомстить на американских пленных немецкого или итальянского происхождения.

Высокопоставленные чиновники в военных структурах США положительно относились к обязательной репатриации, полагая (как время показало, неверно), что большевики могут задержать американских военнопленных, освобождённых из немецких лагерей в Польше. Как бы то ни было, но делегация Госдепартамента США в Ялте перестала противиться требованию Сталина. Недавно вступивший в должность Госсекретарь Стеттиниус был слабым человеком, назначенный Рузвельтом в обход других более талантливых кандидатов с тем, чтобы предоставить Президенту контроль над внешней политикой.

Фактическим руководителем делегации Госдепартамента был Алгер Хисс, как известно сейчас, являвшийся важным советским агентом. После Ялты он отправился в Москву, где секретно встретился с Вышинским. В какой мере ему удалось оказать влияние на американскую политику, остаётся неизвестным. Однако сейчас имеется достаточно данных, указывающих на роль, которую сыграли высокопоставленные советские агенты и сторонники СССР в том, чтобы убедить западных союзников принять требование Сталина.

Несмотря на неоднозначное содержание Ялтинского соглашения, и Британия, и США ко времени капитуляции Германии в мае 1945 г. на официальном уровне согласились с насильственной репатриацией всех «русских». Определение «русских» звучало как «все лица с территорий, входивших в Советский Союз на момент начала настоящей войны», а именно 1 сентября 1939 г. Последняя оговорка исключала из числа выдаваемых жителей тех территорий СССР, которые были присоединены к нему после 1 сентября, — жителей Эстонии, Латвии, Литвы, Восточной Польши и Бессарабии с Буковиной.

Вначале вопрос о советских военнопленных главным образом относился к исключительной ответственности британского правительства. Хотя американцы взяли в плен столько же русских, сколько и британцы, до тех пор, пока немецкие войска активно сопротивлялись, на практике единственным способом репатриировать «русских» можно было либо через оккупированный Британией Египет, Ирак или Персию, либо морем через Британию в Советский Союз. Прямо из Британии в Советский Союз было направлено около 32 тысяч советских граждан.

Потакание желаниям Сталина не обошлось без постыдных секретных мер. В соответствии с британским законом, правительство не имеет полномочий отправить какого-либо иностранца, находящегося в Британии, в другую страну против желания последнего. Британское министерство иностранных дел не побрезговало нарушить законы собственной страны. Это было сделано, во-первых, путём распространения положений Соглашения союзных войск (которое оговорило статус освобождённых французов, поляков и других военнослужащих союзных войск на территории Великобритании) на советских военнопленных. В большинстве случаев пленных везли в порт в строгой секретности, держа их в неведении насчёт места назначения, пока не было уже слишком поздно. В условиях военной цензуры британское правительство получило возможность проводить незаконные операции в широком масштабе, причём британская общественность об этом не ведала.

Ответственным за проведение всей этой политики был министр иностранных дел Энтони Иден. Иден смог убедить своих коллег в министерстве, и при обстоятельствах, которые до сих пор остаются неизвестными, взял вверх над Уинстоном Черчиллем, озвучившим серьёзные опасения в отношении выдачи советских военнопленных. Практически все участники знали об ужасной участи, которая ожидала всех репатриированных независимо от их деятельности в период немецкой оккупации. Защитники такой политики придерживались циничных принципов Realpolitik. Александр Кадоган, будучи постоянным заместителем министра иностранных дел Идена, отмечал: «Советскому правительству понадобится значительное количество рабочей силы для восстановления страны, и люди, которых мы возвращаем, без сомнения, помогут в этом деле». Подразумевалась, конечно, система трудовых лагерей ГУЛАГА, о существовании которой и о бесчеловечном обращении с заключёнными в ней Запад был хорошо осведомлён.

После падения Германии в мае 1945 г. западные союзники получили возможность возвратить подавляющее большинство советских граждан, находившихся в их руках, относительно быстро сухопутным путём. Данные действия в основном имели место в оккупированных Австрии и Германии. В это же время Норвегия выдала Советам около 72 тысяч освобождённых из немецких трудовых лагерей русских военнопленных.

Как показывает статистика союзников, за лето 1945 г. было выдано Сталину более двух миллионов русских. Большинство из них смирилось с решением союзников, осознавая, что выбора не было, и представляя, как отреагировали бы советские власти, узнай они, что они сопротивлялись возвращению на родину. После долгих лет страданий в период немецкой оккупации многие, несомненно, хотели вернуться и поверили активной советской пропагандистской кампании, которая вместе с британцами и американцами заверяла русских, что с ними по-доброму обойдутся по их возвращении. Другие считали, что репатриация все равно неизбежна, и поэтому решили, что самым безопасным будет проявить восторг по поводу возвращения на родину. Отсутствует статистика, которая бы дала возможность выяснить, каково было соотношение между теми, кто вернулся по своему желанию, и теми, кто вернулся под воздействием угрозы или применения силы.

Условно можно выделить три категории людей среди тех, кто тогда был возвращён в СССР. Во-первых, это тысячи выживших военнопленных, многие из которых на момент их взятия служили в немецких войсках или в РОА. Ко второй категории относились освобождённые остарбайтеры. вывезенные нацистами с оккупированных территорий Советского Союза и вынужденные трудиться на немецких шахтах, заводах и сельскохозяйственных объектах. Наконец, были беженцы, которые были вынуждены уйти в сердце Европы вместе с отступающими немецкими войсками. Эти, третьи, предпочитали потерять родину, но ускользнуть от большевицкой власти.

После репатриации жестокие сцены разыгрались в лагерях, где американцы держали бывших военнослужащих РОА. В Дахау, печально известном месте нацистских преступлений, ряд бывших солдат Красной Армии покончили с собой, чтобы избежать репатриации. В январе 1946 г. американцы насильно репатриировали тысячи бывших власовцев из лагеря Платтлинг в Германии.

Необходимо сказать, что хотя американцы полностью проводили в жизнь договорённости. достигнутые в Ялте, и насильно репатриировали советских граждан, на всех уровнях, как на военном, так и на дипломатическом, они выражали значительное недовольство тем, что им пришлось участвовать в операциях по насильственной репатриации, которые они находили столь же отвратительными, как и акты геноцида, проводившиеся в недалёком прошлом нацистами. Каждый раз, когда применялась сила, военные всех рангов (включая Эйзенхауэра, Паттона и других старших командующих) громко протестовали, а Госдепартамент давал возможность выразить свою позицию тем, кто желал положить скорый конец этим постыдным действиям.

Однако британцы были решительно настроены проводить взятый курс до тех пор, пока не будут переданы все русские мужчины, женщины, дети. Чиновники в министерстве иностранных дел хвастались в своих документах, что именно благодаря их настойчивости американцы продолжили насильственную репатриацию, несмотря на все протесты.

Наиболее жестокие сцены разыгрались в оккупированной Австрии. Казацкий корпус, сформированный для борьбы с партизанами-коммунистами Тито в Югославии, сдался британским силам, прибывшим из Северной Италии. Немного далее на западе было также большое поселение казацких беженцев; все они, численностью приблизительно в 50 тысяч человек, сдались 5-му британскому корпусу, оккупировавшему юго-запад Австрии.

Британские военные всех рангов, понимая причины, побудившие казаков вступить в борьбу против коммунистов, относились к ним со значительной долей сочувствия. Более того, среди взятых в плен казаков были тысячи пожилых мужчин, женщин и детей. В конце концов, многие из казацких офицеров (в особенности те, кто постарше) были русским эмигрантами Белой армии, осевшими в Восточной Европе после Гражданской войны в России и имевшими заграничные паспорта или сертификаты лиц без гражданства (так называемые нансеновские паспорта), выданные Лигой Наций.

Условиями соглашения в Ялте четко оговаривалось, что только советские граждане подлежали возвращению в Советский Союз, и все приказы, изданные Объединённым Союзным командованием, подтвердили это. В указаниях, полученных командованием 5-го корпуса, с предельной ясностью говорилось, что только те, кто подпадает подданную категорию, подлежат возвращению. Более того, фельдмаршал сэр Гарольд Александер, Верховный командующий союзными силами на средиземноморском театре, лично издал указы о том, что ни при каких обстоятельствах нельзя насильно возвращать русских. Офицер образцовой смелости и рыцарской чести, он до этого был британским служащим в Балтийском легионе, боровшемся с большевиками в 1918–1919 гг., когда был награждён орденом Святой Анны Белым генералом Юденичем.

То, что произошло позже, является самым необъяснимым в репатриации и, следовательно, вызывает много вопросов. Командование 5-го корпуса намеренно проигнорировало приказы Александера и постаралось сделать так, чтобы Белые русские эмигранты были включены в ряды казаков и переданы в руки СМЕРШ в Вольсберге на линии демаркации. 1 и 2 июня британские войска, используя грубую силу, загоняли мужчин, женщин и детей в вагоны для перевозки скота, отправляя их в советскую зону оккупации.

Лишённые своих командиров, казаки под Лиенцем 1 июня были окружены британскими солдатами, которые палками, прикладами и наездами бронемашин загоняли их в грузовики. Под открытым небом 22 священника непрерывно совершали богослужение, вокруг них люди держались за руки плотным кольцом, но англичане их вырывали поодиночке и кидали в машины. Были убитые и покончившие с собой: каза́чки с грудными младенцами с моста бросались в реку Драва, полноводную от таяния альпийских снегов. За бежавшими в горы англичане охотились ещё две недели. Австрийцы на берегу Дравы соорудили кладбище. В нем 20 безымянных могил. А англичане бульдозерами вырыли траншеи, в которых убили восемь тысяч казачьих коней. Помимо советских граждан из Лиенца было выдано и 1430 старых эмигрантов, в их числе видные руководители Белого движения генералы П.Н. Краснов и А.Г. Шкуро. Вместе с четырьмя другими казачьими генералами их повесили в Москве в январе 1947 г. В числе повешенных был и Паннвиц, который мог остаться на Западе, но заявил, что он теперь не немец, а казак и должен разделить участь своего войска. Из его 15-го корпуса англичане насильственно выдали 17 тысяч человек; нескольким тысячам удалось скрыться. Из района Обердраубурга англичане выдали около 5 тысяч чинов формировавшейся Северо-Кавказской дивизии. Через 10 лет несколько старых эмигрантов, отбывших вместе с казаками лагерные сроки, вернулись на Запад и поведали о пережитом.

В отчётах, посланных 5-м корпусом Верховному Союзному командованию в Италию, ничего не говорилось о жестокости и неподчинении приказам. До сих пор неясен мотив этого тайного военного преступления. Тем не менее совершенно определённо то, что главную роль в допущении этих зверств сыграл британский министр-резидент при командовании средиземноморского театра, будущий премьер-министр Гарольд Макмиллан. 13 мая Макмиллан отправился в британскую штаб-квартиру в Австрии, где он издал секретные указания, позволявшие предательство и кровавое побоище, которое произошло через две недели.

В самих США также имел место малоизвестный трагический эпизод, связанный с репатриацией. Многочисленные советские военнопленные, взятые вместе с немцами, были переправлены через Атлантику и помещены в лагеря для военнопленных. В форте Дикс, а также в других местах небольшие группы решительно воспротивились возвращению в СССР, и после некоторого колебания военные США прибегли к силе, чтобы побороть сопротивление и посадить военнопленных на борт кораблей, направлявшихся в Советский Союз. И здесь не обошлось без самоубийств. Тем не менее, в отличие от Британии, в США действовала свободная пресса, и об этих инцидентах стало широко известно. Так как американцы видят себя во многом как нацию, появившуюся в результате бегства от гнёта Старого Света, против насильственной репатриации выступили не только русские эмигранты.

Первый опыт насильственной выдачи американцы сделали 29 июня 1945 г. на военной базе Форт Дикс в штате Нью-Джерси в США. Там содержалось 154 добровольца, взятых в плен во Франции и отказавшихся репатриироваться на том основании, что они немецкие солдаты. Забаррикадировавшись в бараке, они подожгли его. Американцы выгнали их слезоточивым газом, а в бараке обнаружили трёх повесившихся и несколько пустых петель. В газетах поднялся шум, но два месяца спустя пленных все же тайно отправили в СССР, дав им сильное снотворное перед погрузкой на пароход.

Следующим на очереди был лагерь Кемптен на юге Баварии, где жили гражданские беженцы и власовцы в штатском. В «кровавое воскресенье» 12 августа 1945 г. американская военная полиция стала закрывшихся в храме во время богослужения людей избивать палками и прикладами и поодиночке выгонять. Священника вытащили за бороду, раскидав в алтаре иконы и опрокинув престол. Всё же из намеченных к выдаче 410 человек большинство скрылось и только 48 попало в советские руки. Во второй половине августа в Шербуре (Франция) были выданы офицеры власовской авиации. Затем Госдепартамент решил пересмотреть политику, и до конца года наступило затишье.

Подавляющее большинство русских, находившихся в руках двух крупных западных союзнических держав, было передано в течение лета и осени 1945 г. За зиму 1945–1946 гг. растущее недовольство в среде британских и американских военных сил и общественности вынудило МИД Великобритании, в течение некоторого времени в большей или меньшей степени продвигавшее эти действия вопреки всей оппозиции, прибегнуть к более осторожной тактике. Значительному числу русских, все ещё находившихся на Западе, было позволено воспользоваться поддельными документами о гражданстве (польскими, балтийскими, румынскими и т. д.) и раствориться среди миллионов перемещенных лиц, содержавшихся в лагерях союзных войск и ЮНРРА (Администрация ООН по оказанию помощи и реабилитации).

Однако несколько тысяч русских продолжало удерживаться в лагерях. Около двух лет шла переписка между МИД Британии и Союзным Командованием на средиземноморском театре. К тому времени главные командующие Союзных войск решительно выступали против выдачи советских граждан в таком виде, так как считали, что она идёт вразрез тому духу свободы и уважения к человеческому достоинству, за утверждение которого они боролись против нацизма.

В конце концов стороны пришли к омерзительному компромиссу. Те пленные, которые содержались в лагерях в Италии, подлежали продолжительному процессу досмотра. Военные, участвовавшие в проведении этой операции (кодовое название которой было «Восточный ветер»), признавали позднее, что руководствовались чисто прагматическими, если не сказать циничными, политическими мотивами. Им дано было понять, что операции по репатриации можно завершить, когда Сталин получит назад определённое количество своих граждан. В мае 1947 г., когда уже началась холодная война, несколько сотен несчастных русских были переданы довольным сотрудникам НКВД у перевала Земмеринг в Австрии.

Эта последняя операция носила подходящее для неё зловещее название «Операция Килевание» (килевание — наказание, заключавшееся в протаскивании человека при помощи подкильных концов с борта на борт под днищем корабля. Часто килевание приводило к смерти наказуемого). Многие участники чувствовали, что несмотря на относительно небольшое число жертв, эта операция во многом была самой омерзительной. По иронии именно в это время британская армия проводила операцию под названием «Горный бросок» (Highland Fling), чьей целью было помочь дезертирующим советским военнослужащим в Европе бежать на Запад.

Обман англичане использовали и в отношении предполагавшихся союзников Власова — сербских монархистов. Их обещали везти в Италию на встречу с королём Петром, а привезли к титовским партизанам, которые тут же расстреляли 16 тысяч человек в ущелье Кочевска Клисура.

Хотя политику насильственной репатриации наиболее активно проводили британцы и американцы, другие европейцы также участвовали в ней. Франция, недавно освобождённая от нацистской оккупации и тысячи граждан которой, попавшие в плен вместе с солдатами Вермахта, всё ещё удерживались Сталиным, обладала меньшими, чем её всемогущие союзники, возможностями для более достойных действий. Кроме того, в состав французского правительства входили влиятельные коммунисты, которые были готовы столь же подобострастно исполнять каждое требование Сталина, как их политические противники исполняли волю Гитлера в период режима Виши.

В предместье Парижа был создан большой лагерь Борегар, ставший базой для похищения советских граждан во Франции, куда интернировали несколько тысяч бывших советских пленных. Подобные лагеря были созданы также в других местах Франции. Несколько тысяч этих беженцев и освобождённых пленных были возвращены Сталину таким же образом, как и их соотечественники, оказавшиеся в руках британцев и американцев. Однако на тех территориях Германии и Австрии, которые находились под французской военной оккупацией, французские солдаты благородно старались изо всех сил защитить русских, чтобы те не были похищены вездесущими агентами СМЕРШа. Борегар был закрыт местной полицией в ноябре 1947 г.

Малые страны Западной Европы (за одним примечательным исключением) также выполняли в большей или меньшей степени советские требования. Как и везде, многое зависело от хороших или плохих побуждений конкретного человека, обладавшего властью. Даже нейтральная Швейцария выдала русских беженцев для отправки последних в ГУЛАГ. Особенно неприглядно повела себя нейтральная Швеция, которая в 1940 г. тайно помогала немцам в их вторжении в Норвегию и до тех пор, пока немцы одерживали победы, поставляла им необходимую железную руду и другие важные товары для военной промышленности Германии.

Несколько сотен латышей, эстонцев и литовцев смогли на маленьких лодках переправиться через Балтику в 1945 г, спасаясь от возвращающейся в их страны большевицкой власти. Хотя эти люди не подпадали под категорию «русских», как это было определено Ялтинским соглашением, шведы в конечном счёте передали их советскому режиму, чьими подданными те с точки зрения международного права не являлись (мир, как мы помним, никогда не признавал советской аннексии прибалтийских государств). Позже марионеточное польское коммунистическое правительство призналось, что данная выдача произошла в обмен на тонны польского угля. Шведы традиционно высоко ценили качество своих жизненных стандартов.

Эти операции, оказавшие влияние на судьбы миллионов беззащитных мужчин, женщин и детей, были проведены с различной степенью эффективности и желанием всеми странами в Европе, за исключением одной. В течение второй недели мая 1945 г. русский батальон, служивший в немецких войсках под командованием бывшего царского офицера, перешёл границу Австрии в Лихтенштейн. Лихтенштейн представляет собой крошечное альпийское независимое княжество, которое не имеет армии, но содержит полицейские силы численностью не более чем 12 человек.

Спустя несколько недель делегация СМЕРШ посетила Лихтенштейн. Несмотря на давление и отсутствие международной поддержки, Лихтенштейн оказался единственным государством, отказавшим большевикам выдать русских против их желания. Княгиня Лихтенштейна Гина возглавляла местный комитет Международного Красного Креста, чьей первой и самой крупной операцией было оказание помощи 800 интернированным русским. Эта маленькая страна полностью взяла на себя расходы по содержанию своих непрошенных гостей, которые обошлись ей в 500 тысяч швейцарских франков, и даже оплатила переезд нескольких сотен из них в Аргентину.

Те русские, которые пожелали вернуться на родину, естественно, получили право сделать это: около половины высказалось в пользу репатриации. Их командир, генерал Хольмстон-Смысловский, говорил одному из авторов этой книги, что возвращавшиеся обратно были снедаемы тоской по родине и чувством вины, что сражались против неё, а также верой в обещания прошения, даваемые советскими представителями. Ни от одного из вернувшихся больше не было никаких известий, и, скорее всего, все они сгинули в ГУЛАГе, сообщал генерал Смысловский.

Никогда не стоит забывать, что это было крошечное, не имеющее значительных ресурсов государство, но обнаружившее смелость и достоинство действовать в соответствии с христианскими и гуманными принципами тогда, когда практически все другие страны отказались от них. В это время советские власти захватили значительную часть имущества князя Лихтенштейна в Чехословакии и Австрии, и никто не мог гарантировать, что советские войска не пройдут ещё сотню-другую километров и не войдут в Вадуц (столица княжества). Когда ныне покойного князя Лихтенштейна Франца Иосифа II один из авторов книги спросил, как он решился бросить вызов гигантской мощи Советского Союза, князь ответил: «Я говорил с ними твёрдо; это, в конце концов, единственный язык, который они понимают».

Секретность, с которой проводились операции по выдаче русских людей в руки Сталина, указывает на то, что государства-участники прекрасно осознавали, что они действуют вопреки воле своих народов. Помимо этого, государственные люди отдавали себе полный отчёт, что их государства нарушают международное право. Советский Союз отказался присоединиться к Женевской конвенции о военнопленных и, соответственно, не позволял представителям Красного Креста оказывать помощь или проводить инспекции в лагерях. Западные государства, напротив, гордились тем, что они выполняли условия Конвенции. В общих чертах даже немцы соблюдали букву и дух Конвенции в отношении военнопленных американцев, британцев, французов и других народов западных союзников.

МИД Британии в частном порядке признал, что русские, взятые в немецкой униформе, обладают, в соответствии с принятым толкованием Женевской конвенции, теми же правами, что и немецкие солдаты. Их выдача третьей стороне противоречила принятой практике, применяемой во время войны во всех случаях, за исключением такового в отношении русских, находившихся в британских и американских руках. Более того, в данном случае пленных осознанно выдали государству, которое, и это союзники прекрасно понимали, будет убивать, пытать и порабощать этих людей. Британская практика постоянной лжи русским пленным и беглецам с целью заманить их в вагоны и грузовики для выдачи Сталину явно нарушала условия Женевской конвенции 1929 г.

Великое предательство: выдача казаков в Лиенце и других местах (1945–1947). Сб. документов / Под ред. генерала В. Науменко. N. Y, 1962–1970.

N. Bethell. The Last Secret: Forcible Repatriation to Russia, 1944–1947. L., 1974.

Н.Д. Толстой-Милославский. Жертвы Ялты. М.: Русский путь, 1996.

4.2.38. Война с Японией. Сталин, Мао и судьба русской дальневосточной эмиграции

Следуя решениям Ялтинской конференции, советское правительство 5 апреля 1945 г. денонсировало пакт о нейтралитете с Японией, а 8 августа, через три месяца после завершения войны в Европе, объявило этой стране войну. Вслед за тем Красная Армия перешла границы Южного Сахалина и занятых Японией Маньчжурии и Кореи. Одновременно была начата операция по захвату Курильских островов. Японцы повсеместно оказывали упорное сопротивление, несмотря на то, что их боевая мощь была к тому времени значительно подорвана. В 1944–1945 гг. Императорские армия и флот потерпели серьёзные поражения от американцев и англичан. 23 июня, после почти трёх месяцев тяжелейших кровопролитных боёв, полумиллионная американская армия заняла остров Окинаву. Тяжёлые последствия для страны имели и атомные бомбардировки США городов Хиросима (6 августа) и Нагасаки (9 августа). В результате ядерных ударов погибли более 200 тысяч человек. Так что победа советских войск была, по существу, предопределена.

В течение десяти дней крупнейшая на Дальнем Востоке японская Квантунская армия в ходе советской наступательной операции под кодовым названием «Августовский шторм» потерпела сокрушительное поражение. К тому времени, 15 августа, император Японии Хирохито уже объявил о капитуляции, однако командующий Квантунской армией отказывался её признать вплоть до 19-го числа. В итоге боёв, по официальным советским данным, Красная Армия потеряла 12 тысяч убитыми, японская — 84 тысячи. По японским данным, соответствующие потери равнялись 20 и 21 тысячам. Около 600 тысяч японских военнослужащих, то есть почти две трети Квантунской армии, были взяты в плен.

2 сентября в 9 часов 4 минуты утра по местному времени на борту американского линейного корабля «Миссури» в Токийском заливе представители Императора и правительства Японии, а также Верховный главнокомандующий союзных войск генерал Д. Макартур, советский генерал-лейтенант К.Н. Деревянко и английский адмирал сэр Б. Фрейзер в присутствии представителей Франции, Нидерландов, Китая, Австралии и Новой Зеландии подписали «Акт о безоговорочной капитуляции Японии». Вторая Мировая война завершилась.

Сталин мог торжествовать: в результате войны с Японией СССР существенно укрепил свои геополитические позиции на Дальнем Востоке. По Ялтинским соглашениям к Советскому Союзу отошли Южный Сахалин и Курильский архипелаг. Кроме того, 14 августа СССР заключил договор с гоминьдановским Китаем о дружбе и союзе, который сам Сталин назвал «неравным». Специальные соглашения, сопровождавшие этот документ, давали советской стороне право иметь в течение тридцати лет военно-морскую базу в городе Люйшуне (Порт-Артуре), владеть портом города Далянь (Дальний) на северо-востоке Китая, а также совместно управлять Китайской Чанчуньской железной дорогой (КВЖД).

Присутствие в Китае давало Сталину возможность эффективно влиять на перспективы борьбы за власть между китайскими коммунистами, возглавлявшимися Мао Цзэдуном, и чанкайшистами. К тому времени Мао, так же, как вожди европейских компартий, следуя указаниям Сталина, «перекрасил» свою компартию в «демократическую». Правда, в отличие от коммунистов Европы, он называл будущий революционный строй Китая «новой демократией», а не «народной», однако замена слов не имела никакого значения. Подлинной целью Мао Цзэдуна было осуществление в стране коммунистического переворота.

К концу Второй Мировой войны китайские коммунисты контролировали девятнадцать крупных районов, расположенных в северном, восточном и южном Китае. Общая численность населения, проживавшего там, составляла 95,5 млн человек (в то время в целом в Китае насчитывалось более 600 млн). Гражданская война в этой стране казалась неизбежной. Однако позиция Сталина в отношении будущего китайского конфликта была в то время весьма осторожной. Ради безоговорочной поддержки китайской компартии он не хотел рисковать тем, что уже получил по Ялтинским соглашениям и советско-гоминьдановскому договору.

Кроме того, в своих расчётах кремлёвский диктатор принимал во внимание монополию США на ядерное оружие. Будучи неготовым противостоять ядерной атаке Соединенных Штатов, он вынужден был делать всё, чтобы не спровоцировать Вашингтон. «Две атомных бомбы США потрясли Сталина, заставив его искать компромисс», — вспоминал позже один из лидеров китайской компартии Чжоу Эньлай. Вот почему вскоре после Второй Мировой войны Сталин начал открыто выражать сомнения в способности китайских коммунистов взять власть. После войны он даже посоветовал Мао Цзэдуну «прийти к временному соглашению» с гоминьдановцами, настаивая на поездке Мао в тогдашнюю столицу Китая Чунцин для личной встречи с Чан Кайши. Мао был страшно подавлен таким «предательством» вождя и учителя, но не мог не подчиниться. «Я был вынужден поехать, поскольку это было настояние Сталина», — говорил он позже. 23 августа 1945 г. он собрал расширенное заседание Политбюро, на котором заявил: «Советский Союз, исходя из интересов мира во всем мире и будучи скован китайско-советским договором, не может оказать нам помощь». 28 августа вместе с Чжоу Эньлаем он вылетел в Чунцин, несмотря на то что ЦК КПК получил письма с протестами против переговоров с Гоминьданом от различных партийных организаций. На аэродроме перед отлётом, прощаясь с членами своего Политбюро, Мао улыбался, но было заметно, что ему далеко не весело. К трапу самолёта «он шёл как на казнь», — вспоминал один из очевидцев.

Переговоры, однако, ни к чему не привели. Проведя 43 дня в Чунцине и даже согласившись на подписание соглашения о мире, Мао отнюдь не собирался отказываться от борьбы за власть. Он просто делал уступку Сталину, прекрасно понимая, что его столкновение с Гоминьданом могло быть успешным только при условии оказания КПК военной и экономической помощи со стороны СССР. Ему оставалось только ждать, когда «лицемерный заморский чёрт» (так Мао позже в сердцах назовёт Сталина) изменит свою позицию. А пока приходилось выслушивать распоряжения маршала Родиона Малиновского, командующего советскими войсками в Маньчжурии. Тот, по требованию Сталина, категорически запрещал коммунистическим войскам занимать города Северо-Восточного Китая до тех пор, пока советская армия их не оставит. «Мы не вмешиваемся во внутреннюю политику Китая, — заявлял он. — Внутренние вопросы Китая должны решаться самими китайцами». Свой «уклон» Сталин начнёт преодолевать только весной 1946 г., после того как Мао Цзэдун заверит его в том, что китайская компартия справится со всеми трудностями и разгромит Гоминьдан.

Советские войска, оккупировавшие Маньчжурию, были на первых порах встречены с радостью русскими эмигрантами, как избавители от японского произвола. Однако тринадцать тысяч эмигрантов были арестованы сотрудниками НКВД и отправлены в сибирские лагеря. Руководители фашистской партии казнены. Могилы многих выдающихся деятелей Белого движения, нашедших вечное упокоение в Маньчжурии, — осквернены сотрудниками СМЕРШ (например, могила генерала Каппеля в Харбине). Несмотря на массовые аресты, патриотические эмоции среди молодёжи не ослабли, началась советизация обучения русских поселенцев. Когда гражданская война в Китае окончилась победой коммунистов, отъезды в СССР участились (свой коммунизм милее чужого), а уж после смерти Сталина, в 1954–1957 гг, русского населения в Маньчжурии почти не осталось.

Сходная участь постигла русскую диаспору и в остальном Китае. По окончании войны кое-кто вернулся в СССР, а в феврале 1949 г., после провозглашения Китайской Народной Республики, из всей огромной дальневосточной эмиграции не многим более 5 тысяч удалось эвакуировать из Шанхая на Филиппины, на остров Тубабао, откуда они за 5 лет разъехались в Австралию, США, Чили. Около 9 тысяч успели выехать за океан ранее, а остальные были в большинстве своем репатриированы в СССР.

Огромную роль в организации выезда русских беженцев из Китая в США сыграл шанхайский архиепископ РПЦЗ Иоанн (Максимо́вич), сумевший уговорить высокопоставленных чиновников эмигрантской службы США разрешить въезд столь большого числа русских в Америку.

Нона Райн. Россия — Харбин — Австралия. М., 2005.

4.2.39. Итоги и цена Второй Мировой войны для России и сталинского режима. Невосполнимые потери

Вторая Мировая война обернулась для России третьей демографической катастрофой после «военного» коммунизма и коллективизации, причём самой страшной. Вызванные ею людские потери составили, округлённо, 27 млн человек, из них 17 млн мужчин призывного возраста и 10 млн прочего населения.

«Разве было бы возможно, чтобы пролитие людской крови не имело великой причины и великих следствий? Есть только один способ сдержать бич войны — обуздать беспорядки, влекущие эти чудовищные очищения» (Жозеф де Местр. Рассуждения о Франции. М.: Росспэн, 1997. С. 50).

Последняя строка получена путем вычета из 17 млн четырёх довольно точно установимых величин, но сама она — величина спорная. По официальным данным, в Красной Армии убито и умерло от ран и болезней 6,9 млн человек, по иностранным оценкам — до 13 млн, а по некоторым отечественным оценкам — ещё больше. Эта цифра в 4,3 раза выше числа убитых и умерших на Восточном фронте немецких солдат. Причина — все те же сталинские методы ведения войны: лобовые атаки на пулемётные гнёзда, посылка людей на минные поля, штрафные батальоны, три месяца службы в которых заменяли 10 лет заключения. Да и общее отсутствие заботы о человеческой жизни — посмотрите фотографии войны: советские солдаты, в зависимости от времени года, в пилотках или в ушанках, — какой процент носит каски? Генерал Эйзенхауэр, ужаснувшись той лёгкости, с которой советские командиры расходовали человеческие жизни, обратился с этим вопросом к маршалу Жукову. Тот, улыбнувшись, ответил: «Ничего, русские бабы ещё нарожают!» Общее число погибших мужчин призывного возраста — 17 млн — составляет половину всех призванных на военную службу в 1941–1945 гг. — 34,4 млн человек. То есть половина всех призванных на войну не вернулась домой.

Велик и разброс оценок гражданских потерь. По советским данным, немцы убили более 6 млн гражданского населения, но обоснования этой цифры нет. Минимально достоверные цифры по двум основным статьям нацистского террора даны ниже. Кроме того, Сталин в 1943–1944 гг. выселил из Крыма и с Кавказа в Среднюю Азию сотни тысяч татар, чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев и других, обвинённых в сотрудничестве с немцами. Около 300 тысяч было депортировано из бывшей Польши, сотни тысяч из Прибалтики, а ещё в августе 1941-го были выселены на восток немцы Поволжья. К 1946 г. в живых оставалось 2,46 млн спецпоселенцев. Переселение их шло в нечеловеческих условиях и за годы войны могло привести к смерти не менее 10 % высланных. Очевидно, что в прифронтовых районах от боевых действий гибло и гражданское население, но эти потери трудно оценить. Главной причиной гибели гражданского населения по обе стороны фронта были тяжкие общие условия жизни, особенно невыносимые для детей.

Трудность оценки суммарных военных потерь состоит в том, что если на июнь 1941 г. население СССР довольно точно известно — 196,7 млн, то сразу после войны его не считали, чтобы скрыть потери. Приходится вести обратный отсчёт от переписи 1959 г. До этого года дожили, округлённо, 34,5 млн мужчин в возрасте от 30 до 74 лет, то есть тех, чей возраст был призывным в гг. войны и чья численность накануне войны составляла 63,5 млн Уровень смертности мирного времени подсказывает, что из 29 млн не доживших до 1959 г. 11–12 млн могли за 18 лет умереть в силу естественных причин, а, следовательно, 17–18 млн погибли во время войны. Предположить, что военные потери были ещё выше, можно только уменьшив «естественный» уровень смертности, который в данном случае отражает и наличие большого числа инвалидов, и голод 1947 г. Сколь огромна и так была потеря, явствует из того, что в 1959 г. на каждых трёх женщин возраста от 30 до 74 лет осталось два мужчины. Недостача мужчин объясняется не только войной, но и тем, что уже в 1941 г. мужчин призывного возраста было на 4,3 млн меньше, чем женщин тех же лет, — из-за предыдущих катастроф.

Уровень рождаемости после войны резко упал: в 1946 г. он составлял 2,8 рождений в течение жизни одной женщины — в полтора раза меньше, чем в 1940 г. За небольшим всплеском в 1949 г. рождаемость понизилась вновь и по РСФСР упала после 1964 г. до уровня 2,0, не обеспечивающего замещения поколений. Спад числа рождений в годы войны — а следовательно, и готового к воспроизводству населения — имел свое «эхо» 25 и 50 лет спустя в спадах числа рождений около 1970 и 1995 гг. Война надолго оставила свой отпечаток на составе населения по полу и возрасту.

Между ожидавшимся ростом населения российского государства, если бы не было Октябрьского переворота, и реальностью — каскад обвалов в результате «военного» коммунизма, коллективизации и войны 1941–1945 гг. Это — «дефицит населения» из-за катастроф в период советской власти. Дефицит состоит из: 1) людей фактически погибших, умерших преждевременно и 2) не родившихся детей. По приведённым ранее данным, первую группу, по трём катастрофам и периодам между ними, можно себе представить так:

Как указывалось ранее, цифры эти неполные, они используют официальные данные о расстрелах и смерти в лагерях, и в них можно видеть достоверный минимум. Никто, например, не вычислял, в какой мере тяжёлые условия советского быта повысили общую смертность населения, а это число намного превысило бы число прямых жертв расстрелов.

Вторая часть дефицита населения — дети, которые не родились (в основном потому, что не стало родителей, у которых они могли родиться, или родители были разлучены тюрьмой и лагерем). Это величина довольно условная. Она оценивается примерно в 40 млн человек, создавая общий дефицит около 90 млн. То есть если в 1990 г. на территории СССР жило 290 млн человек, то без этих потерь население бы было порядка 380 млн.

Война 1941–1945 гг. вызывала огромные разрушения в зоне военных действий, о которых много написано. Такие города, как Воронеж, Белгород, Орёл, Ржев, Севастополь, Харьков, Сталинград, пришлось фактически отстраивать заново. Восстановительные работы длились до 1950 г. Часть эвакуированных в войну предприятий осела на новых местах (например, в Новосибирске, Челябинске), изменив экономическую географию страны.

Война ответственна не только за более чем половину дефицита населения, возникшего в советское время, но имела и длительные идейно-политические последствия. Смягчилось противостояние власти и народа, определявшее атмосферу 1930-х гг. Защита отечества от внешнего врага заставила пойти на компромисс с диктатурой и её ценностями — бесчеловечными и противохристианскими. Возник «советский патриотизм», укрепивший диктатуру на долгие десятилетия. Появилось «советское имперское сознание», гордость за то, что чуть ли не четверть мира исполняет волю Кремля, и полностью пренебрегавшее тем, что несло народам и самой России, и Восточной Европы, и Востока насильственное насаждение коммунистической диктатуры. Словно, победив «фашизм», эта диктатура себя уже оправдала.

Тезис о том, что победа стала возможна только благодаря советскому строю, требует нескольких корректив:

1. Развязавший Вторую Мировую войну договор Молотова — Риббентропа, рассчитанный на взаимное ослабление Германии и западных демократий, был вызван стремлением Сталина распространить большевицкий строй на всю Европу. То есть не будь этого строя, очень возможно, не потребовалось бы ни войны, ни победы.

2. Мобилизационная экономика, присущая коммунистическому строю, стала необходимой в условиях нищеты, созданной этим же строем. Без социалистических экспериментов 1918–1921 и 1929–1933 гг. страна к 1941 г. была бы примерно в 4 раза богаче.

3. Тем не менее, созданного мобилизационной экономикой военного производства оказалось недостаточно, и для победы потребовалась иностранная помощь в ключевых отраслях и в огромных объёмах.

4. Что касается жестокого террора, способствовавшего победе, то тот же террор был и причиной отчуждения от власти, которое привело к поражениям первого года войны. Как это ни парадоксально, но одной из важных причин победы стала бесчеловечная политика Гитлера, сплотившая народ на защиту отечества, несмотря на присутствие советской власти.

5. Наконец, не следует забывать, что высшими ценностями являются жизнь, свобода и достоинство человека, в которых проявляется его божественный образ. Народ создаёт государство для упрочения этих ценностей, для их развития, а отнюдь не для бессмысленного расползания своей страны по карте мира. Если режим, установившийся в стране, губит жизни, отбирает свободу и попирает достоинство, эти высшие и каждым ценимые блага, — то зачем он нужен? Этот вопрос очень глубоко и по-разному был продуман русскими людьми в тяжкие годы войны.

Е.М. Андреев, Л.Е. Дарский, Т.Л. Харькова. Население Советского Союза, 1922–1991. М.: Наука, 1993.

Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945; краткая история. 3-е изд. М.: Воениздат, 1984.

Княжна Мария Васильчикова. Берлинский дневник, 1940–1945. М., 1994.

Б. Соколов. Вторая мировая. Факты и версии. М.: Аст-Пресс Книга, 2005.

Clark Alan. Barbarossa: The Russian-German Conflict, 1941–1945. N. Y.: Morrow, 1986.

De Jonge Alex. Stalin and the Shaping of the Soviet Union. N. Y.: Morrow, 1986.

Erickson John. The Road to Stalingrad. New Haven; Yale University Press, 1999.

Глава 3 РОССИЯ И ПОДГОТОВКА СТАЛИНА К НЕСОСТОЯВШЕЙСЯ ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ 1946–1953 ГГ.

4.3.1. Несбывшиеся надежды на либерализацию большевицкого режима. Сталинская послевоенная идеология

Уже во время войны, перед лицом опасности и смерти, имея в руках оружие, побеждая умелого и храброго врага, русские люди стали меняться. Забитость и запуганность конца 1930-х гг. отступала. Конечно, это были не люди старой России — ни той культуры, ни той сознательной и ответственной веры в Бога, которая отличала лучших, и довольно многочисленных, выходцев как из высших сословий, так и из простого народа, теперь не было, — но это были смелые люди с возродившимся чувством собственного достоинства, с любовью и гордостью за свой народ-победитель.

В какой-то степени возродилось и совершенно разрушенное чувство взаимной солидарности. Молодые офицеры — а именно они были наиболее яркими носителями новых настроений — пренебрегали опасностью не только перед лицом врага, но и переставали бояться всесильного СМЕРШа. Они помогали друг другу в трудные минуты и с презрением относились к «тыловым энкавэдистским крысам». Люди ещё не переродились, и позорное поведение очень многих в оккупированной Красной Армией части Европы — тому свидетельство, но люди начинали перерождаться. Слова «честь имею», столь естественные для старого русского офицерства, снова стали наполняться смыслом в сердцах молодых капитанов и даже армейских полковников и генералов с серебрящимися висками. «На передовой — все верующие», — как-то сказал генерал Эйзенхауэр. И действительно, если не все, то весьма многие в Красной Армии получили опыт веры, опыт живого заступничества и богоприсутствия в «окопах Сталинграда» и в жестоких встречных сражениях на Курской дуге. Верующих людей стало больше, а следовательно, и людей совестливых. Тем более что и Церковь, пусть очень дозировано, но была вновь допущена большевиками в русское общество. А те, кто оказались под оккупацией, восстановили связь с Церковью ещё глубже.

Характерным примером является рассказ ветерана войны Константина Шеврова. Родившийся в 1917 г., он по воспитанию был типичным советским человеком, мало задумывавшимся о Боге и религии. В 1941 г Константин воевал на Южном фронте, отступил с армией на Кавказ и оказался в партизанском отряде, сформированном из попавших в окружение солдат и офицеров, установивших связь с «Большой землёй». В один из зимних дней 1942 г. отряду был дан приказ взорвать мост через горную реку. Четыре группы уже погибли при безуспешных попытках: до моста по берегу было не пройти, так как всё пространство простреливалось из ДОТов, необходимо было пробираться вплавь по горной реке с бурным течением и температурой воды в 3–4 градуса. Задача, поставленная группе, являлась практически невыполнимой. Константин вспомнил молитвы, которым его учила бабушка, и стал читать «Взбранной Воеводе победительную». Под шквальным огнём в ледяной воде пятеро советских солдат пробирались к мосту. Трое из них утонули. Константин и его товарищ из Грузии Илья Сванидзе добрались до цели, заложили взрывчатку и уничтожили мост, не получив ни единой царапины. В 1962 г. Константин приехал в Грузию к своему фронтовому другу, который стал очень верующим человеком и каждое воскресенье ездил на машине в небольшой городок в церковь. «Какова была наша встреча, Боже мой! Мы, здоровые сорокапятилетние мужчины, плакали, как дети, что-то пытались вспомнить, сказать, а наши жёны стояли рядом и не знали, что делать… Вот так я пришёл к вере и к Господу нашему Иисусу Христу и несказанно полюбил Матерь Божию, чем сейчас и живу», — написал Шевров в своих воспоминаниях в 1989 г (К. Шевров. Мост / Отец Арсений. М.: Изд-во Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2004. С. 376–383).

Не только нравственный соблазн, но и огромный опыт дала русским людям заграничная кампания Красной Армии 1944–1945 гг., работа в Европе в качестве остарбайтеров, встречи и беседы с «оккупантами» — немецкими солдатами и офицерами. Далеко не все из них были зверями — много встречалось интеллигентных, умных, верующих людей, порой с любовью, интересом и жалостью относившихся к России, русской культуре, нищим и забитым её людям. Общение с ними освобождало от «классовой ненависти», приучало к более широкому взгляду на мир.

Солдат РККА, большей частью крестьянских парней, ещё в финскую войну поразили ухоженные фермы, хромированные поилки для коров в тёплых, каменных коровниках, чистота быта, механизация труда. В Германии, Чехии, Венгрии они увидели ещё больше иного мира, пусть и разорённого войной, но всё равно безмерно более богатого, благоустроенного и свободного, чем мир колхозной деревни 1930-х гг. И опять же, работая на немецкого бауэра, остарбайтеры далеко не всегда испытывали только побои и плеть, на многих фермах между работниками и хозяином устанавливались добрые христианские отношения, а порой между одинокой фермершей и её работником, в нарушение всех арийских строжайших законов, и отношения «неуставные». Жизнь брала своё, и русские люди, узнавая иную жизнь, поражались ей и начинали мало-помалу понимать, что коммунисты их жестоко обманывали, чтобы выдавливать до последней капли силу и жизнь.

Многие люди, особенно среди женщин-рабочих и демобилизованных военных, увидевших другую жизнь в оккупированной Европе, были разочарованы и недовольны. Работница Московского автозавода писала: «Всю войну работали напряжённо, ждали победы, а с ней и облегчения всей жизни. Получилось же наоборот. Заработки наши понизились, мы получаем гроши». Работница одной из подмосковных типографий была арестована за распространение песенки со словами:

Бывшие солдаты, вернувшиеся из Германии, писали на рабочих собраниях записки: «Вот там действительно свобода. А у нас рабочие завоевали себе не свободу, а угнетение».

По воспоминаниям дипломата Виктора Исраэляна, «миллионы людей поняли, что в течение десятилетий их обманывали. Жизнь в капиталистических странах Европы оказалась не такой плохой, как её рисовали в Советском Союзе. Причём больше всего впечатляло, что лучше, чем в СССР, жили не только миллионеры-эксплуататоры, а и простые рабочие и крестьяне». Увиденное в Европе, подытоживает Исраэлян, положило начало «процессу прозрения советских людей. Возвращавшиеся домой после окончания войны пленные, репатриированные лица, демобилизованные воины вначале открыто, порой с восторгом… рассказывали правду о жизни на Западе» (Виктор Исраэлян. На фронтах «холодной войны». Записки советского посла. М.: Мир, 2003. С. 28).

Средняя заработная плата на начало 1947 г. составляла 550 ру[any value]bgcoloблей в месяц. За эти деньги можно было купить 8 кг сливочного масла или 162 кг хлеба. До революции средний фабричный рабочий за месячную зарплату мог купить 22 кг сливочного масла или 314 кг хлеба. Обнищание рабочих дошло до того, что в ряде промышленных районов местные партийные комитеты просили своё начальство отменить демонстрацию 7 ноября, так как рабочим не в чем выйти на улицу. Народ хотел зажить после победы вольной и сытой жизнью, — но коммунистические вожди и не думали освобождать его и дать людям возможность насыщаться от трудов своих рук.

В декабре 1952 г. председатель колхоза в Тамбовской области Иван Ермолаевич Крюков направил Сталину письмо. Он писал: «…проработав 7 годов, я из года в год не могу обеспечить своих колхозников таким жизненно важным продуктом, как хлебом. Наш колхоз из года в год снимает неплохой урожай, колхозники прикладывают все усилия к тому, чтобы вырастить богатый урожай и чтобы сами колхозники были с хлебом. На деле получается все иначе. Сняв урожай, в первую очередь рассчитываемся с государственными поставками, потом рассчитываемся с [машинно-тракторной станцией] за машины, так называемая натуроплата, засыпали семена, как будто все хорошо, но беда в том, что самим колхозникам, которые этот хлеб вырастили, выходили, остаётся не более как по 200 граммов на трудодень. Спрашивается, может ли человек прокормиться на эти двести граммов? Конечно, нет; но вот я, как председатель колхоза, хотел в первую очередь снабдить хотя бы по 2 килограмма своих колхозников. Но об этом узнал наш райком и райисполком и вызвали меня на бюро. Заявили, что если я не рассчитаюсь с государственными поставками, то меня отдадут под суд, исключат из членов партии. Короче говоря, лишат меня не только семьи, но чуть ли не всей жизни. Дорогой товарищ Сталин, ответьте мне, есть ли такой закон, что пусть колхозники, которые вырастили хлеб, должны сидеть без хлеба. Наши печать, радио говорят, что у нас богатая жизнь колхозников, но эту жизнь богатую при таких вещах сделать нельзя, какие есть в нашем колхозе: колхозники имеют одну зимнюю одежду на 3-4 члена семьи, дети зимой у 60% населения учиться не могут, ибо нет одежды. Я считаю, что если мы готовимся к войне, только такое обстоятельство может вести к такому большому государственному запасу хлеба, ибо из печати и радио известно, что наше государство даёт урожай около 8 миллиардов пудов. Я знаю, что нам надо хлеба много, ибо мы помогаем всем демократическим странам, но мне кажется, надо в первую очередь снабдить хлебом свой народ и излишки продавать иностранным государствам».

Подсоветские люди переставали верить и в то, что арестованные, заключённые «политические» — действительно враги. Сидящих по 58-й статье жалели и уважали. Многие понимали, что завтра в таком же положении может оказаться твой брат, твоя мать, жена, ты сам.

Внучатый племянник генерала Краснова, молодой казачий офицер Николай Краснов, также выданный англичанами в Лиенце СМЕРШу вместе со своим дядей и отцом, прошёл Лубянку, Бутырку, десять лет лагерей. Выжил и, вернувшись на Запад, первым делом написал воспоминания «Незабываемое» — исключительно важный источник по жизни советских заключённых после 1945 г. В этой книге он говорит: «Нас всех называли “врагами народа”, не рискуя дать правильное имя “враги режима”, “враги правительства”. Народ же в своей толще отлично разбирался в том, кто его враг, и с особенной симпатией относился к заключённым по 58-й статье, к заключённым спецлагерей… Когда заключённых спецлагерей перебрасывали на новые работы и нас вели под усиленным конвоем в сопровождении целых стай (сторожевых. — Отв. ред.) собак по улицам сибирских городов, мы слышали реплики: “Сволочи, как изуродовали людей! На что они похожи, кожа да кости! Самим бы чекистским гадам номера всюду налепить, чтобы народ знал и стерёгся”» (Н.Н. Краснов. 1945–1956. Незабываемое. М.: Рейттар-Станица, 2002. С. 153).

Прозрение наступало не только у простых «подсоветских» людей, но и у многих честных военачальников и гражданских чиновников, головы которых до войны были затуманены невероятно быстрым карьерным ростом (по трупам их предшественников, убитых во время ежовщины) и сталинской пропагандой. генерал-лейтенант, герой Сталинграда Василий Николаевич Гордов, славившийся своей беспощадностью и презрением к солдатским жизням в годы войны, в декабре 1946 г. с горечью говорил своей жене и заместителю (разговор был подслушан госбезопасностью): «Я поехал по районам, и когда я всё увидел, всё это страшное, — тут я совершенно переродился. Убеждён, что если сегодня снимут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет всё. Дайте людям жить!» Гордов говорил о Сталине: «Этот человек — разорил Россию, ведь России больше нет!» Генерал видел выход в установлении «настоящей демократии». Вскоре Гордов, обвинённый в «буржуазном перерожденчестве», был арестован и расстрелян вместе с другим таким же «перерожденцем» генерал-майором Филиппом Трофимовичем Рыбальченко.

Особенно бедственным было положение миллионов военных инвалидов. Ни о протезах, ни о колясках, ни о подходящих для них помещениях государство всерьёз не заботилось. Зато оно ежегодно заставляло их являться на переосвидетельствование, «точно бы у меня за это время могла вырасти нога», мрачно шутили инвалиды. Инвалидов с самыми тяжёлыми увечьями, вместо того чтобы дать им высокие пенсии и необходимые инвалидные устройства, Сталин приказал свозить с глаз долой в бывший Валаамский монастырь и иные малодоступные места, дабы они своим нищенством и жалким видом не портили настроение трудящимся. Инвалидов кормили, давали им вдоволь водки, и они тихо кончали свои дни в алкогольном дурмане и общении друг с другом. Логика была проста: сейчас о человеке думать некогда; надо первым делом вооружаться, чтобы победить капитализм. А когда коммунизм восторжествует во всём мире, тогда все и заживут хорошо. Потому подлинный гуманизм — это производство оружия, а не пенсии и не изготовление протезов и инвалидных колясок. Даже изувеченные солдаты Вермахта, не говоря об инвалидах армий союзников, оказались в бесконечно лучшем положении, чем русские воины-победители.

В мае 1945 г. огромное большинство населения под гром победных салютов и фейерверков с великим облегчением вздохнуло: наконец мир, самое страшное позади! Только Сталин не думал давать народу ни отдыха, ни облегчения. В своей работе «Экономические проблемы социализма в СССР» он говорил о неизбежном загнивании капитализма и связанным с этим ростом его агрессивности по отношению к соцстранам. Он призвал готовиться к новой войне, которая приведёт к торжеству «социализма» во всем мире.

Традиционную коммунистическую фразеологию Сталин теперь ещё в большей степени, чем в конце 1930-х гг., соединяет с игрой в возрождённую Российскую империю.

В порядке начатого во время войны изменения внешнего облика режима 15 марта 1946 г. народные комиссариаты стали называться министерствами, а Совнарком — Советом министров, как в настоящей России. Красная Армия стала Советской Армией. По указанию Сталина почти во всех гражданских ведомствах была введена форма для служащих: её получили дипломаты, связисты, работники суда и прокуратуры. Школьников тоже нарядили в мундирчики и фуражки, девочек — в форменные блузки и фартуки, несколько напоминающие гимназическую форму царского времени. Обучение девочек и мальчиков стало ещё в конце войны раздельным. В ряде элитных школ в подражание царским гимназиям ввели изучение древнегреческого языка и латыни.

Вся история дореволюционной России на какое-то время была принята сталинским режимом. Но при этом особое благоволение оказывалось деспотам и тиранам — Ивану Грозному, Петру I. Те государи, которые пытались дать народу свободу, гражданские права: Александр I, Александр II, — игнорировались. Ни одного доброго слова не говорилось и о Манифесте 17 октября 1905 г., о двенадцати годах русского парламентаризма. Прославлялись не политические деятели, а генералы и адмиралы, инженеры, учёные. И Русско-японская, и Первая Мировая война стали темами для патриотических упражнений. Правда, употреблялась обычно формула — учёные изобретали, солдаты воевали, корабли строились вопреки «бездарному режиму Николая II». О развале фронта, Брестском мире старались теперь упоминать скороговоркой. Утверждалась единственность и уникальность русского народа, окружённого со всех сторон врагами. Воспевалась извечная борьба с коварным Западом, сначала с «псами-рыцарями», потом с Польшей, Англией, Германией. Единственное, о чём предпочитали не говорить вовсе или если говорили, то с прежним большевицким огнём нетерпимости, — это о Белом движении и об антикоммунистической эмиграции. Здесь никакие компромиссы не допускались.

Цель новой сталинской идеологии была проста: заставить нищий и голодный народ гордиться сталинской империей и отдавать для неё своё счастье, свой труд и свою жизнь, не получая взамен ничего, кроме новых тягот и призрачного чувства сопричастности строительству великой державы. Те, кто не хотели отдавать себя Сталину добровольно, как и в 1930-е гг., отдавали себя принудительно. Их труд, счастье и саму жизнь отчуждал ГУЛАГ.

Пронёсшаяся во время войны птицей надежда на лучшую жизнь исчезла в туманах густой идеологической лжи послевоенных лет и в тяжком, голодном, нищем быте. Люди опустили головы. Мало кто решался даже на нравственное, в глубине собственной совести, противостояние власти. Мечты и надежды военных лет оборвались возродившимся страхом и беспомощностью перед вездесущим сталинским режимом.

4.3.2. Внешняя политика СССР. Организация Объединённых Наций и всемирное признание сталинского режима. Углубление трений с западными союзниками. Дипломатия Сталина — Молотова

Победа над нацистской Германией и Японией сделали СССР великой державой, вершителем мирового порядка наряду с Соединенными Штатами и Великобританией. Казалось, что эта ситуация открывала перед Советским Союзом мирные перспективы на многие годы вперёд. По договорённости, достигнутой во время переговоров в Думбартон-Оксе (США) в 1944 г, СССР стал одним из главных учредителей Организации Объединённых Наций (ООН) и получил постоянное место в Совете Безопасности ООН наряду с США, Великобританией и Китаем. 25 апреля 1945 г. делегаты от 50 стран собрались в Сан-Франциско на Конференцию Объединённых Наций и подготовили Устав ООН. 25 июня 1945 г. он был принят и четыре месяца спустя, после ратификации ведущими державами, вступил в силу. Первая сессия ООН открылась 10 января 1946 г. в Лондоне (в последующем ООН переехала в Нью-Йорк). В отличие от Лиги Наций, где СССР был лишь одним из десятков стран-членов, в ООН он мог налагать вето на любые неугодные решения. Таким образом, как с гордостью заявлял Молотов, «ни один международный вопрос не может решаться без участия СССР». Первым постоянным представителем СССР в ООН стал А.А. Громыко.

Андрей Андреевич Громыко (1909–1989) родился в семье белорусских крестьян в деревне Громыки Гомельского уезда Могилевской губернии, но считал себя русским. Получил экономическое образование в Минске, сперва в сельскохозяйственном техникуме, потом в институте. В 1931 г. вступил в ВКП(б). В 1934 г. был переведён в ВНИИ экономики сельского хозяйства. В 1939 г. решением кадровой комиссии ЦК ВПК(б) направлен на работу в Наркомат иностранных дел, опустошённый арестами и чистками. Тут же неподготовленный, без знания английского языка, Громыко был направлен в посольство СССР в Вашингтоне. В 1943 г. он стал послом в США, сменив Максима Литвинова. В отличие от своего предшественника, Громыко не страдал «еврейским пунктом» и был абсолютно предан Сталину. В апреле 1945 г. Громыко, замещая Молотова, был главой советской делегации на конференции Объединённых Наций в Сан-Франциско. Принимал активное участие в депортации советских военнопленных из США в СССР. В годы ранней «холодной войны» выдвинулся на пост одного из главных помощников Молотова, а затем Вышинского в МИД СССР. Играл большую роль в дипломатической игре по германскому вопросу, подготовке корейской войны. Опала Молотова задержала его карьерный рост. В конце жизни Сталина был послом в Великобритании, где написал докторскую диссертацию по экономике. После смерти Сталина стал первым заместителем министра иностранных дел, с 1957 г. стал министром и пробыл на этой должности до лета 1985 г. Сталин и Молотов ценили Громыко за неукоснительное выполнение им их инструкций и жёсткую манеру вести переговоры. На Западе Громыко получил прозвище «мистер нет». Воспитанник «дипломатической школы» Сталина — Молотова, он считал высшим достижением советской внешней политики соглашения в Ялте и Потсдаме.

Ещё в середине 1945 г. казалось, что оптимальным курсом для СССР будет продолжение сотрудничества с Великобританией и прежде всего с США. В июле 1944 г. Громыко принял участие в переговорах в г. Бреттон-Вудс (Нью-Хэмпшир, США) о создании системы регулирования международных финансов. Эти переговоры также шли в рамках обеспечения будущей международной безопасности. 27 декабря 1945 г., после ратификации Бреттон-Вудских соглашений 28 государствами, начали свою работу Международный Валютный Фонд (МВФ) и Всемирный Банк Реконструкции и Развития. Обе организации оказывали помощь кредитами за счет международного золотовалютного резерва, образованного из добровольных взносов стран-участниц.

В Нюрнберге (Германия) СССР, США, Англией и Францией был создан Международный военный трибунал. Он начал работу 20 ноября 1945 г. и закончил её 1 октября 1946 г. вынесением смертного приговора двенадцати главным военным преступникам, включая Геринга, Риббентропа и главу штаба Вермахта Кейтеля. Главный обвинитель от СССР Роман Андреевич Руденко, выполняя кремлёвскую инструкцию, требовал смертной казни для всех обвиняемых.

Руденко и его помощники в Нюрнбергском трибунале работали в прокуратуре с 1929 г., то есть были в полной мере частью репрессивной сталинской машины. Позже, отвечая на вопрос Н.С. Хрущёва о сталинских репрессиях, почему невинно осуждённые сами оговаривали себя, он усмехнулся: «Тут искусство тех, кто вёл следствие, кто проводил суд. Видимо, доводили людей до такого состояния, что у них имелся единственный способ покончить со страданиями и издевательствами — признаться, а следующим шагом была смерть» (Вопросы истории. 1992. № 6,7. С. 88).

Сталин и его окружение могли торжествовать. Германский национал-социализм был не только повержен физически, но и объявлен вне закона, в то время как коммунистический СССР приобрёл мировое признание. Западные журналисты наперебой старались получить у Сталина интервью. Всесоюзное Общество Культурных Связей за рубежом (ВОКС), финансируемое советским правительством, имело к 1946 г. филиалы в 55 странах, тогда как в 1940 г. их было всего четыре. Число членов этих филиалов выросло с 800 человек до трёх миллионов. В сентябре — октябре 1945 г. в Париже представители 67 млн организованных в профессиональные союзы рабочих из 56 стран создали Всемирную Федерацию Профсоюзов (ВФП) — организацию, находившуюся в значительной мере под советским и коммунистическим влиянием. Победы Красной Армии побудили миллионы молодых людей по всему миру вступить в коммунистические партии.

Роспуск Коминтерна в 1943 г. и провозглашение «национальных путей» к построению «социализма» оказался удачным шагом по дезинформации. Зарубежным коммунистам теперь было легче утверждать, что они являются не «рукой Москвы», а «выразителями национальных интересов широких слоев трудящихся» своих стран. В мае 1946 г. отдел внешнеполитической информации ЦК ВКП(б), где осел аппарат упраздненного Коминтерна во главе с Георгием Димитровым, с торжеством рапортовал, что «международное коммунистическое движение» выросло до гигантских размеров. Компартия Франции насчитывала 1 млн человек, Итальянская компартия — 1,9 млн человек, в Бельгии и Греции было по 100 тысяч коммунистов, в Китае было 1,2 млн коммунистов, и даже в Великобритании и США, где коммунистические партии никогда не были массовыми, они выросли, соответственно, до 50 тысяч и 80 тысяч человек. Произошло массовое вступление в коммунистические партии в странах Восточной Европы. На первом месте стояла Чехословакия — 1,3 млн коммунистов. Среди них были не только оппортунисты и приспособленцы — вступало также много интеллектуалов и наивной студенческой молодёжи, желавшей «строить социализм». (Годы спустя одни из них стали коммунистическими аппаратчиками, другие порвали с коммунизмом и стали его активными противниками.)

Чешский писатель Милан Кундера, тогда школьник, стал убеждённым коммунистом и вступил в коммунистическую партию Чехословакии в 1948 г. В автобиографическом романе «Шутка» он описал владевшие им тогда чувства:

«Перед различными комиссиями я мог приводить десятки доводов, почему я стал коммунистом, но что больше всего в движении меня завораживало, даже пьянило, — это был руль истории, в чьей близости (истинной или лишь мнимой) я оказался. Мы ведь и в самом деле решали судьбы людей и вещей; и именно в ВУЗах: в профессорской среде мало было тогда коммунистов, и в первые годы ВУЗами управляли почти одни студенты-коммунисты, решавшие вопросы профессорского состава, учебных программ и реформы преподавания. Опьянение, какое мы испытывали, обычно называют опьянением властью, но (при капле доброй воли) я мог бы выбрать и менее строгие слова: мы были испорчены историей; мы были опьянены тем, что, вспрыгнув на спину истории, оседлали её; разумеется, со временем это превратилось по большей части в уродливое стремление к власти, но (так как все людские страсти неоднозначны) в этом таилась (а для нас, молодых, пожалуй, особенно) и вполне идеальная иллюзия, что именно мы открываем ту эпоху человечества, когда человек (любой человек) не окажется ни вне истории, ни под пятой истории, а будет вершить и творить её».

Не только коммунисты, но тысячи интеллектуалов и студентов в колониальной и полуколониальной Азии, Африке и Латинской Америке, в том числе в Китае, Индии, Индонезии и Вьетнаме, смотрели на Сталина как на непререкаемый авторитет. Победа СССР над нацистской Германией вызвала восторг и восхищение всех тех, кто ненавидел европейский колониализм и расизм и мечтал прийти к власти под флагом движений и партий «национального освобождения», Георгий Димитров писал летом 1945 г. в Политбюро о том, что существуют благоприятные условия для расширения коммунистического влияния в странах Ближнего Востока «в интересах нашего государства».

В то же время уже весной 1945 г. трения между союзниками по антинацистской коалиции начали усиливаться. 22 апреля, на встрече с Молотовым, новый Президент США Гарри Трумэн в жёстких тонах предложил СССР соблюдать ялтинские соглашения в Восточной Европе, прежде всего в Польше. 12 мая американцы остановили поставки СССР по ленд-лизу, что сразу же выявило серьёзную зависимость советской военной промышленности от западных поставок (позже они, сославшись на бюрократическую ошибку, возобновили их, рассчитывая на участие СССР в разгроме Японии). В мае британские военные доложили Черчиллю о плане «Операция “Немыслимое”», который предусматривал в случае войны между СССР и западными союзниками ряд чрезвычайных мер, включая вооружение немецких военнопленных.

Сталин, однако, считал, что необходимо как можно дольше сохранять союзнические отношения с США и Великобританией. Это, как был он уверен, облегчало СССР строительство послевоенной империи в Центральной Европе и на Балканах, а также в Северном Китае. На встрече с югославскими коммунистами 9 января 1945 г. Сталин поучал: «Общеизвестно правило, что если не можешь наступать — обороняйся, накопил силу — наступай. В отношении к буржуазным политикам нужно быть осторожными. Они, буржуазные деятели, очень обидчивы и мстительны. Свои чувства надо держать в руках; если чувства руководят — проиграете. В свое время Ленин не мечтал о таком соотношении сил, которого мы добились в этой войне. Нам это удалось: нами руководит не чувство, а рассудок, анализ, расчёт».

Молотов вспоминал: «Сталин не раз говорил, что Россия выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед. Русские воюют замечательно, но не умеют заключать мир, их обходят, недодают. А то, что мы сделали в результате этой войны, я считаю, сделали прекрасно, укрепили Советское государство. Моя задача как министра иностранных дел была в том, чтобы нас не надули… Мы ни на кого не надеялись — только на собственные силы» (Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М.: Терра, 1991. С. 78, 82).

Сталин, несмотря на свою коммунистическую фразеологию, уже давно вёл великодержавный курс. Ом мыслил категориями начала XX в., категориям геополитики в духе Фридриха Ратцеля и Карла Хаусхофера. Только расширение жизненного пространства нужно было ему не для блага народа, а для удовлетворения собственного тщеславия. Сталин был маньяком властолюбия. Он не собирался помогать зарубежным коммунистическим партиям и движениям в странах, лежавших за пределами периметра «сферы влияния», которая была реальна для СССР.

Сталин категорически отверг в 1944–1945 гг. призывы болгарских и югославских коммунистов оказать помощь коммунистам Греции, которые начали гражданскую войну с правительством греческого короля (болгары заодно хотели захватить кусок греческой территории, а югославы зарились на Албанию и часть Македонии). Сталин ответил отказом, сказав про греческих коммунистов: «Они ошибочно считали, что Красная Армия дойдёт до Эгейского моря. Мы не можем послать войска в Грецию. Греки совершили глупость». В 1945 г. надо было переварить то, что уже дала Ялта. Сталин рассчитывал, что западные союзники оценят его сдержанность в Греции и других регионах. Тактика Сталина была в том, чтобы, опираясь на временный союз с США и Великобританией, получить полный и безраздельный контроль над сопредельными территориями и построить там просоветские режимы. Аппетиты в отношении Греции Сталин проявит чуть позже.

Молотов вспоминал: «Нам надо было закрепить то, что завоёвано. Из части Германии сделать свою, социалистическую Германию, а Чехословакия, Польша, Венгрия, Югославия — они же были в жидком состоянии, надо было везде наводить порядок. Прижимать капиталистические порядки» (Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М.: Терра, 1991. С. 86).

Он, однако, рассчитывал, что США уступят ему по другим вопросам: он хотел получить базы в Турции и в Средиземном море и доступ к нефти в Иране. Сталин также надеялся, что англо-американские противоречия, а возможно, и послевоенный экономический кризис вынудят США увести войска из Европы домой. Тогда СССР смог бы не только закрепить свой контроль над Восточной Европой и оккупированной частью Германии, но распространить свою сферу влияния на остальную Германию, а также на Францию и Италию, где действовали мощные компартии.

Сталин по-прежнему держал в своих руках все рычаги управления внешней политикой СССР. Война состарила вождя, но не ослабила его жажду контролировать всех и вся. Сталинская дипломатия строилась на нехитром, но действенном приёме. Молотов, Андрей Януариевич Вышинский (министр иностранных дел в 1949–1953 гг.) и другие помощники Сталина действовали по его инструкциям с максимальной жёсткостью, предъявляли ультиматумы правительствам тех стран, которые Сталин хотел подчинить. Но если дело доходило до международного скандала и малые страны обращались за содействием к Великобритании и США, тогда Сталин вступал в переговоры сам, играя роль «доброго дядюшки Джо» (каким его считали многие на Западе), и предлагал компромисс. Этот компромисс, однако, был почти всегда в пользу советского режима. Сталин, как видно из всех его действий, не рассчитывал на утопию коммунистической «мировой революции». В то же время он использовал зарубежных коммунистов, подчинённые их влиянию профсоюзы и левую европейскую интеллигенцию в своих целях.

Сталин был убеждён, что раньше или позднее, но СССР столкнется со своими вчерашними союзниками. Георгий Димитров записал слова Сталина, сказанные в январе 1945 г. во время приёма на его подмосковной даче: «Сегодня мы сражаемся в союзе с одной фракцией против другой, а в будущем мы вступим в борьбу и с этой капиталистической фракцией».

Вместе с тем Сталин не хотел преждевременного разрыва с западными державами. Он знал (хотя и скрывал от других), насколько СССР был обескровлен и разорён войной. Вождь понимал, что поднять народ на борьбу с новыми внешними врагами после такой войны будет не просто. К тому же он видел выгоды оттого, чтобы постепенно, тайно строить просоветскую Европу в своей сфере влияния, рассчитывая, что ему, как Гитлеру в 1930-е гг., удастся обвести западных лидеров вокруг пальца, выигрывая время с помощью дипломатических уверток, лживой пропаганды и пацифистских настроений наивных либералов в западных обществах.

В.О. Печатнов. Сталин, Рузвельт, Трумэн. СССР и США в 1940-х гг. Документальные очерки. М.: Терра — Книжный клуб, 2006.

Советско-американские отношения. 1939–1945 / Под ред. Г.Н. Севастьянова. Сост. Б.И. Жиляев, В.И. Савченко. М., 2004.

Восточная Европа в документах Российских архивов 1944–1953 гг. / Под ред. Т.В. Волокитина и др. Т. I. 1944–1948. М.: Сибирский хронограф, 1997.

The diary of Georgi Dimitrov. 1933–1949, introduced and edited by Ivo Banac. New Haven: Yale University Press, 2003.

4.3.3. Советская реакция на атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Начало советского атомного проекта. Гонка вооружений

Американские атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 г. придали Президенту Трумэну, государственному секретарю Бирнсу и американским военным уверенность в том, что именно на США лежит главная ответственность за судьбы послевоенного мира и что они смогут разговаривать со Сталиным с позиции силы. «С бомбой и долларом в кармане, — записал в дневнике военный министр Г. Стимсон, — Бирнс не предвидел больших трудностей в достижении согласия… по мирным договорам на условиях Соединенных Штатов». Первые мысли о возможности использования атомного оружия против СССР возникли у американских штабистов уже осенью 1945 г. В августе 1946 г. был разработан первый реальный план на случай войны с СССР с использованием атомного оружия.

Сталин знал об американском атомном проекте «Манхэттен» из донесений разведки задолго до августа 1945 г. Советская разведка, с помощью многочисленных «друзей Советского Союза» среди западных учёных, трагически заблуждавшихся относительно сути советского «социализма» (среди них Клаус Фукс, Юлиус Розенберг, Тед Холл и др.), заполучила важнейшую научно-техническую документацию об американском атомном оружии. По словам Молотова, «разведка сыграла очень большую роль. В Америке были подходящие кадры. Ещё старые кадры…»

Всё же атомные бомбардировки японских городов и неожиданно быстрая капитуляция Японии стали холодным душем для советских руководителей и военных. Светлана Аллилуева, дочь Сталина, его редко видевшая во время войны, оказалась на его даче в день, когда ему сообщили о Хиросиме. «Все были озабочены этим, и мой отец обращал на меня мало внимания».

«Новость повергла всех в крайне депрессивное состояние. Со всей очевидностью стало ясно, что в политике мировых держав появился новый фактор, что бомба представляет угрозу для России, и некоторые российские пессимисты, с которыми я разговаривал в тот день, мрачно замечали, что отчаянно трудная победа над Германией оказалась теперь по существу обесцененной», — вспоминал Александр Верт (Россия в войне, 1941–1945. Лондон, 1964. С. 925).

Возникла новая угроза и для завоёванных СССР позиций в Восточной Европе, на Балканах и на Дальнем Востоке. В аннексированной Балтии, Западной Украине, в Польше и Румынии известия о Хиросиме породили надежды на то, что США скоро объявят войну «советскому коммунизму» и сбросят бомбу на Кремль. Такие надежды подрывали советскую власть. С окончанием войны вступали в силу договорённости между союзниками, по которым советские войска, находившиеся в Маньчжурии, Иране и в оккупированной Восточной и Центральной Европе, должны были вернуться домой. Сталину, однако, это было невыгодно. Он сознавал, что только военная сила даёт СССР возможность диктовать свои условия народам этих регионов, а силой являлось после Хиросимы именно атомное оружие.

Сталину не потребовалось больших усилий, чтобы убедить военных и учёных в том, что создание советской атомной бомбы является первостепенной задачей, на которую должны быть брошены все силы и средства. 20 августа 1945 г. был создан специальный комитет при Государственном Комитете Обороны для руководства «всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана». Комитет составили Георгий Максимилианович Маленков (оргбюро ЦК), Н.А. Вознесенский (Госплан), Б.Л. Ванников и А.П. Завенягин (оборонная промышленность) и физики И.В. Курчатов и П.Л. Капица. Молотов, первый куратор советского атомного проекта до 1945 г., даже побывал в лаборатории Курчатова по энергии атомного ядра. Но председателем комитета Сталин назначил не Молотова, а Берию, который проявил себя в годы войны безжалостным, но эффективным администратором, способным решать, казалось, невозможные задачи. Научным руководителем атомного проекта Сталин выбрал Курчатова.

Игорь Васильевич Курчатов (1903–1960) родился на Урале (ныне Челябинская область) в семье землемера и получил образование в Симферополе (Крым), куда вскоре переехали его родители. Он начал изучать физику атомного ядра с 1932 г. Во время войны Курчатов руководил разработкой защиты кораблей Черноморского флота от магнитных мин противника, а с 1943 г. возглавил Лабораторию № 1 в Москве, занимаясь вопросами создания атомного оружия. Под его руководством был сооружен первый в СССР циклотрон (1944), первая советская атомная (1944) и термоядерная (1953) бомбы, первая в мире атомная электростанция (1954) и атомный реактор для подводных лодок и ледоколов (1958). Академик АН СССР (1943), лауреат Сталинской (1942, 1949, 1951, 1954) и Ленинской (1957) премий, трижды Герой социалистического труда (1949, 1951, 1954). Удостоен Большой золотой медали им. М.В. Ломоносова и золотой медали им. Л. Эйлера АН СССР, Серебряной медали мира им. Жолио-Кюри. Его именем был назван 104-й элемент периодической системы Менделеева — «Курчатовий», позднее переименованный в «Резерфордий».

На встрече с Курчатовым в Кремле 25 января 1946 г. в присутствии Молотова и Берии Сталин отверг предложения учёного сделать дешёвую бомбу. Он сказал Курчатову, что «не нужно искать более дешёвых путей», что необходимо вести атомные работы «широко, с русским размахом, что в этом отношении будет оказана самая широкая всемерная помощь». Сталин пообещал позаботиться об улучшении условий жизни учёных и о награждении их за достигнутые ими успехи в строительстве атомного оружия. Сталин исполнил свое обещание: в 1946 г. государственные расходы на науку возросли втрое; учёным резко повысили зарплату.

Павел Судоплатов, курировавший по линии НКВД вопросы ядерного шпионажа, в своих воспоминаниях писал, что ещё в октябре 1942 г. Сталин принял на своей даче академиков Вернадского и Иоффе, которые посоветовали ему обратиться к Нильсу Бору и другим ученым с просьбой поделиться информацией о разработках ядерного оружия. Сталин тогда сказал, что учёные наивны. Однако они оказались правы. В конце января 1943 г. советской разведкой от резидента Семёнова по кличке «Твен» была получена информация о том, что в декабре 1942 г. Энрико Ферми в Чикаго получил первую цепную ядерную реакцию и что он готов поделиться информацией с советскими учёными. Важную роль в передаче сведений играл молодой учёный Бруно Понтекорво, работавший на советскую разведку. 11 февраля 1943 г. Сталин подписал постановление правительства об организации атомных работ в военных целях.

«Наши источники информации и агентура в Англии и США добыли 286 секретных научных документов и закрытых публикаций по атомной энергии. В своих записках в марте — апреле 1943 г. Курчатов назвал семь наиболее важных научных центров и 26 специалистов в США, получение информации от которых имело огромное значение. С точки зрения деятельности разведки, это означало оперативную разработку американских учёных в качестве источников важной информации» (П.А. Судоплатов. Разведка и Кремль. М.: «Гея», 1997. С. 220).

За несколько месяцев атомный проект вырос из скромных лабораторных исследований в колоссальный научно-военно-промышленный комплекс, в распоряжении которого были все партийные и государственные органы, десятки академических институтов и «шарашек», органы безопасности и абсолютный приоритет в использовании всех ресурсов страны. Из ведения НКВД в атомный проект были переданы общей сложностью 300 тысяч рабов, заключённых в лагерях. Десятки геологических экспедиций искали запасы урана на пространствах от Сибири и Средней Азии до Восточной Европы. Главные запасы были найдены на месторождении Яхимов в Чехословакии и в Южной Саксонии в оккупированной СССР части Германии. Уран также добывался в польской Силезии и в китайской провинции Синьцзян, находившейся тогда под советским контролем. Одновременно Курчатов, вместе с Николаем Доллежалем, начал работу над созданием первого промышленного реактора к северо-западу от Челябинска, в 15 км от города Кыштым. Расположенный в живописной местности, среди озёр, гор и лесов, реактор имел громадные запасы воды, необходимые для охлаждения. Именно там планировалось вырабатывать обогащённый плутоний — сырьё для будущих бомб.

Сталин не собирался останавливаться на создании минимального атомного потенциала. Он решил вступить в полномасштабную атомную гонку с богатейшей страной мира — США.

Особое внимание Сталин уделял созданию ракет, как главного средства доставки ядерного оружия. Ничего не понимая в технике, абсолютно не видя перспективы, Сталин разогнал в 1937 г. Ракетное НИИ, расстреляв его руководителей и пересажав в лагеря и тюрьмы талантливых инженеров. Узнав, что немцы серьёзно занимаются проблемами создания ракет, а особенно после обстрела Лондона ракетами ФАУ-2, Сталин распорядился освободить арестованных инженеров и направил сразу же после капитуляции Германии в немецкий ракетный центр в Пенемюнде группу специалистов, в составе которой были выдающиеся разработчики отечественной ракетной техники С.П. Королёв, Б.Е. Черток, Н.А. Пилюгин и ряд других учёных. В кратчайшие сроки из Германии были вывезены технологии, документация, ряд специалистов, созданы новые НИИ и ОКБ.

Борис Евсеевич Черток в книге «Ракеты и люди» вспоминал: «Осмотр Пенемюнде в мае — июне 1945 г. показал, что фактический размах работ по ракетной технике в Германии намного превосходил представления, которые у нас были. Для нас, советских специалистов, необходимо было разобраться во всем объёме работ в Германии в области ракетной техники. Но не менее важно было получить сведения об истории разработок и методах, которыми пользовались немецкие учёные и инженеры при решении столь трудных задач, как создание баллистических управляемых ракет дальнего действия. Ни мы, ни американцы, ни англичане до 1945 г. не умели создавать жидкостные ракетные двигатели (ЖРД) тягой более полутора тонн. Да и те, что были созданы, обладали малой надёжностью, в серию не пошли и никакого нового вида оружия с их применением так и не было создано. А к этому времени немцы успешно разработали и освоили ЖРД тягой до 27 тонн, в восемнадцать с лишним раз больше! И к тому же производили эти двигатели в промышленных масштабах» (Б.Е Черток. Ракеты и люди. Кн. 1. М.: Машиностроение, 1995. С. 69-70).

В 1947 г. было создано ОКБ-1, которое возглавил Сергей Павлович Королёв. Ныне это известная всему миру ракетно-космическая корпорация «Энергия». Задачей ОКБ-1 была разработка ракет и ракетных двигателей боевого применения. Научно-исследовательский институт прикладной механики, занимавшийся разработкой гироскопических приборов для систем управления ракетами (НИИПМ), возглавил Виктор Иванович Кузнецов, а Николай Алексеевич Пилюгин возглавил НИИ, разрабатывавший системы управления баллистическими ракетами. Таким образом, создание ядерного оружия и ракетной техники шли одновременно.

В это же время началось создание колоссального военно-промышленного комплекса, нацеленного на строительство ракет, стратегической авиации и большого океанского военного флота. Только в 1946–1947 гг. было создано тридцать восемь новых образцов ракетной техники. На заволжском полигоне Капустин Яр начали проводиться испытания ракет, способных нести ядерное оружие. Было возобновлено строительство четырёх линейных кораблей типа «Советский Союз» (проект 1938 г.) и заложены три мощнейших тяжёлых крейсера типа «Сталинград» («Проект-84») водоизмещением в 36 тысяч тонн с девятью орудиями главного калибра 304,8 мм и скоростью хода в 36 узлов. «Это будет корсар с длинной рукой», — сказал Сталин, покуривая трубку, когда ему докладывали в 1951 г. «Проект-84». Планировалось и строительство авианосцев и больших серий крейсеров типа «Свердлов». На Дальнем Востоке в Императорской (Советской) Гавани началось создание огромного кораблестроительного завода. Для нищего и подголадывающего русского народа все эти амбициозные программы означали бедность и рабство на многие десятилетия вперёд. Только выжимая из людей все соки, заставляя их силой работать даром или почти даром, могла малорентабельная социалистическая экономика изыскать средства для создания сопоставимого с Соединенными Штатами военного потенциала.

Курчатов не задавал себе вопросов о том, что будет делать Сталин с атомным оружием. Он не сомневался в том, что СССР нужна атомная бомба, чтобы восстановить баланс сил в мире и предотвратить новую войну. Не все разделяли эту позицию. А.И. Солженицын в романе «В круге первом» вывел образ советского дипломата Иннокентия Володина, который считал советскую атомную бомбу орудием порабощения и агрессии, и сделал попытку помешать её созданию, предупредив американское посольство о планирующейся передаче американских атомных технологий в руки советского агента в Нью-Йорке. Такие люди существовали в действительности, хотя обнаружить свои взгляды не могли — это было равносильно самоубийству.

Сталин знал об этих настроениях. Он спрашивал Курчатова о других учёных — А.Ф. Иоффе, А.И. Алиханове, П.Л. Капице. Он сомневался, на него ли они работают и направлена ли их деятельность «на благо Родины». Эти физики полагали, что бомбу не следует создавать «любой ценой», за счёт и без того голодного и разорённого народа. Всемирно известный физик Пётр Капица обратился с письмами к Сталину в октябре — ноябре 1945 г., попросив освободить его от работы в Специальном (атомном) комитете, ссылаясь на диктаторские замашки Берии и Маленкова, но в действительности страдая от нравственной уязвимости проекта. Сталин удовлетворил его просьбу, а год спустя Капица в наказание был отстранён от руководства институтом физических проблем в Москве и до смерти Сталина жил фактически под домашним арестом на своей подмосковной даче. Другой замечательный физик, Л.Д. Ландау, едва не погибший в сталинской тюрьме в 1937–1938 гг., пошёл на компромисс и скрепя сердце согласился работать в атомном проекте, хотя в душе был уверен, что сталинский режим сродни гитлеровскому.

Однако громадное большинство учёных, привлеченных к атомному проекту, среди них крупные физики Юлий Борисович Харитон, Яков Борисович Зельдович, Георгий Николаевич Флёров, не задавались политическими и моральными вопросами. То же самое можно сказать о первых руководителях атомных объектов и разработок, среди них Борис Ванников, Пётр Антропов, Ефим Славский, Борис Музруков. Для них, как и для Курчатова, атомный проект стал делом всей жизни. Они работали не за страх, а на совесть, считая строительство бомбы патриотическим долгом.

В первые послевоенные годы советское руководство блефовало, заявляя, что у него есть атомное оружие. В действительности создание атомного комплекса требовало неимоверных усилий и немалых человеческих жертв. Создавались с нуля новые отрасли промышленности, например электроника, первые вычислительные машины, комбинаты по добыче обогащённого урана. Испытание первоначально намечались на 1948 г., но из-за проблем с реактором и неудачи с производством обогащённого урана оно было отложено. Руководитель проекта Берия негодовал — его карьера и жизнь зависели от успеха проекта. К счастью для них, физики смогли продолжать работу в относительно спокойной обстановке. 29 августа 1949 г. над казахской степью в районе города Семипалатинска прогремел взрыв первой советской атомной бомбы — копии американского «Толстяка», плутониевой бомбы, разрушившей Нагасаки. Советские учёные не смогли создать копию урановой бомбы, уничтожившей Хиросиму.

Сталина и Берию волновал вопрос о мощности бомбы. Не слабее ли она американской? Убедившись, что не слабее, Сталин щедро наградил участников атомного проекта. Курчатов, Харитон (научный директор КБ-1, где создавалась первая бомба), Н.А. Доллежаль (конструктор атомного реактора), А.А. Бочвар (руководитель добычи чистого плутония) и сотни других получили денежные премии от ста тысяч до миллиона рублей (астрономическая сумма для советского человека того времени). Кроме этого многие получили от государства в собственность машины и дачи, право на обучение своих детей в любом учебном учреждении и пожизненное право на бесплатный проезд любыми видами транспорта в пределах СССР. По слухам, ходившим среди ученых, список на награждение составлялся на основе другого списка — подлежащих репрессии в случае неудачи испытаний. Но бомба сработала, и кредит доверия к учёным во властных структурах и среди военных заметно возрос.

Вождь не торопился объявлять об успешном атомном испытании всему миру. Он хотел накопить ядерный потенциал и, быть может, опасался возможного превентивного удара США. Американцы всё же узнали о советской бомбе по радиоактивным осадкам. В СССР и США ускоренными темпами развернулись работы по термоядерному оружию, неизмеримо более разрушительному, чем атомное.

Советский атомный проект / Под ред. Е.А. Негина. Нижний Новгород; Арзамас-16, 1995.

Д. Холлоуэй. Сталин и бомба. Советский Союз и атомная энергия. 1939–1946. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997.

Советский атомный проект. Конец атомной монополии. Как это было… / Под ред. Е.А. Негина и Л.П. Голеусовой. Нижний Новгород; Арзамас-16, 1995.

Атомный проект СССР. Документы и материалы. Т. II. Атомная бомба 1945-1954. Кн. 1 / Под ред. Л.Д. Рябева. Москва; Саров: Наука, Физматлит, 1999.

Е. Mark. The War Scare of 1946 and Its Consequences // Diplomatic History, Summer, 1997.

Ю.И. Смирнов. Сталин и атомная бомба // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 4.

4.3.4. Восстановление народного хозяйства после победы. Послевоенный голод

СССР потерял в войне не меньше трети своего национального богатства. Десятки миллионов людей жили в нищете, ютились в землянках, голодали. В то же время СССР сохранил и даже обновил свою промышленную, в том числе и металлургическую, базу. В распоряжении государства был громадный запас золота и платины, созданный трудом рабов — лагерных заключённых, и естественные ресурсы (нефть, газ, каменный уголь, руды). Это давало основу для восстановления народного хозяйства и одновременно для улучшения жизни людей.

Однако приоритетом сталинского режима было восстановление и рост тяжёлой промышленности и программы вооружений (включая атомный проект). В первой половине 1946 г., несмотря на окончание войны, военные расходы в бюджете СССР были почти равны по величине всем расходам на «народное хозяйство». 9 февраля 1946 г. Сталин выступил с программной речью. Он воскресил большевицкую риторику, напомнив о том, что пока существует «капиталистическая система мирового хозяйства», неизбежна Третья Мировая война, и СССР должен к ней готовиться. Вождь поставил задачу утроить довоенный объём промышленного производства. На практике это означало замедление конверсии промышленного производства с военного на гражданский лад и создание новых военных программ. В мае 1946 г. был создан Комитет по реактивной технике (в дальнейшем — второй специальный комитет после первого, атомного). В 1946 г. предприятия авиационной промышленности, к примеру, произвели военной продукции на сумму 2,7 млрд рублей, в то время как гражданской продукции — на сумму 2,1 млрд рублей. В 1947 г. цифры были, соответственно, 3,6 млрд рублей и 2,6 млрд рублей.

По плану четвертой пятилетки 40 % средств было выделено на восстановление причинённых войной разрушений. Вывезенное из Германии в порядке репараций оборудование и заводы (на сумму более 4 млрд долларов), а также неэквивалентная торговля со странами Восточной Европы помогли финансировать восстановление. Эта задача была в основном выполнена в 1950 г. По сравнению с довоенным уровнем заметно выросло производство стали и нефти. Но производство товаров народного потребления не достигло даже довоенного уровня.

Ещё до разрыва с западными державами стало ясно, что СССР не сможет получить западные кредиты. США могли дать деньги только в обмен на советские политические уступки, что было неприемлемо для Сталина. По логике сталинского режима, лучше было не брать кредитов и не участвовать в международных финансово-экономических структурах (Всемирный Банк, МВФ), поскольку это вело бы к зависимости, а значит и уязвимости советского типа экономики от «капитализма». Молотов позднее вспоминал, что «мы ни на кого не надеялись — только на собственные силы».

Заключённые ГУЛАГа и военнопленные ГУПВИ (Главного управления по делам военнопленных и интернированных) давали советской экономике около 5 млн человек, но в общей армии труда это составляло не больше 6 %. Вместе с тем производительность этого рабского труда была на 50–60 % ниже, чем «свободного». Главным ресурсом восстановления народного хозяйства стал не труд заключённых, а сверхэксплуатация населения и его нищенский уровень жизни. Действуют принятые до войны репрессивные законы, прикрепляющие рабочих к рабочим местам, карающие за прогулы и хищения. Рабочие и служащие работали по шесть дней в неделю, их рабочий день длился десять и более часов. Большинство из них жили в переполненных коммунальных квартирах, в бараках и землянках, поскольку никакого постоянного жилья для народа после войны не строилось. Из их мизерной зарплаты вычитались в бюджет не только налоги, но и «государственные займы», оставлявшие немалые прорехи в скудных семейных бюджетах (только один заём в мае 1946 г. был на 20 млрд рублей).

Галина Вишневская так описывает коммунальную квартиру в Москве на углу Столешникова переулка и Петровки, в которой она, ведущая солистка Большого театра, поселилась с мужем в 1952 г.: «Когда-то, до революции, это была удобная семикомнатная квартира, рассчитанная на одну семью. Теперь её превратили в набитый людьми клоповник В каждой комнате жило по семье, а то и по две семьи — родители с детьми и старший сын с женой и детьми. Всего в квартире человек тридцать пять — естественно, все пользовались одной уборной и одной ванной, где никто никогда не мылся, а только белье стирали, а потом сушили его на кухне. Все стены ванной завешаны корытами и тазами — мыться ходили в баню. По утрам нужно выстоять очередь в уборную, потом очередь умыться и почистить зубы… Очереди, очереди… В кухне — четыре газовые плиты, семь кухонных столов, в углу — полати (там жила какая-то старуха), а под полатями — каморка, и в ней тоже живут двое… Когда-то квартира имела два выхода — парадный и чёрный, через кухню. Так вот, чёрный ход закрыли, сломали лестницу, сделали потолок и пол, и получилась узкая, как пенал, десятиметровая комната с огромным, во всю стену, окном во двор и цементным полом. Вот в этой комнате на лестничной площадке мы и поселились…» (Галина. История жизни. М.: Вагриус, 2006. С. 104).

В законодательстве о семье проявился отказ от принципов 1920-х гг. Был затруднён развод, введено различие между брачными и внебрачными детьми. Подтверждён категорический запрет аборта. Новшеством эпохи стал закон 1947 г. о запрете браков граждан СССР с иностранцами. Интернационализму был положен конец и в сердечных отношениях. Отныне роман с иностранцем почти неминуемо кончался не браком, а бараком — лагерным сроком.

Но в то же время устои семьи были безнадёжно подорваны массовыми репрессиями, богоборчеством, колоссальными потерями среди мужчин на войне, заключением миллионов людей в том возрасте, когда созидаются семьи, в лагеря, наконец, просто невероятной нищетой, страхом и невыносимыми бытовыми тяготами. Множились разводы, обычными стали супружеские измены.

«Это все-таки удивительно, как быстро сумела наша власть морально развратить людей, разрушить кровное отношение детей к родителям, родителей — к детям, уничтожить вековые семейные традиции. Насильственно оторванные от понятия “моё”, “своё”, люди легко сходились и также легко расходились; уходя, всё бросали, разучившись придавать значение словам “моя семья”, “мои дети”, “мои родители”. Когда тебе долго повторяют, что всё принадлежит партии и государству — твоя душа, равно как и стул, на котором ты сидишь, — ты в конце концов начинаешь постигать науку равнодушия, непринадлежности своей ни к кому и ни к чему», — писала как раз о послевоенных годах Галина Вишневская (Галина. История жизни. С. 61–62).

Людей на стройки и предприятия набирали из молодых крестьян по «оргнабору» (через сеть фабрично-заводских училищ). Миллионы людей, в том числе девушки, угнанные немцами в Германию во время войны, были возвращены в СССР и тут же в принудительном порядке направлены на заводы и в шахты. Но сотни тысяч молодых рабочих уходили «в бега», меняли место работы или не работали вообще. В июне 1948 г был издан специальный указ «О выселении в отдалённые районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности».

Неисчерпаемым ресурсом Сталин (бравший в этом пример с Петра I) считал крестьянство, прежде всего русских и украинских колхозников. Однако русское крестьянство, главное «пушечное мясо» войны, сократилось с 45 до 36 миллионов человек. В колхозах не хватало мужчин, не было техники и лошадей. Нередко женщины и подростки впрягались вместо лошадей и тянули соху или борону по колхозному полю. Объявив 9 февраля 1946 г. крайне напряжённые задания на 4-ю и 5-ю пятилетки, Сталин стал «закручивать гайки» в колхозах, отменять добытые людьми в силу военной необходимости поблажки. А ведь сколь многие надеялись, что колхозы Сталин вовсе отменит, большинство крестьян жило этой мечтой. Но «родное правительство» поступило иначе. Колхозникам ввели налог на приусадебные участки, повысили нормы обязательной сдачи хлеба, колхозы были укрупнены, чтобы легче было ими управлять.

Как признал позже Никита Хрущёв, «фактически по производству зерна страна длительный период находилась на том уровне, который имела дореволюционная Россия», несмотря на возросшую численность населения. Также и поголовье крупного рогатого скота на сравнимой территории было в 1951 г. всё ещё несколько ниже, чем в 1916 г. (57,1 против 58,4 млн голов).

В 1946 г. случилась сильная засуха, урожай составил всего 39,6 млн тонн зерна по сравнению с 95,5 млн тонн в 1940 г. Сельскохозяйственная катастрофа поставила Украину, Поволжье, Кубань и Урал на грань голода. В «государственном резерве» на складах хранилось 5 млн тонн зерна. Министр заготовок Б. Двинский умолял Сталина «решить наболевший вопрос о том, как жить дальше». Но у вождя были другие приоритеты. Сталин готовился к отмене карточной системы на продовольствие в городах, чтобы продемонстрировать всему миру «успехи» в восстановлении советского хозяйства. Имеющийся хлеб также шёл на снабжение армии, оккупационных войск в Германии и в Восточной Европе — в общей сложности 4,5 млн человек. Сталина мало волновала судьба крестьянства. Он, вспоминал Анастас Микоян, «знал качество русского мужика — его терпимость». Крестьяне, с их мизерными приусадебными участками и ничтожными выплатами за «трудодни» (почти исключительно не деньгами, а натурой), должны были выживать как могли.

Другой возможностью предотвратить голод была закупка хлеба за рубежом. Для этого лишь нужно было продать некоторое количество золота и платины, которое в обилии добывалось трудом заключённых ГУЛАГА и поступало в государственное хранилище (Гохран). Также в Европе было захвачено немало золота, серебра и драгоценностей. 1 апреля 1948 г. по документам в хранилищах Гохрана имелось: золота в слитках и изделиях — 1414 тонн; серебра в слитках и изделиях — 2133 тонны; платины в слитках и изделиях — 7,6 тонны; драгоценных камней — 558 тысяч карат; Алмазного фонда СССР — 22,414 кг.

Именно за годы войны и послевоенной разрухи золотой запас СССР увеличился на 742 тонны, а серебряный — на 1138 тонн. Однако Сталин запрещал продавать золото. По мнению Геращенко, одного из работников Министерства финансов, будущего двукратного главы Центробанка, вождь страдал «золотым фетишизмом», то есть болезнью Скупого рыцаря. Молотов вспоминал: «Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен, и платины было столько, что не показывали на мировом рынке, боясь обесценить!»

Историк, профессор МГУ С.С. Дмитриев записал в своем дневнике летом 1947 г.: «У всех ощущение тупика. Инженер из Сталино (Юзовка) рассказывал, что этой зимой у них рабочие на почве недоедания мёрли, как мухи осенью засыпают. “Прямо гробов не наготовишься. Прежде всего, конечно, пожилые. Очень многие от голода и нищеты резались”. …А под Москвой собирают лебеду — сам видел. Но обо всем этом ни гу-гу».

Председатели колхозов, желавшие смягчить положение крестьян, были наказаны, В 1947–1948 гг. 22 тысячи председателей колхозов и совхозов (12 % от общего числа) получили сроки в исправительно-трудовых лагерях за «разбазаривание колхозного имущества», заключавшееся, в частности, в том, что они давали зерно взаймы голодающим крестьянам до того, как были выполнены государственные поставки. По подсчетам учёных, в 1946–1947 гг. от голода в СССР умерло около 2 млн человек, из них полмиллиона — в РСФСР. В советской печати и официальных документах об этом умалчивалось.

8 августа 1949 г. умер проживавший в Ейске великий русский борец Иван Поддубный. Несмотря на свои 77 лет, он отличался отменным здоровьем и богатырской физической силой. В 1922–1927 гг. Иван Максимович по контракту работал а США, но потом вернулся в СССР и основал советскую школу борьбы — практически все великие русские борцы эмигрировали за границу. В 1939 г. «за вклад в развитие советского спорта» Поддубный был награждён орденом Трудового Красного Знамени. В годы войны он проживал в Ейске, причём один из офицеров СС, страстный поклонник Поддубного, чтобы великому борцу полегче жилось, назначил его директором офицерского казино. В 1947 г. Поддубный голодал, продал все свои чемпионские медали, но партийное руководство осталось равнодушным к судьбе великого борца: ему выделялось 500 граммов хлеба в день, а он мечтал о килограмме! Просил прикрепить его к какой-нибудь воинской части, но партийные чиновники не могли простить ему «сотрудничество с немцами» и отказали. «Чемпион чемпионов» вынужден был побираться, как последний нищий. Измождённый голодом, он сломал бедро, окончательно подорвав некогда богатырское здоровье, и сердце его не выдержало. Иван Максимович настолько обнищал, что не имел даже костюма, чтобы быть похороненным по-человечески.

Жертв было бы больше, если бы не гуманитарная помощь из-за рубежа. Уже второй раз благотворительные и международные организации (первый был в 1922 г.) спасали советских граждан. В 1946–1947 гг. СССР получил гуманитарную помощь от Администрации помощи и восстановления Объединённых Наций (ЮНРРА). Сталин согласился подать заявку на помощь для Украины и Белоруссии. Украинцы получили товаров на 189 млн долларов, а Белоруссия — около 60 млн долларов. В то же время Сталин отказался принимать помощь для РСФСР, боясь, что уполномоченные ЮНРРА увидят, что не только оккупированные области, но вся Россия находится в разорении. Русское население некоторое время получало помощь по линии Красного Креста. Самая крупная партия помощи на 31 млн долларов поступила от американской благотворительной организации Russian Relief («Помощь России»).

Но коммунистическое правительство, боясь усиления прозападных симпатий среди народов России, под различными предлогами ограничивало эту помощь, в частности, отказалось принимать подарки от частных лиц из-за рубежа. Демонстрируя, что СССР не так уж нуждается в западных «подачках», Сталин демонстративно выделил Болгарии, Румынии, Польше, Чехословакии и другим странам 2,5 млн тонн зерна в качестве продовольственной помощи.

Сталин рассматривал восстановление советской экономики исключительно через призму высших государственных интересов, прежде всего укрепления военного потенциала «державы», которую бы боялись и уважали вовне. Нужды народа, его жизнь и благополучие в эту схему не вписывались.

Сталин и восстановление Севастополя (архивный документ)

ЦК ВКП(б) товарищу МАЛЕНКОВУ ДЛЯ ДРУЗЕЙ [членов Политбюро]

«Был проездом в Севастополе. Город с его разрушениями производит гнетущее впечатление. При существующих темпах восстановление города может быть закончено не ранее 10–15 лет, если не позднее. Без вмешательства Москвы город ещё долго будет лежать в руинах, являя собой живую демонстрацию нашей нераспорядительности, которую будут расценивать как наше бессилие… Не мешало бы создать специальную комиссию при Совете министров с поручением, во-первых, выработки плана восстановления города, во-вторых, — организации дела восстановления с расчётом закончить восстановительные работы в 3–4 года».

В декабре 1947 г. прошла финансовая реформа: обмен старых рублей на новые десять к одному. Эта реформа укрепила государственные финансы, расшатанные войной и инфляцией, за счёт ликвидации частных сбережений, прежде всего крестьян, заработавших во время войны на продаже продуктов.

Одновременно была отменена опротивевшая всем карточная система на продовольствие в городах. При этом цены в государственных магазинах были установлены на уровне, гораздо выше довоенного, близком к коммерческим ценам на базарах и рынках. Уже в 1948 г. государство начало регулярные — вплоть до 1954 г. — снижения розничных цен, прежде всего на хлеб. В результате цены на белый хлеб снизились с 4,4 до 1,55 рубля за килограмм. Эти снижения производились за счет чудовищной эксплуатации крестьянства. Колхозные крестьяне, дававшие этот хлеб, ничего не получали за свой труд. Колхозы были вынуждены «продавать» хлеб государству по ценам, которые даже не окупали транспортные расходы. Многократно возросли налоги на крестьянство: если в 1940 г. средний крестьянин в России платил сельхозналог государству в 100 рублей, то в 1952 г.— уже 1100 рублей. В результате государство даже при снижении цен могло получать с продажи продуктов налог с оборота. В среднем с каждой сотни рублей из кармана покупателя, уплаченных за продовольствие в магазинах, пятьдесят рублей составляли чистую прибыль государства.

Одной рукой государство ликвидировало, отбирало, другой давало. Давало щепотью — отбирало пригоршнями. Отбирало у одних — давало другим, своим, новому классу, номенклатуре. Миллионы людей позже вспоминали, как «при Сталине снижали цены», не вспоминая, да и не догадываясь порой о высоких косвенных налогах и нищенском, рабском положении крестьян. «Дёшевая» цена на хлеб и муку после снижений оставалась вдвое большей, чем довоенная, и во много раз превосходила цены последнего дореволюционного (военного!) 1916 года.

По официальным данным, в 1948–1953 гг. население «выгадало» от снижения цен 140 млрд рублей. В долгосрочном плане низкие цены на продукты привели к пагубным привычкам и экономическим перекосам: большинство народа привыкло к дешёвым продуктам как компенсации за свой дешёвый труд. А уже через несколько лет после «снижения цен» продукты стали исчезать с государственных прилавков опять, как это было до 1947–1948 гг.

Не предполагали простые русские люди и то, как жил в эти трудные годы новый правящий класс. «До поступления в Большой театр я и вообразить себе не могла численность господствующего класса в Советском Союзе. Часто стоя в Георгиевском зале Кремлёвского дворца у банкетного стола, заваленного метровыми осетрами, лоснящимися окороками, зернистой икрой, и поднимая со всеми вместе хрустальный бокал за счастливую жизнь советского народа, я с любопытством рассматривала оплывшие, обрюзгшие физиономии самоизбранных руководителей государства, усердно жуюших, истово уничтожающих эти великолепные натюрморты. Я вспоминала свои недавние скитания по огромной стране с её чудовищным бытом, непролазной грязью и невообразимо низким, буквально нищенским уровнем жизни народа и невольно думала, что эти опьянённые властью, самодовольные, отупевшие от еды и питья люди, в сущности, живут в другом государстве, построенном ими для себя, для многотысячной орды внутри завоёванной России, эксплуатируя на свою потребу её нищий обозлённый народ. У них свои закрытые продовольственные и промтоварные магазины, портняжные и сапожные мастерские, со здоровенными вышибалами-охранниками в дверях, где всё самого высокого качества и по ценам, намного ниже официальных цен для народа. Они живут в великолепных бесплатных квартирах и дачах с целым штатом прислуги, у всех машины с шофёром, и не только для них, но и для членов семей. К их услугам бывшие царские дворцы в Крыму и на Кавказе, превращённые специально для них в санатории, свои больницы, дома отдыха… В собственном “внутреннем государстве” есть всё. Искренне уверовав в свою божественную исключительность, они надменно, брезгливо не смешиваются с жизнью советских смердов, надёжно отгородившись от них высокими, непроницаемыми заборами государственных дач. В театрах для них отдельные ложи со специальным выходом на улицу, и даже в антрактах они не выходят в фойе, чтобы не унизиться до общения с рабами», — вспоминала солистка Большого театра Галина Вишневская.

Николай Симонов. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920–1950-е гг. М: РОССПЭН, 1996.

СССР и «холодная война» / Под ред. В.С. Лельчук, Е.И. Пивовар. М.: Мосгорархив, 1995.

A.К. Сололов. Принуждение к труду в советской промышленности и её кризис (конец 1930-х— середина 1950-х гг.) // Экономическая история. Ежегодник. М.: РОССПЭН, 2003.

B.Ф. Зима. Голод в СССР 1946–1947 годов: происхождение и последствия. М., 1996. С. 11, 168.

Советская жизнь 1945–1953 / Под ред. Е.Ю. Зубкова и др. М.: РОССПЭН, 2003.

В.П. Попов. Крестьянство и государство (1945–1953). Исследования новейшей русской истории. Париж 1992.

А. Блюм, М. Меспуле. Бюрократическая анархия: статистика и власть при Сталине. М.: РОССПЭН, 2008.

4.3.5. От «подсоветского» к «советскому» обществу

Послевоенные годы можно рассматривать как наиболее «советский» период истории СССР. С одной стороны, каждый год уносил людей из поколения, ещё заставшего последние годы XIX и начало XX в. Тех, кому во второй половине 1940-х гг. было за 80 или под 80, оставалось чрезвычайно немного, и не они составляли активную часть общества. Актрисы Яблочкина или Книппер-Чехова, начинавшие ещё в революционные годы писатели Сергеев-Ценский и Тренёв, искусствовед Грабарь, историк Тарле или глава Русской Православной Церкви с 1945 г. Патриарх Алексий воспринимались как случайные обломки, уцелевшие во время кораблекрушения. Стариками казались отнюдь не старые люди. Вернувшееся с полей войны, повзрослевшее не на четыре года, а на целую жизнь поколение фронтовиков (1910–1925 гг. рождения) дореволюционной жизни, естественно, не знали и воспринимали как единственно возможный советский образ жизни, каким он складывался в послевоенные годы. Военный успех страны от осени 1941 г. к весне 1945 г. воспринимался многими как знак верного и даже единственно верного пути. Образ могущественного генералиссимуса в белом кителе и золотых погонах заслонял штатского «интеллигента» в галстуке — Ленина и его «товарищей».

Сталин, его маршалы и генералы — вот идеал для советского человека, вот «победители» (под таким названием шла во МХАТе пьеса, поставленная в 1947 г.). То, что именно Сталин, а не народ и Божий Промысл победил фашизм, казалось бы, подтверждалось успехами вождя в международной политике. Из страны с обрубленными в сравнении с 1916 г. границами, находившейся во «враждебном окружении», какой она была в 1930-е гг., Сталин превратил СССР в страну-победительницу, почти восстановившую границы Российской империи и окружённую почти по всему периметру странами-сателлитами.

«Железный занавес», установившийся в 1946 г., отрезал советского человека от какого-нибудь доступа информации извне, а поднявшаяся в конце 1940-х гг. волна ложного патриотизма оставила гражданам СССР возможность читать либо однотомники иностранных классиков, либо тех зарубежных писателей, кого в СССР называли «прогрессивными» и кто в стихах и прозе славил Сталина и коммунизм не менее усердно, нежели советские писатели, и столь же небескорыстно. Расправа над Зощенко и Ахматовой (1946 г.), вынужденное молчание Пастернака, которому на целое десятилетие уготована была возможность жить только переводами, свидетельствовали о том, что даже относительное веяние свободы, творчества и искренности, пронёсшееся в русской подсоветской литературе в начале войны, в условиях послевоенного СССР было невозможно. Под запрет попадало даже то, что вызывало благосклонное приятие властей в недавнем прошлом.

У многих, и отнюдь не только в СССР, но и за его пределами, складывалось впечатление, что Сталину и его режиму подвластно всё, до создания атомной бомбы включительно. Философ Алексей Федорович Лосев в эти годы вступил в ВКП(б). Отвечая на недоуменный вопрос своего старинного друга философа Асмуса, зачем он это сделал, великий мыслитель сказал: «Валентин Фердинандович, это — на тысячу лет». Подобное впечатление соблазнило и тех соотечественников-репатриантов, что возвращались в СССР из Западной Европы, и даже тех, кто не вернулся, но в сознании которых тотальное неприятие советского режима во второй половине 1940-х гг. на какой-то миг дало трещину.

Огромным событием стала передача коммунистами Троице-Сергиевой Лавры обратно в руки Русской Православной Церкви, действительно потрясшая тех, для кого обитель преподобного Сергия никогда не переставала быть святыней. Это сказалось и отчасти сказывается даже в XXI в. на оценке роли Сталина частью духовенства, воспринимающего позднего Сталина в отрыве от предыдущих 20 лет его деятельности. Обилие литературы по русской истории, написанной с большей или меньшей степенью литературной правдивости и одарённости, серия фильмов и пьес «о великих людях», даже серии почтовых марок с портретами дореволюционных ученых, писателей, поэтов — все это создавало видимость возвращения исторического прошлого, соблазнявшее молодые умы, не получившие подлинной религиозно-нравственной подготовки и, соответственно, противоядия ко лжи советской пропаганды.

В допущенной культуре главенствовала антизападная направленность и шпиономания — пьесы «Русский вопрос» и «Чужая тень» Константина Симонова, «Заговор обречённых» Н. Вирты и безудержная лакировка действительности в произведениях искусства на современную тему, включая и изображения последней войны. Едва ли не единственным исключением может служить написанная по-журналистски искренне повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» (1946). Тем, кто хотел глотнуть свежего воздуха настоящего искусства, оставалась возможность почерпнуть его из классической литературы, музыки и отдельных спектаклей по произведениям классики.

И в то же время можно сказать, что именно в эти годы возрождается энергия освобождения. Фронтовики, видевшие своими глазами СМЕРШ и заградотряды, бездарность многих военачальников, их жадность и властолюбие; воины, брошенные «народной» властью в немецком плену и потом получившие вместо просьб о прощении от той же власти уже не немецкие, а советские сроки заключения, — всё это заставляло миллионы людей переосмыслить своё отношение к сталинскому режиму, к Ленину и коммунизму вообще. Прошедшие через фронт люди иначе вели себя в лагерях, чем деморализованные интеллигенты или тем более не имевшие прочных моральных устоев партийцы 1930-х гг. Нравственный воздух лагерей и первые попытки сопротивления в конце 1940-х гг. несопоставимы с атмосферой ГУЛАГа 1930-х гг. Об этом явственно свидетельствовал позднее Варлаам Шаламов в своих «Колымских рассказах».

Именно в эти годы не оправдавшихся надежд и новых ожиданий пишет Борис Пастернак свой роман «Доктор Живаго», который десять лет спустя был удостоен Нобелевской премии по литературе. Как говорится в предпоследнем параграфе «Доктора Живаго», «хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но все равно предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание». Потому-то и сам Пастернак обрёл в это глухое время вдохновение и силу, чтобы осуществить свое давнее намерение написать масштабный роман о своей эпохе.

Стихи «доктора» из романа — не только лучшее, что было написано на русском языке в эти годы, но и принадлежит к абсолютным вершинам русской и мировой поэзии. Духовным образом целого поколения стали строки;

После тех изменений, которые претерпело русское общество в России в 1940-е гг., следует ли перестать называть его русским и начать называть советским или же сохранить за ним его старое родовое определение — русское общество? Авторы учебника не раз обсуждали эту проблему. Мы всё же решили не идти вслед за традицией советской пропаганды и не переименовывать русское общество в России в советское, хотя по самосознанию оно действительно в значительной степени стало к этому времени советским, глубоко разойдясь и с русским обществом начала XX в., и с русским обществом современного ему Зарубежья. Мы исходили из того, что сопротивление советизации не прекращалось ни на час в покоренной большевиками России. Сопротивлялись действием, словом, верой, совестью. И поэтому можно говорить об осовеченном русском обществе, но не о советском обществе.

Русское общество оставалось в России в 1940–1980-е гг., как и до 1917 г., как и в Зарубежье, многоэтничным и многоисповедным. Само себя оно часто именовало советским и редко — русским, но всё же оно оставалось в глубине своей русским и потому всё более стремилось к восстановлению своей тождественности с Россией и восстановило её, хотя бы формально, в 1993 г., став вновь российским, русским в Российской Федерации. Советским, коммунистическим, большевицким (что правильней, так как Советы были чистой фикцией власти после 1919 г.) был режим, были его институты — армия, академия наук, правительство, союз писателей, коммунистическая партия и идеология. Но наука, культура и сам человек оставались русскими. Драматическая, хотя большей частью и невидимая, борьба между советским и русским в душах и деяниях людей России есть суть русской жизни второй половины XX в. В некотором смысле борьба эта продолжается и ныне.

4.3.6. Попытки захватить Иранский Азербайджан, Западную Армению и Проливы. Фултонская речь Черчилля и реакция Сталина. Начало «холодной войны»

7 июня 1945 г. Молотов по инструкции Сталина предъявил турецкому послу в Москве ультимативное требование создать «совместные» советско-турецкие базы для защиты Босфора и Дарданелл, а также возвратить советским Армении и Грузии территории, которые были до 1917 г. в составе Российской империи и были уступлены Турции ленинским правительством по договору 1921 г. Турецкие проливы были, как мы помним, под прицелом сталинской дипломатии начиная с 1940 г., когда Молотов на переговорах с Гитлером в Берлине ясно дал понять, что СССР нуждается в выходе в Средиземное море. В 1943–1944 гг. Сталин обсуждал вопрос о проливах с Черчиллем и получил от британского премьера устное заверение, что режим проливов, регулируемый международным соглашением в Монтрё, будет пересмотрен с учётом советских интересов. Литвинов в МИДе полагал, что этот пересмотр возможен в рамках общего советско-британского «полюбовного соглашения» о сферах влияния.

Сталин, однако, и в этом случае полагался только на собственные силы, не веря в соглашение с союзниками. Ему хотелось сначала сломить волю турок, а потом закрепить свой успех на международной конференции в рамках «большой тройки». Проблема была, однако, в том, что Турция сохраняла нейтралитет в войне и весной 1945 г. вступила в ряды «объединённых наций».

Молотов вспоминал: «Я ему [Сталину] говорил. Это была наша ошибка. Это было несвоевременное, неосуществимое дело. Проливы должны быть под охраной Советского Союза и Турции. Сталин: “Давай, нажимай! В порядке совместного владения”. Я ему: “Не дадут”. — “А ты потребуй!”» (Сто сорок бесед с Молотовым. С. 102–103).

Чтобы оправдать и замаскировать давление на Турцию, Сталин решил использовать «армянскую карту». Власти советской Армении в конце Второй Мировой войны получали сотни обращений от армянских эмигрантов в США, Южной Америке и других регионах к «великому Сталину» с надеждой на восстановление справедливости в отношении армянского народа, попранной турецким геноцидом 1915–1916 гг. (см. 1.4.11). В 1945 г. Сталин разрешил репатриацию армян в СССР.

Антитурецкий национализм раздувался и в Грузии. В декабре 1945 г. в грузинской печати, а затем и в центральной советской печати появилась статья двух историков— академиков, которая напоминала, что территории Северо-Восточной Турции (до Трапезунда и даже Синопа) были исторически грузинской территорией. В Грузии многие с нетерпением ждали войны с Турцией. Дэви Стуруа, сын бывшего председателя Верховного совета Грузинской ССР, говорил в интервью составителям этой книги: «Если бы Сталин присоединил эти земли, он бы стал богом для грузин».

Одновременно Сталин санкционировал давление на Иран с целью получить доступ к нефтяным месторождениям в северной Персии. В 1944 г. советская делегация в Тегеране, возглавляемая Сергеем Кавтарадзе, пыталась получить у иранцев нефтяные концессии, но иранский парламент принял закон, запрещающий подобные сделки до тех пор, пока войска других государств (имелись в виду советские войска, оккупировавшие северный Иран с осени 1941 г.) остаются на территории Ирана. Эта мера выбила из рук Сталина его главный козырь. Как и в случае с Турцией, он решил разыграть другие, «национальные» карты. В июле 1945 г. Политбюро ВКП(б) одобрило «меры по организации сепаратистского движения» азербайджанцев и курдов в северо-западных провинциях Ирана. Сталин дал указание руководителю советского Азербайджана М. Багирову готовиться к «объединению Азербайджана», то есть к присоединению азербайджанских районов Ирана к СССР. Эти шаги вызвали подъём национальных чувств у азербайджанцев.

Однако, как показывают рассекреченные документы, Сталин эксплуатировал национальные чувства в интересах своей политики — расширения советской империи и для давления на Турцию и Иран. Главным вопросом для него было не присоединение армянской Анатолии к советской Армении и Северного Ирана — к Советскому Азербайджану, а контроль над турецкими проливами и над нефтяными запасами. Но в игре, построенной на разжигании националистических чувств, Сталин грубо просчитался. Его политика ударила бумерангом. В Турции начались антисоветские массовые выступления. Турецкое правительство отказалось от переговоров с СССР и обратилось за поддержкой в Лондон и Вашингтон. В турецкие проливы, упреждая советские военные корабли, вошёл американский линкор «Миссури». Сталин, не заинтересованный в международном кризисе из-за проливов, не стал идти на обострение «войны нервов» с Анкарой.

В Северном Иране все первоначально развивалось по советскому плану. С сентября 1945 г. шла лихорадочная работа по превращению его в просоветскую «автономную» зону. Багиров и советское военное командование в Северном Иране создали Демократическую партию Азербайджана, разоружили иранскую жандармерию и фактически подготовили почву для провозглашения Северо-Западного Ирана в качестве просоветской автономной области. Премьер-министр Ирана Кавам приехал в феврале 1946 г. в Москву для переговоров со Сталиным. Сталин предлагал Каваму военную поддержку в обмен на предоставление СССР нефтяных концессий на севере Ирана. Вместо этого Кавам повёл двойную игру и обратился за поддержкой к американцам. В марте 1946 г. истёк согласованный лимит пребывания советских войск в Иране, а Сталин по-прежнему тянул с их отводом, рассчитывая на силовое давление на Тегеран. Разразился международный «иранский кризис», в котором администрация Трумэна выступила в защиту суверенитета Ирана. Под нажимом США 24 марта 1946 г. Сталин был вынужден начать вывод войск. Сталинская политика голой силы потерпела полный провал.

Одновременно Трумэн дал понять Сталину, что США защитят Турцию от советского военного нажима. Летом 1946 г. американские военные, приняв советские военные манёвры за подготовку к атаке на Турцию, разработали план атомной бомбардировки СССР. В итоге СССР не получил ни баз в проливах, ни иранской нефти. А Турция и Иран на долгие годы стали американскими союзниками. В Турции разместились американские военно-воздушные базы, а затем и ракеты, нацеленные на СССР.

Вместе с тем для многих политиков на Западе «дядюшка Джо» (от английского Джозеф [Иосиф| — так за глаза они называли Сталина) по-прежнему оставался уважаемым союзником по антигитлеровской коалиции. Окончание войны опьяняло; в советскую экспансию не хотелось верить. Отрезвление западных обществ наступило только когда 5 марта 1946 г. незадолго до того ушедший в отставку британский премьер-министр Уинстон Черчилль впервые за последние годы назвал веши своими именами и публично обвинил Советский Союз в стремлении к мировому господству. Сделал он это в лекции, прочитанной в США в Вестминстерском колледже города Фултон (штат Миссури). В присутствии Президента США Гарри Трумэна Черчилль объявил о том, что коммунистические партии разных стран представляют собой всё возрастающую опасность «христианской цивилизации», что через весь европейский континент уже «протянулся железный занавес», к востоку от которого Советы установили свой жестокий контроль над оказавшимися в их сфере влияния народами. Черчилль призвал создать американо-английский союз для сдерживания имперских амбиций СССР. Опытнейший британский государственный деятель на этот раз мыслил не в категориях геополитики, а в категориях прав и демократических свобод каждого человека и благополучия «каждого дома». Он призывал защитить эти права к западу от железного занавеса и не допустить их полного попрания коммунистическим тоталитаризмом в России, Восточной Европе, в Китае. Черчилль призвал американцев совместно с британцами и в рамках ООН создать систему сдерживания коммунистической экспансии. Не только экспансии территориальной. но даже в большей степени — экспансии духовной, то есть противиться навязыванию коммунистических идей и методов властвования народам тех стран, которые Сталин поспешил включить в зону своего влияния.

В ответ на выступление Черчилля Сталин дал интервью газете «Правда», в котором обвинил Черчилля в призыве к господству англо-саксонской «высшей расы» над миром, сравнив его «и его друзей» с Гитлером: «Нации проливали кровь в течение пяти лет жестокой войны не для того, чтобы заменить господство Гитлеров господством Черчиллей».

Ещё до речи в Фултоне, наблюдая события на Ближнем Востоке и в Центральной Европе, администрация Трумэна пришла к выводу, что переговоры со Сталиным не ведут к созданию прочного мира. Последовав фултонскому совету Черчилля, США приняли на вооружение стратегию «сдерживания» советского экспансионизма. Постепенно противостояние бывших союзников по антигитлеровской коалиции приобретает открытые формы. Через год после Фултона в марте 1947 г. в обращении к Конгрессу Трумэн сформулировал внешнеполитическую доктрину США, заявив, что его страна будет «поддерживать свободные народы, которые оказывают сопротивление… внешнему давлению». При этом американцы ошибочно истолковали сталинскую внешнюю политику как прежде всего продолжение традиций российской экспансии, путая СССР и Россию. По просьбе Президента Конгресс выделил 400 миллионов долларов на помощь правительствам Греции и Турции: как раз в то время в этих странах возникла угроза коммунистических переворотов. Американо-английский союз против СССР, возникший в это время, просуществовал до самого окончания «холодной войны».

Вестминстерский колледж, Фултон, Миссури, 5 марта 1946 г.

…Соединённые Штаты достигли ныне вершины мирового могущества. Это — славный момент для американской демократии. С этой мощью должна сочетаться огромная ответственность за будущее. Если вы посмотрите вокруг себя, вы должны ощущать не только чувство исполненных обязательств, но и беспокойство, боязнь не потерять достигнутое. Возможности наши теперь ясны и понятны для обеих наших стран. Если будем отклонять или игнорировать их или растрачивать по мелочам, впоследствии мы получим справедливые упреки. Необходимо, чтобы постоянство убеждений, настойчивость в достижении цели и великая простота решений управляли поведением англоговорящих народов, как это было во время войны. Мы должны, и я верю, что мы будем соблюдать эти важные принципы.

Когда американские военные стремятся решить какую-то серьёзную задачу, они имеют привычку писать во главе их директивы слова «Исчерпывающая стратегическая концепция». Это мудро, так как это ведёт к ясности мысли. Что тогда является исчерпывающей стратегической концепцией, которую мы должны провозгласить сегодня? Это не что иное, как безопасность и благосостояние, свобода и прогресс для всех домов и семей, для всех мужчин и женщин во всех странах. И здесь я говорю особенно о великом множестве домов и семей, в которых кормилец борется с трудностями жизни, охраняет жену и детей от нужды и лишений и воспитывает в своей семье страх Божий и иные нравственные принципы, имеющие основополагающее значение.

Чтобы обеспечить безопасность этим бесчисленным домам и семьям, необходимо оградить их от двух гигантских мародёров — войны и тирании. Все мы знаем, в какой хаос погружается любая семья, когда проклятье войны надвигается на кормильца и его близких.

На наших глазах свершилось ужасное разрушение Европы, всей её красоты, свершилось и разрушение значительной части Азии. Когда проекты злодеев или агрессивные помыслы могущественных государств разбивают на части цивилизованные общества, скромные простые люди оказываются перед трудностями, с которыми они не могут справиться. Для них всё искажено, всё нарушено, вся их жизнь стёрта в порошок.

Стоя здесь в этот тихий полдень, я с дрожью думаю, что случилось с миллионами людей и что ещё может случиться ныне, когда голод приходит на землю.

Невозможно исчислить то, что я называю «неподсчитываемой суммой человеческой боли». Наша высшая задача и обязанность состоит в защите всех людей от ужасов и бедствий новой войны. Мы все согласны с этим. Наши американские военные коллеги, объявив их «исчерпывающую стратегическую концепцию» и вычислив имеющиеся ресурсы, всегда переходят к следующему шагу — а именно, к методу. У нас есть широко известное соглашение — мировая организация, созданная главным образом для предотвращения войны — ООН, преемник Лиги Наций, с важнейшим дополнением — Соединенными Штатами.

Мы должны удостовериться, что эта организация является плодотворной, что она — действительность, а не обман, что это действенная сила, а не просто игра слов, что это истинный храм мира, в котором могут быть повешены щиты многих наций, а не Вавилонская башня.

…Было бы, однако, неправильно и неблагоразумно, чтобы вручить секретное знание или опыт создания атомной бомбы, который имеют Соединённые Штаты, Великобритания и Канада, организации, которая всё ещё в младенческом возрасте. Это было бы преступное безумие… Люди всех стран спокойно спят в своих кроватях, потому что эти знания и опыт атомного оружия по большей части находятся в американских руках.

Я не думаю, что мы бы спали так спокойно, если этим смертельным оружием монопольно обладали некоторые коммунистические или неофашистские государства. Это оружие было бы ими использовано для того, чтобы навязать тоталитарные системы свободному демократическому миру, что привело бы к ужасным последствиям. Видит Бог, это не должно произойти, и мы имеем, по крайней мере, некоторое время для укрепления нашего дома, прежде чем мы столкнемся с этой опасностью, и даже тогда, когда никакие усилия не помогут сохранить монополию на атомное оружие, мы должны обладать огромным превосходством, чтобы использовать это превосходство в качестве устрашения.

В конечном счете, когда братство людей будет создано и воплощено во всемирной организации, располагающей всеми необходимыми практическими гарантиями для эффективной деятельности, полномочия на использование этого оружия должны быть, конечно, предоставлены мировой организации.

Теперь я подхожу ко второй опасности из тех, которые угрожают каждому дому и всем людям, — к тирании. Мы не можем быть слепы к факту, что привилегии, которыми наслаждается каждый гражданин Британской Империи, не имеют силы в значительном числе стран, некоторые из которых являются очень мощными. В этих странах контроль над человеком осуществляется всемогущими полицейскими ведомствами.

Власть государства осуществляется без ограничения или диктаторами, или небольшими олигархиями, действующими через привилегированную часть населения и политическую полицию. Мы не должны в нынешнее трудное время вмешиваться, используя силу, во внутренние дела стран, которые мы не победили в войне. Но мы не должны прекращать бесстрашно проповедовать великие принципы свободы и прав человека, которые являются достижением англоговорящего мира и которые запечатлены в Билле о правах и английской Великой Хартии и проявили себя наиболее полным образом в американской Декларации Независимости.

Люди любой страны должны иметь конституционные права, свободные выборы с тайным голосованием, чтобы они могли свободно выбирать и изменять характер и состав правительства, которое ими управляет. Это свобода слова и мысли, это судьи, независимые от исполнительной власти, несмещаемые, которые должны сообразовывать свою деятельность только с законами, которые получили широкое согласие большинства общества или освящены традицией. Свобода должна быть в каждом доме. Вот обращение британского и американского народов к человечеству. Позвольте нам проповедовать то, что мы практикуем, и практиковать то, что мы проповедуем.

Я указал две больших опасности, которые угрожают людям: война и тирания. Я ещё не говорил о бедности и лишениях, которые вызывают во многих случаях беспокойство. Но если опасности войны и тирании удалены, нет сомнения, что наука и сотрудничество, ведущее к миру, приведёт постепенно к росту благосостояния.

Ныне, в это одновременно печальное и славное время, мы охвачены голодом и бедствиями, которые являются следствиями страшной войны. Но это пройдет и может пройти быстро, и нет причин, мешающих исцелению, кроме человеческого безумия или сверхчеловеческого преступления.

Я часто привожу слова, которые услышал 50 лет назад от замечательного ирландско-американского оратора, моего друга Бурка Кокрэна: «Всего хватит для всех. Земля — щедрая мать; она обеспечит достаточно пропитания для всех её детей, если они будут возделывать её почву по закону и в мире».

…Тёмные века могут вернуться, каменный век может вернуться на сверкающих крыльях науки, и то, что могло бы теперь быть источником бесчисленных материальных благ для человечества, может принести полное разрушение. Остерегайтесь, говорю я вам, — время лукаво.

Не позволяйте себе плыть по течению жизни, пока ещё не поздно. Если имеется какая-либо братская ассоциация, подобная мной описанной, со всей дополнительной силой и безопасностью, которую обе наши страны могут гарантировать, удостоверьтесь, что этот великий факт известен миру и что он содействует стабилизации основ мира. Есть древняя мудрость — предотвращать проще, чем исправлять.

На ту часть мира, которая недавно ещё была освещена победой союзников, ныне пала тень. Никто не знает, что советская Россия и коммунистическая всемирная организация намерены делать в ближайшем будущем и каковы пределы их экспансионистских планов и желаний обращать мир в свою веру. Я восторгаюсь и испытываю уважение к храбрым русским людям и к моему боевому товарищу, маршалу Сталину. Англичане глубоко сочувствуют и доброжелательно относятся — я не сомневаюсь в этом — ко всем русским людям. И они полны решимости добиваться, несмотря на множество различий и проблем, установления долгой дружбы между ними и русским народом. Мы понимаем потребность России в безопасности её западных границ, в устранении какой-либо возможности немецкой агрессии в будущем. Мы приветствуем Россию на её законном месте среди ведущих народов мира. Мы приветствуем её флаг на морях.

Прежде всего, мы приветствуем постоянные, частые и всё возрастающие контакты между русскими людьми и нашими соотечественниками по обе стороны Атлантики. Заявить об этом я полагаю своей обязанностью. И, однако, я уверен, что вы желаете, чтобы я показал вам существующее положение в Европе таким, каким я его вижу.

От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике поперёк континента протянулся железный занавес. По ту сторону воображаемой линии все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы — Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест и София; все эти известные города и области вокруг них находятся в том, что я должен называть советской сферой. Там всё подчинено в той или иной форме не просто советскому влиянию, но очень сильному и во многих случаях чрезвычайно сильному контролю Москвы. Только Афины — Греция с бессмертной её красотой является свободной в выборе своего будущего под британской, американской и французской защитой. Контролируемое русскими польское правительство было поощрено делать большие и неправомерные нападки на Германию и осуществило массовые изгнания миллионов немцев в масштабе печальном и невообразимом. Коммунистические партии, которые были очень небольшие во всех восточно-европейских государствах, дорвались до власти и повсюду получили свой неограниченный тоталитарный контроль над обществами. Полицейские правительства преобладают в этой части мира, и кроме пока Чехословакии, нигде там нет никакой настоящей демократии.

Турция и Персия также глубоко встревожены и обеспокоены требованиями, которые предъявляет к ним московское правительство. Русские сделали попытку создать квазикоммунистическую партию в Берлине, в их зоне оккупации Германии, особо поддерживая группу левых немецких лидеров… …Если теперь советское правительство попытается отдельно создать прокоммунистическую Германию в их зоне, это причинит новые серьёзные трудности в британской и американской зонах и разделит побеждённых немцев между Советами и западными демократическими государствами.

Любые выводы могут быть сделаны из этих фактов, и факты таковы: это, конечно, не та освобождённая Европа, за которую мы боролись. Это не то, что необходимо для постоянного мира.

Безопасность мира требует нового единства в Европе, от которого никакая нация не должна быть в стороне. Из-за ссор между сильными расами в Европе происходили все войны как в прошлое время, так и та Мировая война, свидетелями которой мы были…

И по нашу сторону железного занавеса, лежащего поперек Европы, есть много причин для беспокойства.

Серьёзные трудности доставляет в Италии Коммунистическая партия поддержкой требований коммунистической клики маршала Тито об изменении границ Италии на Адриатике. Однако будущее Италии устойчиво.

Нельзя представить восстановленную Европу без сильной Франции. Всю мою сознательную жизнь я работал для сохранения сильной Франции, и я никогда не терял веру в её судьбу, даже в самые тёмные для неё дни. Я не буду терять веру и теперь. Однако в большом числе стран, далёких от российских границ, и во всём мире коммунистические пятые колонны дестабилизируют жизнь, действуя в полном единстве и абсолютном повиновении указаниям, которые они получают от коммунистического центра. Даже в Британском Содружестве наций и в Соединенных Штатах, где коммунизм ещё в младенчестве, коммунистические партии, или пятые колонны, являют собой всё возрастающий вызов и опасность для христианской цивилизации.

Эти факты могут многим показаться слишком мрачными, чтобы говорить о них на другой день после победы, достигнутой благодаря великому братству по оружию и стремлению к свободе и демократии, — но мы должны их знать, чтобы не сидеть сложа руки, когда ещё есть время что-то сделать.

Беспокоит также перспектива на Дальнем Востоке и особенно в Маньчжурии. Соглашение, которое было сделано в Ялте, к которому я был причастен, чрезвычайно благоприятно для советской России, но оно заключалось в то время, когда все думали, что немецкая война продлится лето и осень 1945 г. и что война с Японией будет продолжаться ещё 18 месяцев после завершения войны с Германией. Здесь все вы так хорошо осведомлены о положении на Дальнем Востоке и такие преданные друзья Китая, что нет нужды распространяться далее на эту тему.

Я чувствовал себя обязанным показать ту тень, которая, как на Западе, так и на Востоке, падает ныне на мир. Я был влиятельным министром во время подписания Версальского соглашения и близким другом господина Ллойд Джорджа, который был главой британской делегации в Версале. Я не соглашался со многими вещами, которых тогда был свидетелем, но у меня осталось очень сильное впечатление о той ситуации, и мне мучительно сопоставлять те события с тем, что преобладает теперь. В те дни имелись большие надежды и даже безграничная уверенность, что войны закончены и что Лига Наций — всемогущая организация. Я не вижу и не чувствую той же самой уверенности или даже тех же самых надежд в нынешнем исстрадавшемся мире. Более того, я придерживаюсь мнения, что война надвигается, что она почти неизбежна.

Но я уверен, что наша судьба все ещё в наших собственных руках и что в наших силах спасти будущее… Я не верю, что советская Россия желает войны… И на что мы должны обратить внимание сегодня, пока ещё есть время, — так это на постоянную работу по предотвращению войны и по обеспечению условий свободы и демократии, насколько это возможно, во всех странах. Наши трудности и опасности не исчезнут, если мы закроем наши глаза на них. Они не исчезнут от простого ожидания того, что должно случиться, и не будут удалены политикой умиротворения. Необходимо урегулирование, и чем дольше это будет отсрочено, тем труднее это будет и тем больше возрастёт опасность.

Я видел наших русских друзей и союзников во время войны, и я убеждён, что ничем они не восхищаются так, как силой, и ничто не уважают меньше, как слабость, особенно военную. Поэтому старая доктрина равновесия сил необоснованна. <…>

Только теперь, в 1946 г., может быть достигнуто хорошее взаимопонимание по всем пунктам с Россией под общей властью Организации Объединённых Наций. И это взаимопонимание на долгие мирные годы нужно поддерживать всей силой англоговорящего мира и всех его институций…

Если население англоговорящих наций Содружества объединится с США во всём, что такое сотрудничество подразумевает: в воздухе, в море, на суше на всем пространстве земного шара, и в науке, и в промышленное, и в моральной силе, — то не сможет произойти никакого случайного изменения в равновесии сил, чтобы ввести кого-либо в искушение впасть в амбиции или осуществлять авантюры. Напротив, такой союз будет давать высокие гарантии безопасности.

Если мы будем искренне придерживаться Устава Организации Объединённых Наций и идти вперёд с уравновешенной и трезвой силой, не стремящейся к захвату каких-либо земель или богатств, не стремящейся к установлению какого бы то ни было контроля над мыслями людей; если вся нравственная мощь британцев и их материальные силы и убеждения будут соединены с вашими собственными братской ассоциацией, — то тогда высокие пути будущего будут ясными не только для нас, но для всех, и не только в наше время, но и в течение грядущих столетий.

Джамиль Хасанлы. Южный Азербайджан. Начало «холодной войны». Баку; Адильоглы, 2003.

Владислав Зубок. Сталин, Запад и начало «холодной войны» // Посев. 2006. № 5 (1544). С. 39–45.

4.3.7. Советизация Восточной и Центральной Европы. Репрессии и реформы

Главной целью Сталина и его помощников было создание в Европе пояса из «дружественных государств», привязанных к СССР. Мирными средствами такую задачу, однако, решить было невозможно. Восточная и Центральная Европа, регион с населением почти в сто миллионов человек, исторически тяготел к Западу, а не к Востоку. Антирусские настроения в Польше, Румынии и Венгрии уходили вглубь истории.

В начале 1946 г. советские войска, расквартированные в Восточной Европе, по— прежнему находились в состоянии боевой готовности. В большинстве стран, завоёванных Красной Армией, шла активная подготовка к парламентским выборам, и пускать это важное дело на самотёк Сталин совсем не хотел. Соответствующие ялтинские решения он выполнять не собирался. В 1945—1946 гг Сталин ещё поддерживал «демократический» фасад в Польше и других странах Восточной и Центральной Европы. В советском лексиконе их назвали «страны народной демократии», подчёркивая отличие их социально-политического строя от советского. Там ещё действовали многопартийная система и парламент, не было попыток коллективизации крестьянства. Но одновременно строился фундамент для просоветских режимов. В декабре 1945 г. на переговорах в Москве Сталин обещал американцам и англичанам, что результаты выборов в Болгарии и Румынии (которые оппозиция бойкотировала в знак протеста против коммунистического террора) будут частично пересмотрены и оппозиционеры получат посты в правительствах. Но стоило переговорам закончиться, как Сталин инструктировал болгарских коммунистов: «Выборы закончены. Ваша оппозиция может убираться к чёрту. Она бойкотировала эти выборы. Три великих державы признали эти выборы. Разве это не ясно из решений Московского совещания о Болгарии?» Сталин заключил: «Главное в том, чтобы разложить оппозицию».

Сталин рассчитывал проводить советизацию Центральной и Восточной Европы постепенно И осторожно, чтобы поставить западные державы перед свершившимся фактом. В публичных репликах Сталин отвергал обвинения в стремлении распространить «коммунистические порядки» на Европу. Он грубовато шутил, что коммунизм годится полякам, чехам, румынам или болгарам, «как кобыле седло». Но на деле советизации удалось избежать лишь Финляндии, и прежде всего благодаря крепкому, солидарному гражданскому обществу, где коммунисты и советские советники при всех усилиях не смогли добиться заметных успехов. Напротив, в Восточной Европе все общества, и даже наиболее цивилизованное из них, чешское, были больны — поражены национализмом и расизмом, ненавистью к соседям и этническим меньшинствам, несли в себе бациллы жестокости и массового насилия.

В Польше сразу же после ухода нацистов вспыхнули антисемитские погромы. Массовыми насилиями и жестокостями сопровождалось изгнание миллионов этнических немцев из Польши и Чехословакии, швабов из Венгрии, венгров из Словакии. «Жертвы» легко становились «палачами» и наоборот. Сталину и его подручным было не так сложно в этих условиях манипулировать массовым сознанием и отдельными политиками, создавать себе опору и вербовать агентуру. В Польше и Чехословакии также на Сталина работали страхи перед возможным возрождением германского милитаризма. Почти все польские военные, сотрудничавшие с Советской армией, прошли через советские депортации и репрессии. Но они считали в тот момент, что немцы страшнее русских. Передача Сталиным Польше обширных немецких земель (Силезии, Померании и юга Восточной Пруссии) и жестокое изгнание из этих земель коренного немецкого населения особенно «подцепило» поляков. Теперь многие из них боялись немецкой мести и потому были готовы опираться на Советский Союз.

Войцех Ярузельский родился в 1923 г. в селе Курове (Люблинское воеводство) в семье офицера. До 1939 г. учился в частной гимназии. В 1939 г. арестован НКВД и депортирован вместе с семьей в Сибирь. Работал на лесоповале и затем на угольной шахте в Караганде. В 1943 г. Ярузельский поступил в советское военное училище под Рязанью, а затем записался добровольцем в формируемую на территории СССР польскую армию. Впоследствии смог вернуть из депортации в Польшу мать и сестру. С 1947 г. вступил в Польскую рабочую партию, сделал блестящую военную карьеру, став в 1960-е гг. начальником Главного политического управления Войска Польского, а затем министром обороны Польши.

В Польше, Венгрии, Болгарии и Румынии советские «органы» бросали в тюрьмы тысячи политиков и общественных деятелей, расчищая место для просоветских режимов. Но террор был не единственным средством советизации. Частью планов советизации Восточной Европы были «демократические» реформы, проводимые руками советских военных и политических работников. Они включали национализацию крупных предприятий промышленности, монополию на оптовую торговлю, экспроприацию крупных собственников и должны были, по замыслу, привлечь «рабочих и крестьян» на сторону СССР. Многие начали считать сталинский режим чуть ли не главным двигателем социальных и демократических реформ в Европе. Поэт Борис Слуцкий, капитан Советской армии, позже вспоминал с гордостью о том, как он «землю раздавал крестьянам в Южной Венгрии». Эти реформы действительно меняли облик Восточной Европы. Исчез класс богатейших магнатов-латифундистов и аристократов. Вместе с тем, как и в советской России в 1917 г, передача земли и собственности беднейшим слоям была «отравленным даром». Главным результатом реформ было сталкивание одних групп населения с другими — богатых с бедными, и прежде всего создание системы распределения благ из центра — системы, которая стала главным после террора орудием коммунистической диктатуры.

В числе первых коммунизированных стран Европы была Албания, провозгласившая в январе 1946 г. Народную республику. Там коммунисты начали действия против итальянских и немецких оккупантов с осени 1942 г., затем вели гражданскую войну с Национальным фронтом и монархистами. Не придавая военного значения албанским горам, немцы ушли оттуда, и в октябре 1944 г. местные коммунисты взяли власть без помощи Красной Армии.

Польское правительство, сидящее в эмиграции в Лондоне, не делало большой разницы между сталинским режимом и царской Россией. Польские националисты добивались восстановления довоенной Польши с территориями, включавшими Львов и Вильно (Вильнюс). В то же время значительная часть польской интеллигенции и правящих слоёв была уничтожена немцами или ушла в эмиграцию. Сталин решил разрубить «польский узел» теми же методами, которые советский режим опробовал на территории СССР, а в 1939–1941 гг. на аннексированных («воссоединённых») территориях Западной Белоруссии, Западной Украины, Бессарабии и стран Балтии. Это были методы систематического террора, всепроникающей слежки с помощью завербованных тайных осведомителей. С августа 1944 по март 1945 г. НКВД и СМЕРШ обезглавили польскую антибольшевицкую Армию Крайову. Советская агентура, завербованная угрозами и пытками во всех сферах общества, от заводов до костёлов и университетов, помогла советской госбезопасности быстро выявить и арестовать польское антикоммунистическое подполье.

Прибывший в Варшаву в январе 1945 г. с Красной Армией Люблинский комитет имел уже полугодовой опыт управления восточной частью Польши, где уделял особое внимание искоренению Армии Крайовой и других подпольных структур, верных польскому правительству в Лондоне. Созданные с участием НКВД оперативные группы истребили, по разным оценкам, от 80 до 200 тысяч поляков, готовя советизацию страны. Следуя букве Ялтинского соглашения, 28 июня 1945 г. в Варшаве было создано Временное правительство национального единства, где, как бы на правах легальной оппозиции, несколько второстепенных мест заняли члены Лондонского правительства.

Хотя коммунисты и взяли в свои руки средства массовой информации, на референдуме по трём конституционным вопросам в июле 1946 г. три четверти избирателей проголосовали не так, как хотел Сталин. Тогда против оппозиции, ядро которой представляла крестьянская партия, были приняты политические, административные и полицейские меры. О свободных выборах, обещанных в Ялте, уже не было речи: избирательные комиссии получили план — дать правительственному блоку коммунистов и социалистов 85 % голосов. И они его выполнили. Для видимости остатки демократической и крестьянской партий были сохранены. В феврале 1947 г. в Польше была провозглашена «народная демократия». На следующий год социалисты и коммунисты были слиты в Польскую объединённую рабочую партию (ПОРП), и начались жестокие чистки подозреваемых в «националистическом уклоне». Командующим польскими вооружёнными силами был назначен советский маршал К. Рокоссовский. Католики остались единственным противовесом правящей партии, и глава Польской Церкви кардинал Стефан Вышинский отлучил в 1949 г. от причастия Святых Таин всех коммунистов.

В Болгарии прогерманское правительство было свергнуто 9 сентября 1944 г. коалицией коммунистов и аграриев. В обозе Красной Армии в страну прибыли видные деятели Коминтерна во главе с Георгием Димитровым. Коммунисты заняли ключевые посты внутренних дел и юстиции во временном правительстве и стали готовить выборы, организацию которых американцы оспаривали как недемократическую. В сентябре 1946 г. после референдума (возможно, фальсифицированного) была упразднена монархия и провозглашена Народная Республика. Выборы в ноябре некоммунистические партии бойкотировали, и победил «Отечественный фронт»: Димитров стал премьер-министром.

В Румынии 23 августа 1944 г. король Михаил возглавил переворот, который сверг вовлёкшего страну в войну против СССР диктатора Антонеску. За это Сталин наградил короля орденом Победы. К власти пришло коалиционное правительство, в котором коммунисты вскоре взяли верх и объявили, что на выборах в ноябре 1946 г. они получили 89% голосов. Под их давлением король Михаил отрёкся от престола 30 декабря 1947 г., и была провозглашена Румынская Народная Республика (с 1965 г. Социалистическая Республика Румыния). Члены последнего королевского правительства были судимы и пожизненно заточены в тюремные казематы.

Политический строй Чехословакии перед войной был в Восточной Европе наиболее демократичным, но и компартия здесь была самой сильной. После войны она без труда получила треть голосов на свободных выборах. В руках коммунистов были «народные комитеты» на местах и вооружённые отряды «революционной гвардии». Правительство вернувшегося из эмиграции Бенеша всё же стремилось держать средний курс между Востоком и Западом, участвовать в плане Маршалла (см. 4.3.10). Руководя полицией, коммунисты вели аресты своих политических противников и в феврале 1948 г. вооружённой демонстрацией заставили Бенеша отдать им правительство.

В Венгрии жива была память о красном терроре Белы Куна в 1919 г., и на демократических выборах ноября 1945 г. коммунисты получили 17 % голосов. С огромным преимуществом в 57 % голосов на этих выборах победила Независимая партия мелких хозяев. Только с помощью силы Сталину удалось тогда добиться сформирования в этой стране коалиционного правительства, в котором ключевые посты получили коммунисты. Войдя в коалицию с Партией мелких хозяев, они провели раздел крупных земельных владений, а затем, в коалиции с социалистами, национализацию банков и промышленности. Эти два шага коммунисты заставили пройти все будущие соцстраны, следуя примеру советской России 1918 г. В руках коммунистов находилось Министерство внутренних дел, и, руководя полицией, они при поддержке НКВД расправились со своими соперниками. Социалисты и коммунисты были слиты в единую партию, и Венгерская Народная Республика провозглашена в августе 1949 г.

Тысячи советских советников работали во всех структурах и на всех уровнях государственного аппарата, в полиции и в армии в странах Восточной Европы. Они создавали советскую агентуру в элитах и обществе, ставшую со временем инструментом контроля над этими странами. Сотни убеждённых сталинистов польского, чешского, венгерского, болгарского и румынского происхождения, живших в эмиграции в Москве, вернулись в Восточную Европу вместе с советскими войсками. С помощью Советской Армии и тайной полиции шло вытеснение, а затем и уничтожение деятелей некоммунистических партий, профсоюзов и других общественных организаций. Через несколько лет, когда Сталин отбросил в 1947–1948 гг. камуфляж «плюрализма» и принял курс на ускоренную советизацию Восточной Европы, политэмигранты-сталинисты возглавили просоветские режимы в Польше (Б. Берут, В. Минц), Чехословакии (Р. Сланский), Венгрии (М. Ракоши), Румынии (А. Паукер) и Болгарии (Г. Димитров).

Видимое отсутствие альтернативы советскому господству и коммунистической идеологии подорвало волю национальных элит и обществ в Восточной Европе к сопротивлению. Польский литератор Чеслав Милош в книге «Порабощённый разум» описал, как постепенно сужалось поле для свободного выбора для интеллигенции и как поразительно быстро польская интеллигенция, даже те её члены, которые недружелюбно относились к Советской России и ориентировались на западную культуру, убедила себя в безальтернативности конформизма. Преступив однажды моральный порог, они начали писать и преподавать то, что от них хотела власть, тем более что это хорошо оплачивалось, а протест карался. В конце концов они сами убедили себя в том, что вместо правды есть марксистская «диалектика» и всё существующее имеет право на существование.

В Германии «демократический» камуфляж сталинских политических целей был особенно густым, учитывая присутствие там войск западных держав. Сталин и его окружение, включая маршала Жукова, отвергли предложение США в сентябре 1945 г., а затем в начале 1946 г. заключить советско-американский договор на 25 лет о демилитаризации Германии. Советская пропаганда выступала за единую, свободную, демократическую Германию. На деле Сталин, военные, члены Политбюро и дипломаты были едины во мнении, что выводить войска из Германии значило бы потерять все плоды победы в войне. Их устраивала только длительная оккупация германской территории и создание там «дружественного», то есть просоветского, режима. В феврале 1946 г. Советская Военная Администрация в Германии (СВАГ), управлявшая советской зоной оккупации, провела объединение немецких коммунистов и левых социал-демократов в Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ), которая стала главным политическим инструментом проведения влияния СССР в советской зоне оккупации. Сталин, по некоторым данным, рассчитывал, что СЕПГ распространит свою деятельность и на западные зоны оккупации.

Однако другими своими действиями советские оккупационные власти и войска подрывали советское влияние в Германии. Прежде всего — репарациями. 11 мая 1945 г. Сталин инструктировал Маленкова, Молотова, Н. Вознесенского, И. Майского и других ответственных лиц об ускорении вывоза с территории Германии всего военно-промышленного потенциала в СССР. Советские власти вывезли из Берлина все что могли, включая предметы искусства (например, знаменитое микенское «Золото Шлимана» и Пергамский алтарь).

Из советской зоны выкачивались громадные ресурсы. Тысячи немецких заводов были демонтированы и увезены в СССР. На территории Восточной Германии были найдены урановые рудники и был организован проект «Висмут» для их разработки. Там принудительно трудились десятки тысяч немцев. «Висмут» дал уран, из которого был сделан заряд для первой советской атомной бомбы. Тысячи советских военных и служащих продолжали везти из Германии трофеи, от одежды до картин, мебели и драгоценностей. Ещё одним фактором советской политики в германском вопросе было то, что СССР нуждался в рабском труде немецких военнопленных, число которых составляло 3,4 млн человек и которые находились в лагерях советского ГУПВИ. В 1944–47 гг. из Центральной и Восточной Европы в СССР в качестве бесплатной рабочей силы было принудительно выведено 284 тысячи немцев, 60 тысяч румын и 53 тысяч финнов. Все они были гражданскими лицами. При торговле со своими сателлитами СССР занижал относительно мировых цены на покупаемые у них товары и завышал цены на свое сырье и материалы, предлагаемые в обмен. Как отмечает американский исследователь П. Марер, в 1945–1953 гг. размеры некомпенсированных потоков ресурсов из Восточной Европы в СССР составили 14 млрд долларов. Это была по тем временам огромная сумма — для сравнения, сумма поставок в СССР по ленд-лизу в годы войны составила 11 млрд долларов. За счёт ограбления Восточной Европы Советский Союз во многом и восстановил разрушенное войной хозяйство.

Советский фактор в Восточной Европе. 1944–1953 гг. / Под ред. Т.В. Волокитина и др. М.: РОССПЭН. 1999. Т. 1.

Т.В. Волокитина, Г.П. Мурашко, А.Ф. Носкова, Т.А. Покивайлова. Москва и Восточная Европа. Становление политических режимов советского типа. 1949–1953. Очерки истории. М.: РОССПЭН, 2002,

СССР — Польша. Механизмы подчинения. 1944–1949 гг. Сб. документов / Ред. Геннадий Бордюгов и др. М.: АЭРО-ХХ, 1995.

The Establishment of Communist Regimes in Eastern Europe, 1944–1949. Boulder, Colorado: Westview, 1997.

М.И. Семиряга. Как мы управляли Германией. М., 1995.

Г.П. Кынин, Й. Лауфер. СССР и Германский Вопрос. М.: Международные отношения, 2000. Т. 2.

К.И. Коваль. Последний свидетель. «Германская карта» в «холодной войне». М.: РОССПЭН, 1997.

4.3.8. Советская политика в Азии

Начало «холодной войны» подтолкнуло Сталина к принятию решительных мер по организации коммунистических переворотов не только в Восточной Европе, но и в других странах мира. Первостепенное внимание он вновь стал уделять Китаю. Уже весной 1946 г. в Маньчжурии, где ещё находились советские войска, стала создаваться военная база КПК. В июне 1946 г. в Китае началась полномасштабная гражданская война. Несмотря на численный перевес вооружённых сил Гоминьдана, поддержку Чан Кайши со стороны США и недостаток техники и вооружения у КПК, китайские коммунисты смогли одержать победу. В течение пяти месяцев, с сентября 1948 по январь 1949 г., они провели три крупных стратегических операции. В результате было уничтожено более полутора миллионов солдат и офицеров противника, взяты несколько больших городов. 31 января 1949 г. коммунисты вошли в Бэйпин (так тогда назывался Пекин). Континентальный Китай оказался в тисках коммунистической диктатуры. Чан Кайши в первой половине октября эвакуировал свои войска на остров Тайвань. На острове вскоре начался экономический подъём.

Сталин, отступивший перед западными силами в Европе, получил нового могучего союзника на Востоке. 1 октября 1949 г. китайские коммунисты провозгласили Китайскую Народную Республику и обратились к Москве с предложением о союзе. Присоединение 600-миллионной страны к «социалистическому лагерю» было важнейшим сдвигом на мировой арене после Второй Мировой войны. Однако заключение советско-китайского альянса оказалось сложным делом. Коммунистический Китай был автономной силой и создавал Сталину много проблем, включая переговоры о советской зоне влияния и базах в Маньчжурии. В декабре 1949 г. Мао Цзэдун приехал в Москву на празднование 70-летия Сталина. Их первая встреча окончилась безрезультатно. Лишь в начале 1950 г. Сталин согласился начать переговоры.

14 февраля 1949 г, новый советско-китайский договор (заменявший договор августа 1945 г. с гоминьдановским Китаем) был подписан. Мао, однако, остался недоволен неравноправными пунктами секретных соглашений, приложенных к договору, по которым СССР сохранял контроль над военно-морской базой в Люйшуне (Порт-Артуре), портом города Далянь (Дальний) на Ляодунском полуострове и железной дорогой в Маньчжурии. По этим соглашениям СССР, кроме того, получал ряд экономических и политических привилегий в Северо-Восточном Китае и Синьцзяне, а также возможность эксплуатации китайских экономических ресурсов.

Между тем в ходе «борьбы с контрреволюцией» в 1950–1951 гг. Мао истребил свыше 2 млн человек. Ещё 2 млн были брошены за решетку и отправлены в трудовые лагеря. В то же время войска КНР вторглись в Тибет, присоединили его к Китаю и разрушили многовековой буддийский уклад этой страны.

В 1946 г. началась также война во Вьетнаме между контролировавшими север страны коммунистами, во главе которых стоял бывший агент Коминтерна Хо Ши Мин, и французскими войсками, стремившимися восстановить в Индокитае колониальный порядок. После первых же столкновений коммунисты покинули города, развернув широкомасштабную партизанскую войну. Вскоре в конфликт были вовлечены народы Лаоса и Камбоджи. Коммунисты этих стран тоже взялись за оружие.

В итоге в конце 1940-х гг. у Сталина появился шанс (причём последний) осуществить то, что задумывали большевики ещё в начале века. До победы мировой революции, казалось, было уже недалеко. В феврале 1951 г. Сталин через лидеров КПК дал указание индонезийской компартии усилить борьбу за захват власти вооружённым путем. «Основная задача компартии Индонезии на ближайшее время, — подчеркнул он в телеграмме, предназначавшейся ЦК Компартии Индонезии, — состоит не в “создании широчайшего единого национального фронта” против империалистов для “завоевания подлинной независимости” Индонезии, а в ликвидации феодальной собственности на землю и передаче земли в собственность крестьянам». Большевицкой революции в Индонезии, однако, не получилось, но Сталин продолжал раздувать мировой пожар.

А.М. Ледовский. СССР и Сталин в судьбах Китая. Документы и свидетельства участника событий. 1937–1952. М.: Памятники исторической мысли, 1999.

А.М. Ледовский. Сталин, Мао Цзэдун и корейская война 1950–1953 годов. // Новая и новейшая история. 2005. № 5.

4.3.9. Борьба с титовской Югославией. Берлинский кризис

Особым случаем была Югославия, где Иосиф Броз Тито начал строить режим советского образца, опираясь на свою победоносную партизанскую армию, но и там ему помогали советские советники из военных и госбезопасности. Югославия, не считая маленькой Албании, была единственной европейской страной, где коммунисты пришли к власти самостоятельно, без помощи советской армии. Югославские коммунисты и их лидер Иосиф Тито были самыми рьяными помощниками СССР в советизации Восточной Европы. Но для Сталина любая самостоятельность была подозрительна. Югославы преследовали прежде всего свои цели — создание Балканско-адриатической конфедерации. К началу 1948 г. его подозрительность разожгли донесения о том, что югославы установили слежку за советскими советниками и что они вынашивают намерение «проглотить» Албанию.

Приехавший с югославской делегацией в Москву в это время сербский коммунист Милован Джилас внезапно открыл для себя «нового» Сталина, который уже был не радушным хозяином, а стареющим подозрительным тираном. «В его физическом упадке было что-то трагическое и уродливое. В 1945 г. он был ещё подвижным, с живыми и свежими мыслями, с острым юмором. Но тогда была война, и ей, очевидно, Сталин отдал последнее напряжение сил, достиг своих последних пределов. Сейчас он смеялся над бессмысленными и плоскими шутками».

На последовавших советско-болгарско-югославских переговорах Сталин и Молотов накинулись на Димитрова, обвинив его в том, что болгарское правительство задумало договориться с Югославией за спиной СССР.

«В этот момент, — вспоминал Джилас, — сама собою, никем не сформулированная, обнажилась вся сущность встречи: между “народными демократиями” не может развиваться никаких отношений, если они не соответствуют интересам советского правительства и им не одобрены. Стало ясно, что для великодержавно мыслящих советских вождей, рассматривающих Советский Союз “ведущей силой социализма” и всё время помнящих, что Красная армия освободила Румынию и Болгарию, заявления Димитрова и недисциплинированность и самоволие Югославии не только ересь, но и покушение на их “священные” права» [Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. М.: Новости, 1992).

В феврале — марте 1948 г. Сталин от раздражительных нападок переходит к действиям, решив устранить Тито и его сторонников от руководства Югославией. Эта затея провалилась, и в июне Югославия была исключена из Коминформа, а «клика Тито» была объявлена «бешеным псом на службе американского империализма». По всей Восточной Европе начались аресты и уничтожение коммунистов по обвинению в «титоизме». У власти остались те, кто беспрекословно повиновался Сталину и буквально копировал советского «старшего брата». В последующие годы Сталин готовил вторжение в Югославию и покушение на Тито.

Лидер болгарских коммунистов Георгий Димитров (1882–1949) с ранней юности отчаянно сражался за социалистическую мечту не только в Болгарии, но и во всей Европе. Он неудачно пытался поднять у себя на родине восстание, сидел в тюрьмах, был членом руководства Коминтерна и в дальнейшем его лидером.

Димитров стал кумиром советской пропаганды после того как 9 марта 1933 г. подвергся в нацистской Германии аресту по обвинению в поджоге здания Рейхстага. (Главным обвиняемым был голландец Ван дер Люббе.) Проходивший в Лейпциге судебный процесс Димитров использовал для коммунистической пропаганды. «Я — за пролетарскую революцию и диктатуру пролетариата, но категорически против индивидуального террора!» — гремел он со скамьи подсудимых. Веских доказательств против болгарина нацисты не нашли, и он был оправдан. Впрочем, его тут же арестовали вновь, как коммуниста, но под давлением Советского Союза выслали в Москву. Освобождение Димитрова принесло ему славу как человеку, который переиграл нацистов.

Но такая слава в сочетании с независимостью характера сыграла с Димитровым злую шутку. После освобождения Болгарии от немецких войск он принялся строить у себя на родине социализм, совместив посты генсека компартии и премьера правительства.

Устранив всех политических противников, в частности социал-демократов, не побрезговав при этом репрессиями, он стал проводить индустриализацию и коллективизацию. И вдруг обнаружил, что начинает превращаться в марионетку сталинского режима. Ему приходилось согласовывать с Москвой всё более или менее важные назначения на партийные и государственные посты. Да ещё поставлять в Советский Союз товары по сильно заниженным ценам. Димитров решил, по крайней мере, существенно ослабить накинутую на него удавку. Он попытался осуществить идею конфедерации стран «народной демократии» с включением Греции, объявил об этом журналистам и получил поддержку своего заместителя по правительству Трайчо Костова. Такого самоуправства Сталин потерпеть не мог. Он заставил Димитрова униженно каяться. Но тот не успокоился и сделал попытку заключить союз с Югославией, для чего в августе 1947 г. тайно посетил Белград, обещав лидеру этой страны — Тито уступить часть болгарской территории.

Сталин возмутился. Вызвав к себе Димитрова и посланца Тито — Карделя, он исступлённо орал в своем кабинете на болгарского лидера: «Вы зарвались, как комсомолец!.. Нечего удивлять своими дурацкими заявлениями весь мир!» Снова Димитрову пришлось каяться, что-то бормоча о своей недальновидности. В июле 1948 г. Димитров подвергся ожесточённой травле на пленуме ЦК своей собственной партии, получившей соответствующую директиву из Москвы, после чего слёг с сердечным приступом, А Костов был брошен в застенок службы безопасности и в декабре 1948 г. умер от побоев.

Покаяния Димитрова в советской печати не освещались: его слава была слишком велика. Но от политики он был отстранён и в феврале 1949 г. отправлен на лечение в санаторий в Барвихе под Москвой, где умер в июле того же года.

Как и Ленин, Димитров был долго лишён погребения: для него в Софии был выстроен мавзолей. В освободившейся от коммунизма Болгарии ни от мавзолея, ни от почитания Димитрова не осталось и следа.

«Потеря» Югославии для советского блока и растущая активность США после объявления плана Маршалла вынудили Сталина отказаться от амбициозных планов на юге Европы, Греческие коммунисты остались без советской помощи и проиграли гражданскую войну с правительственной армией. В апреле 1948 г. итальянские коммунисты проиграли парламентские выборы, но воздержались, с согласия Сталина, от вооружённого восстания.

В 1947 г. США, Великобритания и Франция взяли курс на отделение своих зон оккупации в Германии от советской зоны. Они начали, с опорой на все антикоммунистические силы от бывших нацистов до социал-демократов, строить демократическую Западную Германию — со своим правительством и валютой. В ответ Сталин решил использовать самую уязвимую точку в позициях западных держав — блокировать Западный Берлин. По соглашениям Потсдамской конференции, Берлин должен был быть столицей единой Германии, и поэтому три западные державы имели там свои оккупационные зоны. С точки зрения Сталина, поскольку западные державы решили создать «сепаратную» зону в Западной Германии, они теряли право находиться в Берлине.

В 1948 г. Сталин вызвал первый Берлинский кризис, известный на Западе как блокада Берлина. Поводом послужила денежная реформа в западных зонах оккупации. Замена обесцененной рейхсмарки новой немецкой маркой на всей территории Германии готовилась ещё с 1946 г., но западные державы не могли договориться с советской стороной, желавшей самой печатать новые деньги в своей оккупационной зоне. Это грозило возобновлением инфляции, и Запад на это пойти не мог. Он создал Банк немецких земель, который 18 июня 1948 г. ввёл новую валюту только в западных зонах. О положении в западных секторах Берлина продолжались переговоры с советской стороной, но безуспешно. Тогда новая немецкая марка была введена и там. В ответ советские оккупационные власти по указанию из Москвы 25 июня 1948 г. перекрыли какой-либо подвоз товаров в западные сектора города по улицам, по железной дороге и по водным путям. Сталин как бы ставил ультиматум Западу и делал два миллиона берлинцев советскими заложниками. Американский военный губернатор в Германии генерал Лусиус Клей обратился к командующему военно-воздушными силами США в Европе генералу Кертису Ле Мею, и на следующий день 80 тонн продуктов были доставлены в Берлин по воздуху. Воздушный мост был одобрен Президентом Трумэном и быстро совершенствовался, поставки были доведены до 8 тысяч тонн грузов в день, включая и уголь, и бензин. На каждом из трёх западноберлинских аэродромов каждые 3 минуты садился самолёт ВВС Великобритании или США. Двухмиллионный город почти 11 месяцев снабжался только по воздуху. Западные берлинцы ответили на советскую блокаду массовой поддержкой некоммунистических партий и движением солидарности с западными союзниками.

Так же, как и два года назад в Турции и Иране, сталинская политика ультиматумов и силы потерпела провал. 12 мая 1949 г. советские власти сняли блокаду Западного Берлина и признали право западных держав держать свои войска в Западном Берлине. Горожане праздновали это событие как победу американцев и свою собственную, одержанную без единого выстрела, хотя 48 лётчиков, осуществлявших воздушный мост, погибло от несчастных случаев. Западный Берлин, во главе с его мэром Эрнстом Рейтером, стал «островом свободы» в советском море. Здесь был открыт Свободный университет, здесь проходили «Конгрессы за свободу культуры» и другие антикоммунистические мероприятия, отсюда вещало радио РИАС (Радио в американском секторе), хорошо слышное в советской зоне, сюда бежали те, кто не желал жить под советской властью. И советские власти уже во время блокады стали отделять свой сектор от западных секторов — разделили городскую администрацию (первым делом полицию), отказались участвовать в общегородских выборах.

Это предвещало разделение на две части всей Германии, состоявшееся после бесплодной конференции министров иностранных дел четырёх держав в Париже в мае — июне 1949 г. В западных зонах оккупации был подготовлен Основной закон нового германского государства, в августе прошли выборы в Парламент, который, в свою очередь, избрал канцлером 73-летнего христианского демократа Конрада Аденауэра. 15 сентября 1949 г. в Бонне была провозглашена Федеративная Республика Германия (ФРГ). Советский Союз ответил провозглашением 7 октября 1949 г. Германской Демократической Республики (ГДР) в своей зоне оккупации. Оба государства претендовали быть общегерманскими и поначалу не признавали друг друга. Под руководством министра экономики Людвига Эрхардта, последовательно проводившего политику «социально-рыночного хозяйства», в ФРГ шёл бурный экономический рост, тогда как экономика ГДР прозябала, будучи социалистической и к тому же лишённой Советским Союзом своего промышленного оборудования в порядке репараций. Население оттуда бежало на Запад.

Создание ГДР завершило закрепление режимов советского типа в Восточной Европе. Берлинский кризис обострил «холодную войну» и окончательно разделил Европу на восточную и западную части. 4 апреля 1949 г. была создана Организация Североатлантического союза, или НАТО (North Atlantic Treaty Organization), которая сделала США главным гарантом безопасности стран Западной Европы от коммунистических переворотов и советских угроз. В рамках Североатлантического договора нападение на одну из стран-участниц рассматривалось как нападение на всех. В НАТО первоначально вошли США, Канада и 10 европейских стран: Англия, Франция, Италия, Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Португалия, Исландия, Дания и Норвегия. Вскоре к союзу примкнули Греция и Турция, а позже — Испания и Западная Германия.

Сталин потерпел неудачу в попытке в 1948 г. использовать пацифистскую оппозицию в США, стараясь предотвратить консолидацию Западной Европы под эгидой США. Он предполагал сделать либерала Генри Эгарда Уоллеса, вице-президента (1941–1945) в военном правительстве Рузвельта, снятого президентом Трумэном с поста министра торговли в 1946 г., невольным пособником советского «мирного наступления», призванного убедить западную общественность в мирных намерениях СССР. Также, потеряв источники информации внутри американской политической элиты, Сталин хотел выяснить через Уоллеса, «подлинные намерения» Трумэна, В частности, намерен ли Президент вести «холодную войну» против СССР или готов договориться. Однако Трумэн договариваться со Сталиным не хотел. Вопреки советским надеждам, в США так и не разразился сокрушительный экономический кризис. Становилось ясно, что СССР на многие годы ввязался в борьбу с мощным противником, в несколько раз превосходившим СССР по экономическому и финансовому потенциалу. Однако Сталин не был намерен отступать.

Л.Я. Гибианский. Коминформ в действии // Новая и новейшая история. 1996. № 1.

М.М. Наринский. Берлинский кризис 1948–1948 гг. // Новая и новейшая история. 1995. № 3.

4.3.10. Отказ от плана Маршалла. Окончательный раскол Европы. Поддержка коммунистического наступления в Греции и Италии

Сталин и его советники надеялись, что послевоенная разруха, экономический кризис и безработица в Западной Европе могут изменить баланс сил в пользу СССР и действующих по инструкциям из Москвы коммунистических партий во Франции, Италии и Греции. Однако, следуя духу Фултона, в июне 1947 г. США провозгласили план Маршалла (названный по имени госсекретаря Дж. Маршалла), обещая выделить щедрую помощь для возрождения народного хозяйства Европы. СССР и страны Восточной Европы получили официальное приглашение участвовать в этом проекте. По словам ветерана советской дипломатии А.А. Александрова-Агентова, американский план был «смелый, далеко идущий шаг», который «с помощью вливания миллиардов американских долларов быстро и эффективно помог поднять на ноги экономику западноевропейских союзников США, а заодно и радикально устранить влияние коммунистов и других левых сил в решающих сферах политической жизни, и прежде всего в правящем аппарате этих государств».

С самого начала американские политики рассчитывали, что сталинский режим ответит отказом от помощи, и оказались правы. Первоначально Сталин и Молотов решили, что речь идёт о новом варианте военного ленд-лиза. Многие советские финансисты и хозяйственники надеялись получить доступ к американским кредитам и технологиям. В конце июня 1947 г. Молотов с большой делегацией экспертов выехал в Париж для переговоров с правительствами Франции и Великобритании, стремясь разведать детали американского предложения. 29 июня Молотов телеграфировал Сталину из Парижа, что американцы хотят внедриться в экономику европейских стран и подчинить их торговлю своим интересам.

Советские агенты на Западе, прежде всего в Лондоне, представили данные, которые ещё более разожгли подозрения Сталина. Вождь решил, что план Маршалла представляет огромную опасность: США хотят «втянуть» экономику стран Восточной Европы и всей Германии в капиталистическую сферу. Это, с точки зрения Сталина, означало не только угрозу потери советского влияния в Центральной и Восточной Европе, но и строительство экономического, а потом и военно-политического блока европейских стран, направленного против СССР. Под сильнейшим давлением из Кремля правительства Польши, Чехословакии и других восточноевропейских стран были вынуждены отказаться от участия в плане Маршалла.

В конце сентября 1947 г. в укромном местечке в Южной Польше состоялось секретное совещание лидеров компартий стран Восточной Европы, Югославии, Франции и Италии. Сталин послал туда Маленкова и Жданова. Жданов огласил собравшимся новую сталинскую доктрину: мир раскололся на два лагеря: «мира и демократии» во главе с СССР и «антидемократический, империалистический» лагерь во главе с США. По указанию Сталина было создано Информационное бюро компартий (Коминформ), которое действовало, как и Коминтерн, следуя инструкциям Кремля. Сталин мобилизовал всех европейских коммунистов на срыв американского плана. Советизация Восточной и Центральной Европы пошла ускоренными темпами.

Для многих рьяных коммунистов за рубежом создание Коминформа было долгожданным знаком: они давно хотели избавиться от своих «буржуазных попутчиков» и захватить в своих странах власть полностью, если нужно, силой. В феврале 1948 г. коммунисты захватили власть в Чехословакии, отстранив демократическое большинство правительства и парламента. Министр иностранных дел Ян Масарик, сын основателя независимой Чехословакии, погиб при загадочных обстоятельствах, «выпав» из окна своего кабинета в Пражском замке. Накалялся политический климат на юге Европы. В Болгарии, ставшей передовым краем разгоравшейся «холодной войны», сталинисты Димитров и его заместители Коларов и Борачев арестовали лидера оппозиции Николу Петкова. Он был казнён 23 сентября 1947 г.

Настала очередь и Греции, от вторжения в которую Сталин воздержался в 1945 г. В мае 1947 г. лидер греческих коммунистов Никос Захариадис, сидевший во время нацистской оккупации в концлагере Дахау, убедил московских правителей, что его партия (ККЕ) поддерживается большинством «трудящихся» в северной Греции, и предложил «создать новую ситуацию», захватив эту часть страны, включая Фессалоники. Захариадис обещал, в случае советской помощи, набрать 50-тысячную армию. Сталин встретился с Захариадисом и распорядился об оказании тайной помощи грекам оружием и деньгами, но не напрямую, а через югославских коммунистов. Сталин явно хотел прощупать, насколько правительство США, провозгласившее Доктрину Трумэна в марте 1947 г, серьёзно относятся к защите Греции от коммунизма. Вскоре Греция пылала в огне гражданской войны.

В Италии многочисленная коммунистическая партия рассчитывала победить на выборах весной 1948 г. Вождь итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти (Эрколи) вёл осторожную политику, но многие его соратники и соперники по партии, участники Сопротивления в годы войны, рвались в бой, были готовы взять власть силой. ИКП располагала отрядами опытных бойцов с партизанским стажем, а также и припрятанными запасами оружия. В декабре 1947 г. на совещание со Сталиным приехал Пьетро Секкия, второй человек в ИКП, настроенный на вооружённое восстание более решительно, чем глава партии П. Тольятти. Сталин понимал, что. начав первыми, коммунисты предстанут перед миром как виновники развязывания гражданской войны в Италии и спровоцируют англо-американскую интервенцию. На встрече в Москве он сказал Секкии: «Мы считаем, что сейчас на восстание держать курс не следует, но надо быть готовыми к этому, если противник нападёт. Хорошо было бы укрепить организации итальянских партизан, накопить оружия побольше. Следует включить нескольких своих человек в штабы и руководящие органы противника… надо иметь глаза, иметь разведку». Итальянские коммунисты попросили 600 тысяч долларов помощи (эквивалент 5 млн долларов сегодня). Деньги сразу же были выданы «чёрным налом».

Сталин: «Мы это можем дать даже сейчас, пусть т. Секкия сам их и повезёт. <…> Какие купюры нужны итальянским товарищам, в 200 или в 25 долларов или ещё какие-либо?»

Секкия: «Лучше получить купюры в 100 долларов». Выражает благодарность товарищу Сталину от имени итальянской компартии.

Сталин: «Не стоит. Это русский рабочий класс помогает. Счастье, что рабочий класс у нас стоит у власти». — Источник, 5–6, 1993. С. 124–135.

«Холодная война»: новые подходы, новые документы. М., 1995.

М.М. Наринский. СССР и план Маршалла // Новая и новейшая история. 1993. №2.

Vidor Zaslavsky. Lo Stalinismo e la Sinistra Italiana. Dal mito dell’Urss alla fine del communismo 1945–1991. Roma: Mondadori, 2004.

A.A. Александров-Агентов. От Коллонтай до Горбачёва. М.: Международные отношения, 1994.

Л.Я. Гибианский. Форсирование советской блоковой политики // «Холодная война». 1945–1963 / Ред. Н.И. Егорова и А.О. Чубарьян. М., 2003.

4.3.11. «Ждановщина»

С 1946 г., своеобразно отвечая на фултонскую речь Черчилля, советская пропаганда, возглавляемая секретарём ЦК ВКП(б) по идеологии Андреем Андреевичем Ждановым и подстёгиваемая сталинской волей, обрушивается на настроения «расслабленности» и «низкопоклонничества перед Западом» в интеллигенции и образованных слоях общества. «Ждановщина» имела целью прежде всего вытравить из сознания людей то, что они увидели во время войны в европейских обществах.

В послевоенные месяцы, когда, после невероятного напряжения, люди почувствовали всю тяжесть нищеты и бесправия, духовный вакуум заполнила литература и поэзия. В Ленинграде и Москве поэтические и литературные вечера стали отдушиной, залы были переполнены. Когда на московском вечере поэзии в апреле 1946 г. Анна Андреевна Ахматова, в числе других писателей и поэтов, прочла свои стихотворения, весь зал встал и бурно аплодировал великому русскому поэту. Рассказывали, что когда об этом доложили Сталину, тот спросил: «Кто организовал вставание?»

9 августа в Кремле прошло заседание оргбюро ЦК, где Сталин обрушился на Анну Ахматову и на Михаила Зощенко, чьи иронические рассказы привели вождя в ярость. Приглашенный на совещание А. Прокофьев, глава ленинградского отделения Союза советских писателей, быстро понял, что грядёт государственный погром в литературе, и немедленно поддержал его.

Из стенограммы беседы Сталина с А. Прокофьевым:

Прокофьев: Я считаю, что не является большим грехом, что были опубликованы стихи Анны Ахматовой. Эта поэтесса с небольшим голосом, и разговоры о грусти, они присущи и советскому человеку.

Сталин: Анна Ахматова, кроме того, что у неё есть старое имя, что ещё можно найти у неё?

Прокофьев: В сочинениях послевоенного периода можно найти ряд хороших стихов. Это стихотворение «Первая Дальнобойная» о Ленинграде.

Сталин: Одно-два-три стихотворения и обчёлся, больше нет.

Прокофьев: Стихов на актуальную тему мало, но она поэтесса со старыми устоями, уже утвердившимися мнениями и уже не сможет, Иосиф Виссарионович, дать что-то новое.

Сталин: Тогда пусть печатается в другом месте где-либо, почему в «Звезде»?

Прокофьев: Должен сказать, что то, что мы отвергли в «Звезде», печаталось в «Знамени».

Сталин: Мы и до «Знамени» доберёмся, доберёмся до всех.

Вслед за этим были обнародованы три постановления ЦК В КП (б) о литературно-художественных журналах, кино и театре, ставившие целью довести до сознания деятелей этих наиболее массовых сфер культуры директивы, которыми они должны были руководствоваться в своей работе. Эти партийные документы были подготовлены Ждановым. Наибольший резонанс получило постановление «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» (14 августа 1946 г.), ставшее темой доклада, который сам Жданов на следующий день прочёл перед ленинградскими писателями и местным партактивом. В постановлении говорилось, что в советской литературе появилось «много безыдейных, идеологически вредных произведений». Удар обрушился на М.М. Зощенко, которого постановление называло «подонком и пошляком» (это было определение самого Сталина), и А.А. Ахматову. Жданов в докладе добавил ещё больше бульварно-площадной ругани в адрес Зощенко и Ахматовой. Сталин был доволен: «Я думаю, что доклад получился превосходный. Нужно поскорее сдать его в печать, а потом выпустить в виде брошюры».

В постановлении о журналах «Звезда» и «Ленинград» вновь подтверждался принцип советской литературы, заявленный в 1934 г. на Первом съезде советских писателей, на котором до Горького Жданов выступал со вступительным докладом:

«Сила советской литературы, самой передовой литературы в мире, состоит в том, что она является литературой, у которой нет и не может быть других интересов, кроме интересов народа, интересов государства. Задача советской литературы состоит в том, чтобы помочь государству правильно воспитать молодёжь, ответить на её запросы, воспитать новое поколение бодрым, верящим в свое дело, не боящимся препятствий, готовым преодолеть всякие препятствия».

Что касается «Звезды», провинившейся в том, что на её страницах «появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений», самая грубая её ошибка — «предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции “Звезды” известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодёжь и отравить её сознание».

Другое тяжкое прегрешение журнала в том, что он «всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой, безыдейной поэзии. Её стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства — “искусства для искусства”, не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодёжи и не могут быть терпимы в советской литературе». Кроме того, «в журнале стали появляться произведения, культивирующие не свойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада».

Такая же ошибка была допущена журналом «Ленинград», который предоставлял свои страницы «для пустых и аполитичных стихотворений Ахматовой» и опубликовал «ряд произведений, проникнутых духом низкопоклонства по отношению ко всему иностранному».

«ЦК устанавливает, что Правление Союза советских писателей и, в частности, его председатель тов. Тихонов не приняли никаких мер к улучшению журналов “Звезда” и “Ленинград” и не только не вели борьбы с вредными влияниями Зощенко, Ахматовой и им подобных несоветских писателей на советскую литературу, но даже попустительствовали проникновению в журналы чуждых советской литературе тенденций и нравов».

Постановление и куда более доклад произвели эффект разорвавшейся бомбы, причём и за пределами СССР, не только из-за нетерпимости этих выступлений, демонстрировавших ужесточение курса партии в руководстве всей культурной жизнью, но и потому, что мишенью нападок стали такие широко известные писатели, как Анна Ахматова и Михаил Зощенко, взятые в качестве «примера», чтобы дать понять всем, что надежды на свежий воздух в литературной и культурной жизни России после победоносного окончания антинацистской войны несостоятельны.

На деле эти выступления не ограничивались узким кругом интеллигенции, которой давалось понять, что принципы «соцреализма» — идейности, классовости, партийности — в литературе и искусстве, как и раньше, священны, — они были обращены к всенародной аудитории, чтобы вовлечь всю страну, мобилизовав её посредством идеологических кампаний.

Сталинско-ждановская атака метила в русскую культуру, воскресшую было в годы войны, и стремилась вновь заменить её партийно-великодержавным суррогатом для мобилизации народных сил. «Ждановщина» оборвала наметавшийся процесс возвращения в Россию из эмиграции деятелей русской культуры. В частности, знаменитый нобелевский лауреат писатель Иван Алексеевич Бунин принял твёрдое решение не переезжать в СССР из Франции, как только узнал о постановлении о журналах.

Как вспоминал поэт и писатель Константин Симонов, «и в конце войны, и сразу после неё, и в сорок шестом году довольно широким кругам интеллигенции, во всяком случае художественной интеллигенции… казалось, что должно произойти нечто, двигающее нас в сторону либерализации. Выступления Жданова знаменовали новую фазу репрессий во всех областях культуры и возвещали о том, что после Великой Отечественной войны начинается новая война, которую впоследствии назовут холодной».

По указанию Политбюро появляются пьесы, фильмы, статьи и романы, готовящие граждан СССР к конфронтации с Западом. «Ждановщина» душила искреннее, патриотическое дыхание, обретённое русской культурой в годы войны. Вслед за постановлением о литературных журналах в феврале 1948 г. последовало постановление ЦК, в котором музыка Д.Д. Шостаковича, С.С. Прокофьева и А.И. Хачатуряна была объявлена «формалистичной» и «чуждой народу». Свирепствовала цензура на всех уровнях. Цензоры, редакторы журналов, репертуарные комитеты боялись брать на себя ответственность за появление чего-либо свежего, талантливого и новаторского в литературе, театре и кино. Только личное вмешательство Сталина могло снять цензурные препоны. Так появились талантливые повести о войне Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» и Э. Казакевича «Звезда». При этом писатели и поэты, ветераны войны, были лишены возможности сказать о пережитом в полный голос. В 1946 г. Сталин подверг жестокой критике Сергея Эйзенштейна за вторую часть фильма «Иван Грозный», усмотрев параллели между безумным царём с его опричниками и собственным правлением. После заявления Сталина о том, что советский кинематограф должен снимать только «шедевры», количество фильмов, выпускаемых в прокат, упало до 7–9 в год.

Пропагандистский погром также убивал надежды деятелей культуры и науки покончить с изоляцией, восстановить связи с окружающим миром. В мае 1947 г. был проведён «суд чести» над профессорами Н.Г. Клюевой и Г.И. Роскиным, которые якобы передали американцам секрет технологии изготовления противоракового лекарства (на деле они опубликовали статью в американском журнале об исследованиях, которые впоследствии не дали практических результатов). Последовали и другие «суды чести», после чего советские учёные уже боялись не только печататься в зарубежных журналах, но и встречаться с западными коллегами.

Что касается самого Жданова, то следует сказать, что его личная ответственность, как и ответственность других партийных руководителей, несомненна, хотя и относительна. Как пишет в своих мемуарах Никита Хрущёв, руководитель того же типа, «Жданов сыграл тогда отведённую ему роль, но все-таки он выполнял прямые указания Сталина. Думаю, что если бы Жданов лично определял политику в этих вопросах, то она не была бы такой жёсткой» (Вопросы истории. 1991. № 10–11. С. 64). Но имя Жданова стало нарицательным, и термин «ждановщина» («ждановизм») в европейских языках обозначает коммунистическую культурною политику, основанную на цензуре и репрессиях, запретах и диктате.

Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) — ВКП(б) — ВЧК — ОГПУ — НКВД о культурной политике / Сост. А. Артизов и О. Наумов. М, 1999.

Сталин и космополитизм. Документы Агитпропа ЦК КПСС 1945–1953 / Сост. Д.Г. Наджафов и З.С. Белоусова. М., 2005.

Константин Симонов. Истории тяжелая вода. М.: Вагриус, 2005.

Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953 / Ред. О.В. Хлевнюк и др. М.: РОССПЭН, 2002.

Д.Л. Бабиченко. Писатели и цензоры. Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК. М.: Россия молодая, 1994.

4.3.12. Подготовка советского общества к новой войне. Мобилизационная экономика. СЭВ

В конце 1940-х гг. в связи с обострением конфронтации с Западом конверсия советской экономики на мирный лад сменилась её ремилитаризацией. В связи с началом Корейской войны (см. 4.3.13) многократно возросли военные заказы. Авиационная промышленность должна была к 1953 г. выйти на производство 20 тысяч самолётов в год. Сталин приказал создать авиационную армаду в 59 400 самолётов, и почти ежедневно ему на стол ложились данные о ходе её создания.

В марте 1948 г. в обстановке строжайшей секретности была организована полярная экспедиция под кодовым названием «Север-2». В ней участвовала большая группа самолётов, в том числе и скоростные Ла-11. Были отобраны высококлассные пилоты, имеющие опыт работы в высоких широтах. Полетами руководил лётчик Михаил Водопьянов — герой Советского Союза, получивший это звание в 1934 г. за спасение челюскинцев. Перед экспедицией всех участников собрал Главком ВВС маршал Вершинин, огласив основную её цель — проверить возможность создания баз дозаправки прямо на дрейфующем льду для доставки пока ещё разрабатываемой атомной бомбы на территорию США для нанесения ядерного удара. От лётчиков требовалось хладнокровие, мужество и выдающееся мастерство, так как полёты и посадка на дрейфующие льдины с торосами осуществлялись практически вслепую: компас в тех широтах не работал. Капитан Василий Андреевич Попов дважды посадил самолёт Ла-11 на дрейфующий лёд, впервые в истории авиации. Закрытым указом Президиума Верховного Совета СССР в декабре 1949 г. ему было присвоено звание героя Советского Союза. Такую же высокую награду получили ещё 12 лётчиков.

В августе 1950 г. военные доложили руководству о том, что им потребуется 1 тысяча ракет ближней дальности (600 км) и 2 тысячи ракет средней дальности (3000 км). Усиленными темпами строился первый советский стратегический бомбардировщик Ту-16, способный достичь территории США. В то же время с 1946 по 1953 гг. удельный вес отраслей промышленности, работающих на гражданские нужды, сократился с 34% до 30%. В начале 1950-х гг. расходы на военно-промышленное производство в СССР удвоились и достигли 92% всех капиталовложений. Жилищное строительство сводилось к строительству немногих домов для номенклатуры. Было заморожено на минимуме производство легковых автомобилей, холодильников и других товаров длительного потребления, хозяйственных и бытовых товаров, одежды и обуви. Страна имела атомные бомбы и ракеты, но была вынуждена пользоваться дореволюционными швейными машинками «Зингер».

Сталинская милитаризация распространилась и на страны Восточной и Центральной Европы. В январе 1949 г. возник Совет Экономической Взаимопомощи (СЭВ) — ответ Сталина на план Маршалла. В документах СЭВ ставилась задача наладить производство промышленной и иной продукции, которая раньше покупалась на Западе. Целью Сталина было привязать экономику Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии и Болгарии (а позже и Восточной Германии) к советской экономике. С началом Корейской войны европейские сателлиты СССР начали по приказу Сталина подготовку к войне. Советские планы войны в Европе в это время всё ещё не рассекречены. Но дипломат Анатолий Добрынин написал в своих воспоминаниях о разговоре с заместителем начальника Генерального штаба Сергеем Федоровичем Ахромеевым в 1983 г. По словам Ахромеева, советская военная доктрина в начале 1950-х гг. «сводилась к следующему: создать в центре Европы мощный кулак из танковых дивизий для ответного молниеносного удара по европейским союзникам США и полной оккупации их территории вплоть до Ла-Манша и Атлантического побережья Западной Европы». В первых рядах, расчищая путь, должны были идти армии восточноевропейских сателлитов. В январе 1951 г. Сталин инструктировал лидеров стран СЭВ создать за два-три года мощные вооружённые силы. Летом 1952 г. Сталин подключил к военным приготовлениям ГДР: восточные немцы должны были сформировать армию, вооружённую танками и авиацией. В Восточной Европе развернулось строительство гигантских военно-промышленных комбинатов.

Одновременно продолжали падать уровень и качество жизни народа как в СССР, так и в странах-сателлитах. Профессор МГУ С.С. Дмитриев записывал в дневнике в сентябре 1950 г.: «За последнее время снова оживились военные всех мастей. Одно время, примерно 1946–1947 гг., отчасти они повяли, народ был в доброй и наивной вере в то, что усилиями, кровавыми потерями 1939–1945 гг. он приобрёл себе право на мир хотя бы на 15–20 лет. Но кто считается с народом? И теперь каждый опять ждёт не сегодня-завтра войны. Мы сами ищем повода к войне, конечно, стараясь изобразить дело так, чтобы её нам объявили, чтоб опять убедить народ в том, что на нас напали и мы обороняемся… В магазинах расхватывают сахар, сахарный песок и всё, что может лежать: явно, делать начинают запасы. Пахнет предвоенной тревогой».

Е.Ю. Зубкова. Общество и реформы, 1945–1964. М.: Россия молодая, 1993.

Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР 1945–1953 / Сост. О.В. Хлевнюк, Й. Горлицкий и др. М., 2002.

Саймон Монтефиоре. Сталин: двор красного монарха. М.: Олма-пресс, 2006.

Анатолий Добрынин. Сугубо доверительно. М.: Автор, 1997.

С. Cristescu. Ianuarie 1951: Stalin decide inarmarea Romanei / Magazin Istoric. Bucharest. 1995. № 10. P 15–23.

4.3.13. Война в Корее

В Корее, бывшей японской колонии, попытки создать единое государство и провести свободные выборы встретили отпор СССР. В результате Корея была разделена на Северную и Южную между советскими и американскими войсками в августе 1945 г. по 38-й параллели. Было создано два государства: Северная Корея провозгласила себя 16 февраля 1948 г. Корейской Народно-Демократической Республикой (КНДР) со столицей в Пхеньяне, а в Сеуле 15 августа была провозглашена антикоммунистическая Республика Корея.

К началу 1950 г. войска СССР и США покинули полуостров. Южане возражали против ухода американцев, так как коммунисты с севера грозились страну «объединить». Корея оказалась на грани войны между коммунистическим режимом, созданным под советским протекторатом на севере, и националистическим правительством на юге.

В коммунистическом руководстве Северной Кореи на первую роль выдвинулся Ким Ир Сен. С 1940 по 1945 г. он жил в эмиграции в СССР и получил звание капитана Красной Армии. В 1948 г. Ким неоднократно обращался к Сталину с просьбой разрешить ему начать превентивную войну за «объединение родины». После победы коммунистов в Китае, ободрённый взрывом первой советской атомной бомбы и видимым отступлением США на Дальнем Востоке, Сталин решил рискнуть. 9 февраля 1950 г. вождь, посоветовавшись с Мао, дал Ким Ир Сену добро на подготовку к войне. В Северную Корею было направлено громадное количество военной техники, горючего и боеприпасов.

Вооружённые силы Северной Кореи существенно превосходили армию южно-корейского президента Ли Сын Мана: по численности сухопутных войск и количеству артиллерийских орудий — в два раза, по количеству пулемётов — в семь раз, автоматов — в тринадцать, танков — в шесть с половиной, самолётов — в шесть. Советские генералы разработали план сокрушительного удара. Сталин настаивал на том, чтобы агрессия была замаскирована «пограничным конфликтом», но в последний момент этот замысел сорвался.

Ранним дождливым утром 25 июня 1950 г. вооружённые и обученные Советским Союзом северокорейские войска перешли разделявшую страну 38-ю параллель. Через три дня северокорейцы взяли Сеул и начали быстро продвигаться на юг.

Без одобрения кремлёвского диктатора северокорейский вождь никогда не пересёк бы 38-ю параллель. Сталин совершенно сознательно провоцировал США, стремясь втянуть «страны империализма» в новый конфликт, который в итоге мог привести к Третьей Мировой войне. Накануне решающего голосования по поводу северокорейской агрессии в Совете Безопасности 25 июня 1950 г. он приказал своему представителю Якову Александровичу Малику проигнорировать заседание под предлогом, что Совет отказывался признать законные права КНР на членство в этой организации. (СССР бойкотировал заседания Совета по этой причине с января 1950 г.). Тем самым Сталин уклонился от возможности использовать право «вето» на решения, принимаемые Советом. Именно это и позволило США и их союзникам осудить северокорейцев и провести резолюцию, требовавшую отразить агрессию Северной Кореи против Южной. Только одна страна воздержалась — ненавидимая Сталиным Югославия, против же не голосовал никто. Через два дня Совет Безопасности санкционировал использование международных вооружённых сил против Корейской народной армии (КНА), и вскоре 15 стран приняли участие в отпоре агрессору (применение силы одобрили 53 государства). 16 сентября Соединённые Штаты под флагом ООН высадили в тылу коммунистов у Инчхона свои и союзные войска. В итоге Запад оказался вовлечён в кровопролитную бойню.

Из телеграммы Филиппова [И.В. Сталина] советскому послу в Чехословакии [Михаилу Александровичу Силину] для [Президента Чехословацкой Республики] Клемента Готвальда. 27 августа 1950 г.

«Мы ушли временно из Совета Безопасности с четверной целью: во-первых, с целью продемонстрировать солидарность Советского Союза с новым Китаем; во-вторых, с целью подчеркнуть глупость и идиотство политики США, признающей гоминьдановское чучело в Совете Безопасности представителем Китая, но не желающей допустить подлинного представителя Китая в Совет Безопасности; в-третьих, с целью сделать незаконными решения Совета Безопасности в силу отсутствия представителей двух великих держав (кроме СССР Сталин имел в виду КНР. — Отв. ред.); в-четвёртых, с целью развязать руки американскому правительству и дать ему возможность, используя I большинство в Совете Безопасности, совершить новые глупости с тем, чтобы общественное мнение могло разглядеть подлинное лицо американского правительства.

Я думаю, что нам удалось добиться осуществления всех этих целей.

После нашего ухода из Совета Безопасности Америка впуталась в военную интервенцию в Корее и тем растрачивает теперь свой военный престиж и свой моральный авторитет. Едва ли теперь может кто-либо из честных людей сомневаться в том, что в военном отношении она не так уж сильна, как рекламирует себя. Кроме того, ясно, что Соединённые Штаты Америки отвлечены теперь от Европы на Дальний Восток. Даёт ли все это нам плюс с точки зрения баланса мировых сил? Безусловно, даёт.

Допустим, что американское правительство будет и дальше увязать на Дальнем Востоке и втянет Китай в борьбу за свободу Кореи и за свою собственную независимость. Что из этого может получиться? Во-первых, Америка, как и любое другое государство, не может справиться с Китаем, имеющим наготове большие вооружённые силы. Стало быть, Америка должна надорваться в этой борьбе. Во-вторых, надорвавшись на этом деле, Америка будет не способна в ближайшее время на третью мировую войну. Стало быть, третья мировая война будет отложена на неопределённый срок, что обеспечит необходимое время для укрепления социализма в Европе. Я уже не говорю о том, что борьба Америки с Китаем должна революционизировать всю Дальневосточную Азию. Даёт ли все это нам плюс с точки зрения мировых сил? Безусловно, даёт.

Как видите, дело об участии или неучастии Советского Союза в Совете Безопасности не такой уже простой вопрос, как это может показаться на первый взгляд» (А.В. Панцов. «Великий кормчий» и его эпоха. М.: Рубежи XXI века, 2008. Т. 2. С. 272. Оригинал письма — РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 62. Л. 71–72).

Вскоре американская авиация и войска раздробили и разгромили северокорейскую армию. Через 10 дней после высадки американцы отбили южную столицу Сеул, а через месяц взяли Пхеньян. Генерал Макартур быстро двигался по Северной Корее и дошёл до реки Ялу.

Сталин обратился к Мао Цзэдуну и стал буквально уламывать его послать в Корею китайские войска под видом «добровольцев». В телеграмме от 5 октября вождь уговаривал Мао ударить по американцам, пока они ещё «не готовы к большой войне». Сталин давил на гордость и престиж: «Без новой внушительной демонстрации своих сил», писал он, Китай не получит от американцев Тайвань. Даже если США втянется в «большую войну», то и тогда её не следует бояться, «так как мы вместе будем сильнее, чем США и Англия, а другие капиталистические европейские государства без Германии… не представляют серьёзной военной силы». «Если война неизбежна, то пусть она будет теперь», — взывал кремлёвский старец. И действительно, если бы США объявили Китаю войну, тогда СССР по условиям советско-китайского договора от 14 февраля 1950 г. должен был бы вступить в военные действия.

Из шифротелеграммы Сталина Мао Цзэдуну от 2 октября: «Конечно, я считался с тем, что, несмотря на свою неготовность к большой войне, США все же из-за престижа может [так в тексте] втянуться в большую войну, что будет, следовательно, втянут в войну Китай, а вместе с тем втянется в войну и СССР, который связан с Китаем Пактом Взаимопомощи. Следует ли этого бояться? По-моему, не следует, так как мы вместе будем сильнее, чем США и Англия, а другие капиталистические европейские государства без Германии, которая не может сейчас оказать США какой-либо помощи, не представляют серьёзной военной силы. Если война неизбежна, то пусть она будет теперь, а не через несколько лет, когда японский милитаризм будет восстановлен как союзник США и когда у США и Японии будет готовый плацдарм на континенте в виде лисынмановской Кореи» (А.В. Торкунов. Загадочная война: корейский конфликт 1950–1953 годов. М., 2000. С. 116–117. Оригинал в АПРФ).

Большинство лидеров КНР высказывались против вторжения в Корею. Не поддерживали планы вторжения и многие военные красного Китая. Северокорейская армия был разгромлена. 13 октября Сталин отдал Ким Ир Сену приказ вывести коммунистические войска из Северной Кореи. «Мы считаем продолжение сопротивления бесперспективным. Китайские товарищи отказываются участвовать в военном отношении. В этих условиях Вы должны подготовиться к полной эвакуации в Китай и/или в СССР. Потенциал для борьбы с противником в будущем должен быть сохранен». Но в тот же день, 13 октября, Мао после напряжённых переговоров согласился послать китайские войска под командованием Пэн Дэхуая. 24 ноября 1950 г., когда войска ООН уже вышли к северным границам Кореи с КНР и СССР, полумиллионное китайское войско (четыре полевых армии и три артиллерийских дивизии НОАК) без объявления войны атаковало войска США и их союзников. Они отступили, неся тяжёлые потери. Китайцы заняли и Пхеньян, и Сеул. В начале 1951 г. китайское наступление захлебнулось, американцы перешли в контрнаступление, вновь заняли Сеул, а в марте 1951 г. и Пхеньян. Наконец фронт стабилизировался почти на той же линии, на которой начались военные действия.

Какое-то время Мао считал, что эта война сможет достичь успеха, если станет, как до того его собственная война в Китае, затяжной. Об этом он писал Сталину, а тот и со своей стороны указывал: «Форсировать войну в Корее не следует, так как затяжная война, во-первых, даст (так в тексте. — Отв. ред.) возможность Китайским войскам обучиться современному бою на поле сражения и, во-вторых, колеблет режим Трумэна в Америке и роняет военный престиж англо-американских войск». Но время шло, и война оказалась бесперспективной. Китайская и северокорейская армии истекали кровью, и Мао в конце концов начал думать о том, как бы вывести части НОАК из Кореи. Однако Сталин не давал «добро» на завершение конфликта. Корейская война в планах кремлёвского диктатора занимала большое место. И не только сама по себе, но и как часть его нового глобального плана мировой революции.

К счастью, Президент Трумэн удержался от эскалации войны. Генерал Макартур требовал перенести военные действия на китайскую территорию, но Трумэн не объявил войну КНР и отрицательно отнёсся к предложениям военных о применении атомного оружия в Корее. В июне командование принял генерал Риджвей, воевавший с северокорейскими и китайскими войсками около 38-й параллели с переменным успехом ещё 2 года, причём советские лётчики на реактивных истребителях МиГ-15 вели воздушные бои с американцами. За годы Корейской войны советские лётчики сбили более тысячи американских самолётов.

Война на Корейском полуострове явилась колоссальным бременем как для самой Кореи, так и для Китайской Народной Республики и загубила много миллионов человеческих жизней. Больше всего погибло мирных корейских жителей — по разным данным, от 3 до 4 млн. В этой войне Китай, только по официальным данным, потерял 148 тысяч убитыми и более 300 тысяч ранеными, пленёнными и пропавшими без вести (по другим источникам, общее число потерь достигало 900 тысяч). В то же время северокорейская армия только убитыми и погибшими в результате несчастных случаев потеряла 520 тысяч человек, южнокорейская — 415 тысяч, американская — 142 тысячи. Советский Союз потерял 299 человек, в том числе 138 офицеров и 161 солдата. Советская интервенция в Корее была меньшей, чем в Китае, где в боях с силами Чан Кайши в 1946–1950 гг. пало 936 советских граждан.

Корейская война укрепила союз Сталина и Мао, но вместе с тем поставила мир на порог Третьей Мировой войны. Война сильно подтолкнула развитие вооружённых сил. США резко увеличили свою военную, особенно военно-воздушную, мощь. В ноябре 1952 г. американские ученые испытали первое в мире термоядерное устройство мощностью 10,5 мегатонн (одна мегатонна равна миллиону тонн взрывчатки). За три года военные расходы США учетверились, и в год смерти Сталина авиация США была способна уничтожить СССР внезапным атомным ударом. Япония, Южная Корея и Тайвань стали базами для американского военного присутствия в дальневосточном регионе — присутствия, которое сохраняется и поныне.

Формально СССР остался невоюющей стороной и мог копить силы для будущих схваток. На деле Корейская война резко усилила и без того высокую милитаризацию советской экономики и общества. Тогда же, в сентябре 1950 г., военные начали всерьёз готовиться к атомной и биологической войне с США. Советская пропаганда проиграла борьбу за мировое общественное мнение, несмотря на то, что шла на подлоги и обман: утверждалось, например, что Южная Корея атаковала Северную, что американцы используют бактериологическое оружие, что ООН стала «прислужницей американского империализма» и т. п.

(Написано от руки, из соображений секретности.) Товарищу Сталину И.В.

1. На основе изучения материалов о результатах испытаний изделия РДС-1 [первой советской атомной бомбы] считаем необходимым провести в 1950-1952 гг. ряд практических мероприятий по подготовке к защите от действия специальных видов оружия (атомного и биологического).

В предлагаемых нами мероприятиях на Министерство [обороны] СССР возлагаются следующие задачи:

— подготовка Советской армии к защите от специальных видов оружия — разработка и внедрение в войска методов и средств защиты личного состава, боевой техники и имущества… по профилактике и лечению специальных поражений;

— разработка и проведение мероприятий по обеспечению эвакуации и медицинской помощи при массовом поражении населения атомным и биологическим оружием.

К работам с отчётами о результатах испытаний изделия РДС-1 и с выписками из них допустить только ограниченный круг ответственных должностных лиц, которым они необходимы для практической работы…

И только после смерти кремлёвского диктатора в 1953 г. Мао смог «с честью» выйти из трудного положения: в отличие от Сталина, он не был готов провоцировать мировую революцию в начале 1950-х гг. И не потому, что был «умеренным» коммунистом. Просто НОАК не могла больше вести слишком дорогую войну. Ким Ир Сен протестовал, но Мао был непреклонен. Преемники Сталина — Маленков и Хрущёв — также выступили за прекращение конфликта. 27 июля 1953 г. представители Северной Кореи и КНР с одной стороны и командования войск ООН с другой подписали соглашение о прекращении огня.

А.В. Панцов. «Великий кормчий» и его эпоха. М.: Рубежи XXI века, 2008.

А.В. Торкунов. Загадочная война: корейский конфликт 1950–1953 гг. М., 2000.

4.3.14. Закрепощённая Церковь в России. Львовский собор и запрещение унии

Предполагавший продолжать свою дальнейшую экспансию на Запад и после завершения Второй Мировой войны в Европе коммунистический режим был намерен использовать в своей политике Русскую Православную Церковь как в качестве средства усиления своего присутствия в странах православного мира, так и в качестве орудия в идеологической борьбе против Ватикана, который был объявлен советской пропагандой очередным «оплотом мирового империализма». Продолжавшееся на территории Западной Украины вооружённое сопротивление местного населения советской оккупации побудило коммунистический режим именно здесь впервые использовать свое новое «религиозно-пропагандистское оружие».

В апреле 1945 г. за отказ перейти в Московскую Патриархию советскими властями были арестованы митрополит Иосиф (Слипый) и четыре других епископа Греко-Католической (униатской) Церкви, появившейся в результате подписания акта об унии с Римско-Католической Церковью нескольких православных епархий Польши на Церковном Соборе в Брест-Литовске в 1589 г.

28 мая во Львове при участии органов государственной власти была образована инициативная группа во главе с протоиереем Гавриилом Костельником по воссоединению униатской Церкви с Русской Православной Церковью. На проходившем 8–10 марта 1946 г. во Львове под жёстким контролем органов государственной безопасности, но не соответствовавшем канонам как Греко-Католической, так и Русской Православной Церквей церковном соборе было принято решение о ликвидации Греко-Католической Церкви и о переходе в Московскую Патриархию 204 униатских священников. 5 апреля в Москве делегация участников Львовского собора уже участвовала в богослужении в Богоявленском соборе с Патриархом Московским Алексием I, который возвёл Гавриила Костельника в сан протопресвитера. В этот и последующие годы были арестованы 344 униатских священника и монаха из числа отказавшихся перейти в Московскую Патриархию, 3222 униатских прихода были зарегистрированы как православные, 230 храмов и 48 монастырей были закрыты.

Вынужденное согласие Русской Православной Церкви принять в свою юрисдикцию приходы ликвидированной столь жестоким и неканоничным путем Греко-Католической Церкви было обусловлено не только давлением на Московскую Патриархию коммунистического режима, но и желанием русской православной иерархии защитить от полного уничтожения церковную жизнь униатского населения Западной Украины. 20 сентября 1948 г. протопресвитер Гавриил Костельник был убит после литургии на паперти Львовского Преображенского собора. Трагическая и загадочная смерть этого по-своему выдающегося священнослужителя, ставшая результатом действий либо мстивших ему украинских националистов, либо ликвидировавших его за «дальнейшей ненадобностью» органов государственной безопасности, олицетворяла собой всю противоестественность и опасность для Церкви согласия на её использование коммунистическим режимом.

В контексте участия Русской Православной Церкви в советской внешней политике следует рассматривать инициированные коммунистическим режимом поездки Патриарха Алексия I в Святую Землю (Палестину) и митрополита Николая в Великобританию и Францию в мае — июне 1945 г. Эти поездки были призваны способствовать усилению советского влияния в среде православных христиан Ближнего Востока и в русской эмиграции. Весьма показательно, что именно после переговоров представителей Московской Патриархии с Румынским патриархом Никодимом и Сербским патриархом Гавриилом в 1945–1946 гг. предстоятели этих двух Поместных Православных Церквей заняли лояльную позицию по отношению к прокоммунистическим или коммунистическим правительствам, захватывавшим власть в Румынии и Югославии.

Однако главной советской внешнеполитической акцией, в которой коммунистические власти отводили Русской Православной Церкви играть ведущую роль, явилась начавшаяся в январе 1947 г. подготовка Всеправославного Собора в Москве. В этом Соборе наряду с главами всех Поместных Православных Церквей должны были принять участие главы Сиро-Халдейской, Армяно-Григорианской и Коптской Церквей в связи с обсуждением вопроса об их возможном соединении с Православной Церковью. На этом же Соборе власти намеревались от имени всего православного мира и христиан древних восточных (дохалкидонских) Церквей выдвинуть программу их совместной международной деятельности, состоявшую из девяти пунктов, главные из которых носили политизированный антикатолический и антиэкуменический характер.

14 февраля 1947 г. в своем докладе в ЦК ВКП(б) председатель Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Карпов подчеркивал: «Проведённая значительная подготовительная работа за границей позволяет использовать Московскую Патриархию для осуществления в 1947–1948 гг. ряда новых мероприятий, имеющих принципиальное и политическое значение… Разрешённое… на сентябрь 1947 г. предсоборное совещание в Москве глав или их представителей всех автокефальных Православных Церквей и преследует, в качестве основной цели, подготовку созыва в 1948 г. не собиравшегося уже несколько веков Вселенского Собора (всемирного съезда) для решения вопросов о присвоении Московской Патриархии титула Вселенской… Наряду с вопросом о подготовке Вселенского Собора на предсоборном совещании 1947 г. будут обсуждены вопросы об организации более эффективной борьбы Православных Церквей с Ватиканом, об отношении к “зарубежному архиерейскому Синоду” митрополита Анастасия, об отношении Православных Церквей к так называемому “экуменическому движению”… Совет считает, что Православные Церкви должны и имеют возможности к более активной борьбе против Ватикана. В этом плане можно провести следующие мероприятия: а) окончательно ликвидировать униатскую Церковь в СССР; б) подготовить проведение аналогичных мероприятий в некоторых других странах за границей…; в) на предсоборном совещании 1947 г. сделать более сильное осуждение папизма с догматической точки зрения; г) выпустить специальный сборник для заграницы против Ватикана; д) создать альянс христианских Церквей в виде международного движения во главе с Русской Православной Церковью для борьбы с Ватиканом, пригласив участвовать в нем все другие вероисповедания… Московская Патриархия должна предъявить Англиканской Церкви два условия, на которых она примет участие в “экуменическом движении”: а) отказ “экуменистов” от политических выступлений и обеспечение чисто церковной деятельности этого движения; б) значительное расширение представительских мест для Православных Церквей во главе с Русской Церковью… удовлетворение приведённых выше условий Московской Патриархии позволит ей обеспечить влияние на “экуменическое движение” в нужном нам направлении» (М.В. Шкаровский. Русская Православная Церковь и Советское государство в 1943–1964 гг. СПб., 1995. С. 124–128).

Однако планировавшуюся коммунистическим режимом внешнеполитическую религиозно-пропагандистскую акцию не удалось осуществить в полной мере. В июле 1948 г. в Москве был созван не Вселенский и даже не Всеправославный Собор, а всего лишь совещание, посвященное 500-летию автокефалии Русской Православной Церкви. Причиной этого стал отказ принимать в нём участие делегаций Иерусалимского Патриархата и Кипрской Церкви. Делегации, представлявшие Константинопольский Патриархат и Элладскую Церковь, участвовали лишь в богослужениях и праздничных мероприятиях и отказались рассматривать политизированные постановления «Ватикан и Православная Церковь», «Экуменическое движение и Православная Церковь», «Обращение к христианам всего мира», которые обсуждались и принимались преимущественно членами делегаций Православных Поместных Церквей, находившихся на территории стран с коммунистическими режимами. Несмотря на отказ Русской Православной Церкви участвовать в работе Первой ассамблеи Всемирного Совета Церквей в августе — сентябре 1948 г, и вопреки противодействию Московской Патриархии, три Поместные Православные Церкви вступили в эту экуменическую организацию.

Сталинскому государству удалось успешно использовать руководство Московской Патриархии для политической нейтрализации церковной иерархии ряда Поместных Православных Церквей, находившихся в тех странах Восточной Европы, в которых в это время утверждались у власти коммунистические режимы. К концу 1940-х гг. эти режимы были уже достаточно стабильны и могли не опасаться политической оппозиции со стороны национальных церковных иерархий. В то же время Московское совещание 1948 г. показало невозможность создания под руководством Русской Православной Церкви единого всеправославного церковного блока, который бы стал религиозно-пропагандистским проводником агрессивной внешней политики коммунистического режима и мог содействовать коммунистическому режиму СССР в борьбе с Ватиканом, в стремлении усилить советское влияние в экуменическом движении и на Ближнем Востоке. Не исключая возможности дальнейшего использования Русской Православной Церкви в своей внешней политике, коммунистический режим в своей внутренней политике со второй половины 1948 г. стал последовательно проводить гораздо более естественный и привычный для него курс, направленный на подавление церковной жизни в стране.

Одновременно в коммунистическом руководстве обсуждались варианты раскола Католической Церкви. Серьёзно рассматривался вопрос о создании «антипапы» для католиков СССР и Восточной Европы с резиденцией то ли в Киеве, то ли в Будапеште. Но тут дальше разговоров пойти не решились.

Партийным документом, свидетельствовавшим о готовности коммунистического режима вернуться к политике церковных гонений, стало постановление ЦК ВКП(б) «О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды», подготовленное в сентябре 1948 г. по инициативе Михаила Андреевича Суслова, который с 1947 г. являлся секретарем ЦК ВКП(б) по идеологии. «Некоторые члены партии из факта победы социализма и господства социалистической идеологии в нашей стране, — подчёркивалось в этом постановлении, — сделали ошибочный вывод, что теперь можно не вести антирелигиозную пропаганду и что религия будет отмирать сама собой… Нельзя успешно решать задачу коммунистического воспитания трудящихся, не ведя борьбы против религиозной идеологии» (В. Алексеев. «Штурм небес» отменяется: Критические очерки по истории борьбы с религией в СССР. М., 1992. С. 206).

Очередная волна арестов духовенства захлестнула Церковь ещё весной 1948 г. и продолжалась до 1953 г включительно. Так, в июле 1948 г. был арестован и приговорён к десятилетнему сроку заключения перешедший в юрисдикцию Московской Патриархии из Русской Зарубежной Церкви митрополит Нестор (Анисимов), в сентябре 1948 г. были арестованы и в дальнейшем получили такие же сроки архиепископ Мануил (Лемешевскнй) и архимандрит Вениамин (Милов), инспектор Московской духовной академии. Всего же только с января по июнь 1948 г. было арестовано 679 православных священнослужителей.

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О распоряжениях Совета министров СССР об открытии церквей и молитвенных зданий» от 28 октября 1948 г. положило конец даже той политике весьма ограниченного открытия храмов, которая проводилась коммунистическим режимом с 1943 г. После принятия этого постановления при жизни Сталина вообще не было открыто ни одного храма, хотя деятельность властей, направленная на закрытие уже действующих церквей, заметно активизировалась. За период с 1949 по 1954 г. количество действующих храмов уменьшилось с 14 477 до 13 422, а количество духовенства уменьшилось с 13 483 до 11 912 человек.

Руководство Русской Православной Церкви пыталось снизить интенсивность наступивших гонений активизацией своей деятельности в советской внешней политике. В апреле 1949 г. митрополит Николай был избран в Париже в состав комитета только что созданного Всемирного Совета Мира. В мае 1952 г. в Троице-Сергиевой Лавре с большим размахом была проведена конференция представителей всех Церквей и религиозных объединений СССР «в защиту мира». Однако участие представителей Московской Патриархии в пропагандистских внешнеполитических акциях СССР так и не смогло способствовать смягчению ужесточившегося политического курса коммунистического режима по отношению к Русской Православной Церкви, который оставался неизменным до 1953 г.

4.3.15. Планы Сталина на новую «чистку» коммунистического аппарата. «Ленинградское дело». Был ли заговор Берии?

Сталин сознавал, что не только народ, но даже советская партийно-государственная верхушка устала и хочет более спокойной, комфортной жизни. Маршалы и министры вывезли из Германии немало ценностей, отдыхали с семьями на прибалтийских и восточноевропейских курортах, чувствовали себя привилегированной «элитой». В то же время победа вызвала в этой среде гордость за великую Россию, прилив имперских амбиций и одновременно растущие страхи перед мощью США. Используя это, Сталин сумел подмять номенклатуру, подавить в ней настроения «расслабленности» и начать с её помощью новую предвоенную мобилизацию общества.

Уже осенью 1945 г. Сталин дал понять своему окружению и военным, что их заслуги не дают им никаких гарантий безопасности. Молотов получил выговор за «либерализм» и «мягкость» в связи с его неосторожным заявлением о смягчении цензуры для иностранных корреспондентов. Осенью 1946 г. досталось Микояну якобы за провалы в торговле хлебом — на деле хлеба в розничной государственной торговле катастрофически не хватало, хотя он был в запасниках. Оба суровых большевика, ветераны партии, каялись, как нашкодившие мальчишки.

Молотов писал Сталину 7 декабря 1945 г: «Вижу, что это моя грубая, оппортунистическая ошибка, нанёсшая вред государству. Постараюсь делом заслужить твоё доверие, в котором каждый честный большевик видит не просто личное доверие, а доверие партии, которое мне дороже моей жизни».

Микоян в письме Сталину 4 октября 1946 г, приправил покаяние лестью: «Конечно, я, да и другие, не могут ставить вопросы так, как это Вы умеете. Приложу все силы, чтобы научиться у Вас работать по-настоящему. Сделаю все, чтобы извлечь нужные уроки из Вашей суровой критики, чтобы она пошла на пользу мне в дальнейшей работе под Вашим отцовским руководством» Политбюро ЦК КПСС и Совет министров СССР, 1945–1953. С. 224.

В апреле 1946 г. Сталин дал ход «делу авиационных работников», по которому были арестованы нарком авиационной промышленности А.И. Шахурин и главнокомандующий ВВС маршал авиации А.А. Новиков. Сыграла роль жалоба сына Сталина, Василия, генерала ВВС, о якобы недоброкачественных самолётах. Сталин маниакально подозревал «вредительство». В МГБ по его приказу арестованных жестоко пытали. По этому делу Маленков был временно выведен из состава секретариата и отправлен на «хлебозаготовки» в Среднюю Азию. В определении относительно Маленкова указывалось, что он «как шеф над авиационной промышленностью и по приёмке самолётов — над военно-воздушными силами, морально отвечает за те безобразия, которые вскрыты в работе этих ведомств (выпуск и приёмка недоброкачественных самолётов), что он, зная об этих безобразиях, не сигнализировал о них ЦК ВКП(б)».

В июне 1946 г. Жуков был снят с поста главнокомандующего сухопутными войсками и главы военной администрации в Германии. Доносы из госбезопасности обвиняли его в вывозе из Германии множества трофеев, включая ковры и драгоценности. Но Сталина, видимо, заботило не это — множество советских военачальников и чинов госбезопасности вывозили из Германии трофеи вагонами и самолётами, но далеко не все были привлечены к ответственности. Да и само коммунистическое государство вело себя в Германии как такой же «добытчик».

Сталина раздражала популярность Жукова, которого многие считали подлинным спасителем России. В декабре 1946 г. Сталин отменил празднование дня победы, а вскоре «вождь» стал единственным, кому пропаганда приписывала победу в «Великой Отечественной войне». Жуков, несмотря на понижения в должности и нервотрёпку, остался на свободе, возможно, потому, что Сталин нуждался в его услугах на случай будущей войны. Аресты других маршалов и генералов, победителей Гитлера, продолжались вплоть до смерти Сталина.

В постановлении, подписанном генералиссимусом Сталиным, говорилось: «Маршал Жуков, утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе в разговорах с подчинёнными разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая и те операции, к которым он не имел никакого отношения. Более того, маршал Жуков, будучи сам озлоблен, пытался группировать вокруг себя недовольных, провалившихся и отстранённых от работы начальников и брал их под свою защиту, противопоставляя себя тем самым правительству и Верховному Главнокомандованию» (Георгий Жуков. Документы. М.: РОССПЭН, 2001. С. 16).

Никто из сталинской номенклатуры не оказал сопротивления диктатору, не попробовал устранить его от власти, пусть даже ценой собственной жизни. Советский генералитет за годы войны усвоил лишь внешние регалии, но не традиции старого русского офицерства. Чувство чести и долга перед народом знакомо было немногим. Смелых на поле боя, даже лучших генералов сковывал страх перед генералиссимусом. Помимо страха сказывалось ослепление величием вождя, отождествление сталинской империи с Россией. Многие коллеги Жукова, завидуя его славе, охотно принимали участие в травле. Маршалы и генералы «прозревали» только в отставке.

Сталин подозревал, что его выдвиженцы в армии и госаппарате могут обойтись без него после войны. Чем больше были заслуги человека в годы войны, тем опаснее он становился в глазах вождя. В августе 1949 г. по «ленинградскому делу» была арестована большая группа руководителей, возглавлявших Ленинград в дни блокады и занимавших видные позиции в руководстве — А.А. Кузнецов, П.С. Попков, М.И. Родионов, Н.А. Вознесенский и др.

Николай Александрович Вознесенский (1903–1950). Родился в селе Тёплое Тульской губернии. Отец, Алексей Дмитриевич, — младший приказчик у лесопромышленника; мать, Любовь Георгиевна, — домашняя хозяйка. Комсомолец-активист, Николай был послан на учёбу в Москву, в Коммунистический университет им. Свердлова. В 1919 г. вступил в партию. После окончания вуза направлен в Енакиево (Донбасс), где на металлургическом заводе возглавил партком. Получил высшее образование в Институте красной профессуры. В 1934 г. на XVII съезде партии Вознесенский был избран в Комиссию советского контроля при Совнаркоме СССР. После убийства Кирова был направлен в Ленинград для руководства городской плановой комиссией и там вошёл в «команду» Андрея Жданова. В 1938 г. сменил арестованного Межлаука на посту председателя Госплана СССР. В годы войны был членом Государственного комитета обороны. Любимец Сталина, Вознесенский был ортодоксальный сталинист в вопросах экономики, в 1945 г. выступал против иностранных займов и участия СССР в МВФ. В 1947 г. стал членом Политбюро ЦК. Автор исследования «Военная экономика СССР в период Великой Отечественной войны», за которую получил Сталинскую премию.

Надуманным предлогом для преследования «ленинградцев» стало обвинение их в проведении в Ленинграде Всероссийской оптовой ярмарки якобы без санкции Сталина. Вождь сделал из этого далеко идущие выводы. В 1954 г. Хрущёв, выступая перед ленинградским партактивом, признал, что дело было сфабриковано. По его словам, «ленинградская заговорщицкая группа якобы ставила перед собой цель сформировать Центральный комитет партии республики, противопоставить его ЦК Всесоюзной Коммунистической партии и чуть ли не добиваться отделения от Советского Союза».

Восстановление автономной России в любых формах грозило сталинскому владычеству (Сталин никогда не забывал, что он — грузин) и его империи. В то же время «ленинградское дело», как показывают документы, было следствием борьбы в ближайшем сталинском окружении. Эта борьба, прекратившаяся во время войны, возобновилась немедленно после её окончания и всячески поощрялась самим Сталиным. «Ленинградцы» были новой молодой и энергичной группой партийных руководителей, сформировавшейся вокруг А.А. Жданова. Их быстрый карьерный рост создавал угрозу сталинскому «узкому кругу», сложившемуся в ходе террора 1930-х гг. Судьба Вознесенского и остальных «ленинградцев» была, видимо, предрешена, когда Жданов внезапно умер в 1948 г. и Сталин в узком кругу объявил своим преемником Вознесенского. Другим возможным преемником считался Кузнецов. Маленков и стоящий за ним Берия подбросили Сталину компромат на «ленинградцев» и сделали всё, чтобы раздуть тлеющую подозрительность диктатора.

Вознесенскому предъявили обвинение в потере секретных документов, занижении государственных планов, в фальсификации статистики. По приказу Сталина к арестованным применяли жестокие пытки, на их допросах присутствовали Берия, Маленков и министр вооружённых сил Н.А. Булганин. Для расправы с «ленинградцами» было сделано исключение в законодательстве об отмене смертной казни — эта отмена произошла в 1945 г. в честь победы в войне. По Указу Верховного Совета СССР «О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам и подрывникам-диверсантам» 1 октября 1950 г. сталинский суд приговорил Вознесенского, Кузнецова, Родионова, Попкова, второго секретаря Ленинградского горкома Я.Ф. Капустина и председателя исполкома Ленинградского горсовета П.Г. Лазутина к расстрелу. Это была самая крупная и кровавая «чистка» коммунистического аппарата с 1936–1938 гг. Сталин начал уничтожать кадры нового поколения, заменившего истреблённых «старых большевиков». Эшелоны увозили из многострадального Ленинграда десятки тысяч арестованных в ссылки и тюрьмы.

Историк Олег Хлевнюк полагает, что в послевоенные годы уже нельзя было повторить кровавую вакханалию арестов и публичных процессов, которая имела место в 1936–1938 гг. Сталин стал больше зависеть от бюрократического аппарата, и сам этот аппарат выработал способы защиты от капризов диктатора. В октябре 1952 г. на XIX съезде партии (она сменила название с ВКП(б) на Коммунистическую партию Советского Союза) главный доклад подготовил и сделал Маленков, с участием аппаратных экспертов. — Yoram Gorlitzky, Oleg Khlevniuk. Cold Peace. Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953. N. Y.: Oxford University Press, 2004).

Сталин не доверял ни своему окружению, ни госбезопасности и готовил новую большую «чистку». Пока шло дознание по «ленинградскому делу», Сталин поручил Маленкову создать специальную тюрьму на 30–40 заключённых из высшего партийно-государственного руководства. Когда дело закончилось, тюрьма осталась, ожидая новых узников. В июне 1951 г. был арестован министр госбезопасности Абакумов. Новый министр МВД С.Д. Игнатьев начал, по приказу Сталина, расследование по обвинению своего ближайшего окружения в сотрудничестве с британской разведкой. Эти обвинения привели к аресту ближайшего помощника Сталина А.Н. Поскрёбышева и начальника его личной охраны Н.С. Власика.

В октябре 1952 г. после 15-летнего перерыва состоялся съезд партии большевиков — XIX съезд. Сталин к этому времени чувствовал себя старым и разбитым, он думал о преемнике. На этом съезде закончилась ВКП(б). Партия была переименована в Коммунистическую партию Советского Союза — КПСС. Под этим названием своей партии коммунисты в России дожили до её упразднения в августе 1991 г. Было упразднено и Политбюро, существовавшее в партии коммунистов с 1918 г. Его заменил Президиум ЦК, в который было введено 25 человек, в том числе много сравнительно молодых коммунистических начальников. Сталин хотел потеснить свою старую гвардию — Молотова, Ворошилова, Кагановича, Микояна, Маленкова, Берию. До того он в преемники готовил Маленкова, но, видимо, стал передумывать. В состав самой высшей группы партийных вождей — в бюро президиума — был назначен из секретарей ЦК сталинский выдвиженец Никита Хрущёв, который до того десять лет возглавлял коммунистическую партию Украины, а с декабря 1949 г. — московскую областную парторганизацию.

Никита Сергеевич Хрущёв родился 24 марта 1894 г. в курской деревне Калиновка в крестьянской семье. В детстве был подпаском, а когда его родители отправились на заработки в Донецкий бассейн, выучился на слесаря. В начале Гражданской войны добровольно вступил в Красную армию и стал членом РКП(б). Быстро перешёл на партийную работу сначала в Донбассе, а затем в Киевской парторганизации. Окончил рабфак и Промышленную академию в Москве. По воспоминаниям учившихся вместе с ним, Хрущёв учился очень плохо, но отличался большой угодливостью и подхалимством в отношении начальства. В Промакадемии Хрущёв боролся с «правым уклоном» на стороне Сталина. Это было замечено, и в 1931 г. он назначается первым секретарем райкома в Москве (сначала Бауманского, затем Краснопресненского). С 1935 г. Хрущёв — первый секретарь Московского комитета партии. Лично руководил сносом важнейших исторических зданий Москвы — стен Китай-города, Сухаревской башни, храма Христа Спасителя, Триумфальных ворот, старинных церквей. Активно участвовал в репрессиях в Москве. В одной из речей он заявил: «Арестовано только 308 человек. Для нашей московской организации это мало». В январе 1938 г. Хрущёв назначается первым секретарем компартии Украины. Вместе с Ежовым, часто его навещавшим, стремился «доканать врагов». Репрессии на Украине при Хрущёве достигли максимальной интенсивности. Председатель КГБ Александр Шелепин позднее рассказывал, что когда Хрущёв в 1957 г. достиг вершины власти, он приказал ему изъять и уничтожить все бумаги с расстрельными списками, на которых стоит его подпись. Это было сделано. В 1941–1943 гг. член совета ряда фронтов. С ноября 1943 г. вновь первый секретарь Украины, до перевода в Москву в декабре 1949 г.

На пленуме ЦК КПСС в октябре 1952 г., сразу после XIX партийного съезда, Сталин внезапно обрушился на Молотова и Микояна, обвинив первого в «капитулянстве» перед США, а второго в троцкистских ошибках. Одновременно он заговорил о своей отставке по состоянию здоровья. Зал оцепенел. Налицо была явная провокация в духе Ивана Грозного, которая могла кончиться казнью нелояльных. Писатель Константин Симонов, участник пленума, записал: «Всем было понятно, что Сталин не хотел, чтобы Молотов после него, случись что-то с ним, остался первой фигурой в государстве и партии». Молотов позже вспоминал: «Поживи он, Сталин, годик-другой, и я мог бы не уцелеть».

Сталин не доверял и Берии. С 1945 г. он был отстранён от контроля над госбезопасностью «ввиду перегруженности другой центральной работой». Возможно, успехи атомного проекта, которым заведовал Берия, отсрочили расправу вождя над своим слишком инициативным и энергичным подручным.

В конце 1951 г. в Грузии по приказу Сталина было сфабриковано дело о «группе мингрельских националистов», которую якобы возглавлял второй секретарь компартии Грузии Барамия. Начались аресты в органах госбезопасности Грузии. «Мингрельское дело» было непосредственной угрозой для Берии, поскольку он сам был мингрелом и начинил компартию Грузии своими ставленниками. Эти и другие обстоятельства послужили основой для предположений, что внезапная болезнь Сталина в марте 1953 г. была делом рук Берии. Подозрительно и то, что многотомная история болезни вождя исчезла за исключением последнего, заключительного тома. Молотов не исключал, что это могло быть так. Он вспоминал, что 1 мая 1953 г. на трибуне Мавзолея Берия шепнул ему: «Я его убрал». Видимо, историки никогда не будут в состоянии дать ответ на вопрос, был ли «заговор Берии» против Сталина.

К. Симонов. Глазами человека моего поколения: Размышления о И.В. Сталине. М., 1990.

Yoram Gorlitzky, Oleg Khlevniuk. Cold Peace. Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953. N. Y.: Oxford University Press, 2004. P. 111–112.

А. Авторханов. Загадка смерти Сталина. Заговор Берии. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1976.

4.3.16. Национальная политика Сталина после 1945 г. Выселение этнических меньшинств из «прифронтовой полосы». Спецпоселенцы. Борьба с космополитизмом. Дело врачей

Сталинская национальная доктрина «дружбы народов» получила окончательное завершение 24 мая 1945 г., когда Сталин произнёс знаменитый тост «за здоровье русского народа». Вождь похвалил русских за терпение — за то, что они не сбросили его и его режим в 1941–1942 гг., когда сталинские просчёты и ошибки чуть было не привели к победе нацистов. В награду за это «терпение» Сталин провозгласил русских «руководящим народом» над всеми другими народами СССР Давая официальную идеологическую норму, Большая Советская Энциклопедия в статье «Нация» (1954 г.) указывала: «Наиболее выдающейся нацией в семье равноправных наций, входящих в состав Советского Союза, является русская социалистическая нация. С её помощью все ранее угнетенные народы создали свою советскую национальную государственность, развили свою национальную по форме и социалистическую по содержанию культуру… Этим русская нация завоевала искреннее уважение и доверие к себе со стороны всех наций и народностей Советского Союза, заслужила общее признание как руководящая нация. Русская культура и русский язык, ставшие достоянием широких масс социалистических наций СССР, помогают их дальнейшему сближению» (Т 29. С. 309).

Это не означало возрождения русской культуры и улучшения жизни людей в Российской Федерации. Русские оказались, как выразился историк Дж. Хоскинг, «правителями и жертвами» одновременно, они были и оставались «основной строительной массой советской империи». Но значительное число людей, в том числе и критически относящихся к советской власти, клюнули на сталинскую приманку великодержавного шовинизма.

В 1945–1953 гг. продолжалась ожесточённая борьба режима с национальным сопротивлением, подпольем и партизанским движением в странах Прибалтики и в Западной Украине. Тысячи украинских и прибалтийских ветеранов, участников войны на стороне Германии и участников националистических формирований, ушли в леса. Волна террористических актов против советских активистов и тех, кто сотрудничал с «оккупантами», не ослабевала. С советской стороны были задействованы части госбезопасности и регулярной армии. Были арестованы и убиты лидеры униатской Украинской Церкви. В октябре 1948 г. было принято постановление Совета министров СССР о разрешении МГБ выселять на спецпоселение «семьи бандитов, националистов и бандпособников» из Западной Украины. А в ноябре 1944 г. указом Президиума Верховного Совета СССР все спецпоселенцы лишались права вернуться к прежним местам жительства пожизненно. За побег с мест поселения давалась каторга на 20 лет. Всего с 1944 по 1952 г. было выселено 203 663 западных украинца, из них 182 тысячи «националистов-оуновцев» и членов их семей. Из Латвии, Литвы и Эстонии были выселены более 50 тысяч человек, и общее число спецпоселенцев из стран Балтии составило, вместе с депортированными до войны, 172 362 человека.

О масштабах людских потерь, понесённых, например, Эстонией в 1940–1953 гг., всё население которой в 1940 г. составляло менее 1 млн человек, свидетельствуют следующие цифры: 26 тысяч немцев и шведов выехали в 1940 г., 2 тысячи уничтожено в застенках НКВД в 1940–1941 гг., 19 тысяч депортировано в 1941 г., 30 тысяч — в 1944г., 80 тысяч — в 1949 г. (большинство депортированных вернулось в Эстонию в 1950-е гг.), 33 тысячи эвакуировались в Россию в 1941 г. и затем вернулись, 6 тысяч уничтожены немцами в 1941–1944 гг., 33 тысячи мобилизованы в Красную Армию и большинство из них погибли. 25 тысяч мобилизовано Вермахтом и погибли, 117 тысяч бежали на Запад, 71,5 тысячи населяли земли, переданные из Эстонии в Россию — Tonu Parming. Roots of Nationality Differences / Ed. by Edward Alwarth. Nanionality Groop Survival in Multi-Ethnic States: Shifting Support Patterns in the Soviet Baltic Region. N. Y: Reaeser, 1977. P. 34–35.

В Казахстане и Сибири, куда привозили депортированных, образовались целые районы спецпоселенцев. К началу 1953 г. число спецпоселенцев, по разным данным, колебалось в пределах от 2,5 до 3,3 млн человек. Условия жизни спецпоселенцев были часто не лучше, чем в концлагерях, — не было жилья, воды, пищи, элементарных удобств, свирепствовали эпидемии. В этих ужасных условиях всходили новые ростки этнической и национальной ненависти, направленной прежде всего на русских как на главную опору режима.

Сталин продолжал политику «укрепления» приграничных районов, прежде всего в Причерноморье и на Кавказе, откуда ещё в 1944 г. были выселены крымские татары, чеченцы, кабардино-балкарцы и другие этнические меньшинства и диаспоры. На этом фоне аномалией был приезд 90 тысяч армян из зарубежной диаспоры. Сталин рассчитывал использовать их как козырь в давлении на Турцию, а руководители Армении рассчитывали, что области Турции вокруг Карса и Ардагана будут присоединены к СССР. Однако уже в 1948 г. репатриация армян прекратилась, а в 1949 г. прошла окончательная «зачистка» черноморского побережья. Всего с 1944 по 1949 г. из этого региона было депортировано 157 тысяч человек.

Ещё во время войны начал развиваться бытовой и государственный антисемитизм. Его объектами стали евреи, ассимилированные в русскую городскую среду и в большинстве своём преданные советскому строю. Во время войны Сталин с успехом использовал международные контакты советских евреев для привлечения средств и симпатий зарубежных еврейских диаспор, необходимых в борьбе против нацистской Германии. В обстановке «холодной войны» те же самые контакты превратили в глазах Сталина самих советских евреев в подозрительную диаспору, которой могли воспользоваться США. Началась «чистка» от евреев органов разведки, МИД и внешней пропаганды.

Подозрительность Сталина в отношении евреев касалась и членов его семьи. В 1943 г. он отправил в ссылку писателя Алексея Каплера, автора сценария к фильму «Ленин в Октябре», в которого влюбилась его дочь Светлана. «Уж не могла себе русского найти!» — раздражённо говорил вождь, разрывая в клочки письма Каплера к дочери. Когда Светлана вышла замуж за еврея, студента Московского института международных отношений Г.И. Морозова, он в разговоре с дочерью ядовито заметил: «Слишком он расчётлив, твой молодой человек… Смотри-ка, на фронте ведь страшно, там стреляют, а он, видишь, в тылу окопался». Сталинская родня со стороны жены, Аллилуевы, поддерживали дружбу со многими интеллигентами-евреями. Тот факт, что в его окружении было много «космополитов», связанных с Западом и западной культурой, бесило вождя.

Государственный антисемитизм в 1948–1949 гг. выразился в кампании «борьбы с космополитизмом» в «защиту русской культуры и науки», которую якобы оккупировали евреи. В университетах, писательских организациях и других учреждениях науки и культуры шли кампании по изгнанию «космополитов». Студенты и аспиранты «разоблачали» своих учителей. Одновременно Сталин ликвидировал практически все учреждения еврейской культуры (на идиш) на территории СССР за исключением тех, которые находились в Еврейской автономной области в Биробиджане (Хабаровский край). Были закрыты еврейские театры, газеты и журналы. Руководитель Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) актёр Соломон Михоэлс был убит госбезопасностью по тайному приказу Сталина.

Чиновники, литераторы, деятели культуры и даже учёные, до сей поры скрывавшие свой антисемитизм, теперь были в первых рядах кампании. Но зачастую бытовая юдофобия подпитывалась вполне меркантильным желанием занять доходные и престижные места на кафедрах, в лабораториях, государственных учреждениях, убрав «еврейских» конкурентов.

Поэт Константин Симонов, у которого было множество евреев и среди родни, и среди друзей, счёл за лучшее присоединиться к погромщикам. Он начал обличать космополитизм как глобальную угрозу: «Космополитизм в политике империалистов — это стремление ослабить патриотическое чувство независимости сразу во многих странах, обессилить, связать народы этих стран и выдать их с головой американским монополиям. Космополитизм в искусстве — это стремление подорвать национальные корни, национальную гордость, потому что людей с подрезанными корнями легче сдвинуть с места и продать в рабство американскому империализму» (из выступления 18 февраля 1949 г. на собрании драматургов и критиков Москвы).

28 марта Симонов вместе с писателем Софроновым обратились к Сталину и Маленкову с просьбой санкционировать исключение из Союза писателей «критиков-антипатриотов» И.И. Юзовского, А.С. Гурвича, А.М. Борщаговского, И.И. Альтмана и др. Власть, однако, предпочла отмежеваться от погромщиков в литературе, предоставив им действовать по своему усмотрению.

Евреев было не так легко изгнать и депортировать, как другие этнические диаспоры. Большое число выходцев из еврейской среды было ассимилировано в русскую среду, работало в сфере услуг, госаппарате, научных и культурных учреждениях, органах пропаганды и печати. Обрусевшими еврейками были жены Молотова, Ворошилова, Андреева и ряда других советских руководителей. Многие выдающиеся ученые с «еврейскими фамилиями» работали в атомном проекте и других военных проектах. Не говоря уж о том, что откровенный государственный антисемитизм означал полный разрыв с традициями большевицко-ленинского «Интернационала» и сближение сталинского «социализма» в глазах всего мира с германским нацизмом.

Всё это не остановило Сталина. Сразу после образования Израиля, в мае 1948 г., последовали аресты руководителей ЕАК. Почти все арестованные были убиты. Была арестована жена Молотова — Полина Жемчужина (Карп) и некоторые другие «еврейские» жены советских лидеров.

Еврейские гонения вступили в решающую фазу в 1952 г., когда Сталин сделал вывод о том, что Израиль полностью превратился в проводника политического и военного влияния США на Ближнем Востоке. 13 января 1953 г. в «Правде» появилась статья, обвинявшая ведущих профессоров медицины в том, что они, в сговоре с американской разведкой и сионистскими организациями, убивали советских лидеров и военачальников. Статью редактировал сам Сталин, вписавший в текст наиболее зловещие и хлёсткие фразы о «рабовладельцах-людоедах из США и Англии» и о «ротозействе» в советском аппарате. В разговоре с приближёнными «вождь» был ещё откровенней. Он сказал: «Любой еврей — националист, это агент американской разведки». Шла Корейская война, и «вождь» был уверен, что его попытаются «убрать» американцы. В маниакальной подозрительности он был убеждён, что с ним поступят так же, как он поступал со своими явными и вымышленными врагами — Троцким, Зиновьевым, Бухариным…

Из статьи «Правды» «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей», 13 января 1953 г.: «Участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, злодейски подрывали здоровье последних… Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью товарища Жданова, умышленно скрыли имеющийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию режим и тем самым умертвили товарища Жданова… Презренных наймитов, продавшихся за доллары и стерлинги, советский народ раздавит, как омерзительную гадину».

Первой жертвой «дела врачей» стал профессор Яков Этингер — личный врач Берии. Он был арестован в 1951 г., дал признательные показания, что участвовал в умерщвлении секретаря ЦК А. Щербакова, назвал сообщников и умер во время следствия в тюрьме «от сердечного приступа». Осенью 1952 г. последовал арест девяти виднейших врачей, среди которых был и личный врач Сталина В.Н. Виноградов, а также профессора Вовси, Фельдман, Гирнштейн, Яков Раппопорт и другие. Под нажимом следствия все, кроме Раппопорта, признались в своих «преступлениях». Профессора Вовси следователь заставил подписать признание, что он не только английский и американский, но и немецкий шпион. Обливаясь слезами, профессор говорил следователю: «Немцы расстреляли в Двинске всю мою семью…» В ответ, вперемешку с матерной руганью, он услышал: «Профессор… нечего запираться, признавайся, что был и немецким шпионом». И М.С. Вовси подписал, что был и немецким шпионом. После смерти Сталина «дело врачей» было прекращено и оставшиеся в живых профессора вышли на свободу.

В населении антисемитская кампания разбудила черносотенные чувства. На Украине, по сообщениям партийных органов и тайной полиции, некоторые были уже готовы идти убивать евреев. Но и в центральных городах России, и в промышленных центрах Урала бытовой антисемитизм, зависть к «лучше устроенным» евреям прорвалась наружу. Некоторые мечтали поживиться жилплощадью в случае массовой еврейской депортации и распускали слухи о её подготовке. «Когда же наша славная Русь, родина социализма, освободится от американский наймитов, евреев-националистов?» — писал один «беспартийный большевик» из Челябинской области в анонимном письме.

9 февраля 1953 г. неизвестные взорвали бомбу на территории советской миссии в Тель-Авиве. Несмотря на извинения израильского правительства и готовность компенсировать ущерб, СССР разорвал отношения с Израилем. Началась массовая антисемитская истерия, евреев оскорбляли и избивали на улицах Москвы, Ленинграда, Киева и других городов. Многие факты указывают на то, что «дело врачей» влекло за собой не только массовую депортацию евреев, но и кровавую «чистку» всего аппарата, включая госбезопасность и ближний круг соратников Сталина.

В узком кругу Сталин говорил: «Неблагополучно в ГПУ. Притупилась бдительность. Надо лечить».

Одновременно начался в 1952–1953 гг. пересмотр дел людей, отбывших сроки заключения по 58-й статье. Их вновь арестовывали, требовали новых признаний и ссылали в отдалённые места Сибири. Подготовку нового большого террора прервала лишь внезапная болезнь и смерть «вождя».

Н.Ф. Бугай. Народы Украины в «Особой папке» Сталина. М.: Наука. 2006.

Г.В. Костырченко. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М.: Международные отношения, 2001.

В.Н. Земсков. Спецпоселенцы в СССР. 1930–1960. М.: Наука, 2003.

Geoffrey Hosking. Rulers and Victims. The Russians in the Soviet Union. Harvard Press, 2006.

Джамиль Гасанлы. СССР — Турция: Полигон «холодной войны». Баку Адильоглы, 2005. С. 413–415.

4.3.17. Наука и культура в СССР в 1945–1953 гг. Лысенко и «лысенковщина»

Сталин мобилизовал все силы официальной культуры на нужды «холодной войны». Александр Фадеев, Константин Симонов, Михаил Шолохов, Борис Полевой и другие писали романы, рассказы и повести, где показывали, что русский патриотизм и советский режим — тождественные вещи, что антисоветчики-толстосумы США готовят войну против СССР. Илья Эренбург вовлекал левых и либеральных западных интеллектуалов во всемирную кампанию «борьбы за мир» против США и западных держав, в защиту СССР. Художники, писатели, журналисты, песенники, скульпторы, ведущие театральные и кинорежиссёры создавали иллюзию «счастливой послевоенной жизни». Апофеозом стал фильм И. Пырьева «Кубанские казаки». Официальные писатели, художники, кинематографисты, заключает историк М.Р. Зезина, «вращались в своем кругу, в большинстве своем плохо представляли реальную жизнь народа в те годы». На фоне общей нищеты режим платил им огромные гонорары, обеспечивал их квартирами и дачами, предоставлял бесплатные дома творчества и творческие командировки.

Александр Александрович Фадеев (1901–1956), ещё учась во Владивостокском коммерческом училище, выполнял поручения подпольного комитета большевиков. В 1918 г. вступил в партию и принял кличку Булыга. Стал партийным агитатором: в 1919 г. вступил в Особый коммунистический отряд красных партизан. В конце Гражданской войны занимал посты: комиссара 13-го Амурского полка и комиссара 8-й Амурской стрелковой бригады. В 1921 г. участвовал в подавлении Кронштадтского восстания.

После Гражданской войны Фадеев был отправлен партией на Юг России, где работал секретарем одного из райкомов Краснодара, а затем заведующим разделом партийной жизни в отделе печати Северо-Кавказского крайкома. О духовных горизонтах писателя говорят названия его статей, опубликованных под кличкой «Булыга» в газете «Советский Юг»: «Итоги совещания при орграспреде крайкома по поднятию производительности труда», «Предложения о работе с ленинским набором», «На пороге второго пятилетия», «Окружные газеты о XIV съезде ВКП(б)». В последней из них Фадеев сетует, что решениям съезда местные газеты уделяют мало внимания.

На досуге Фадеев занялся беллетристикой, о которой он заявил: «В большевистском понимании художественная литература есть могущественная служанка политики» («Правда» от 10.01.1931). Политике большевиков он и служил. Повесть «Разлив» (1924), романы «Разгром» (1927) и «Последний из удэге» (1930–1940) посвящены захвату Дальнего Востока большевиками. «Последнего из удэге» автор писал с 1929 по 1940 г., но так и не смог закончить. Жизнь изображается в этих произведениях по одной схеме. Все чуждые советской власти «социальные элементы» (офицеры, священники, промышленники, некоммунистическая интеллигенция, обеспеченные крестьяне) показаны как выродки, достойные лишь уничтожения. Им противопоставлены идейные большевики, которые перевоспитывают тёмные, но стихийно революционные народные массы в духе коммунистической идеологии.

В докладе 1932 г. «Мой литературный опыт — начинающему автору» Фадеев говорил: «Какие основные мысли романа “Разгром”? …Первая и основная мысль: в Гражданской войне происходит отбор человеческого материала… Происходит огромнейшая переделка людей. Эта переделка людей происходит успешно потому, что революцией руководят передовые представители рабочего класса — коммунисты…»

Фадеев изображал исторические события не просто с партийной точки зрения, но подчас по прямому заданию партийных органов. Так, «Молодая гвардия» была написана по заказу ЦК ВЛКСМ, который обратился к Фадееву с этой просьбой в августе 1943 г. К началу 1945 г. он закончил роман. Однако в «Правде» от 3 декабря 1947 г. ему было указано, что в «Молодой гвардии» нет главного — «руководящей, воспитательной роли партии…» По воспоминаниям В.В. Вишневского, Фадеев ответил: «Критику понял… Переживаю глубоко… Буду вновь работать над романом, буду писать один, другой, третий раз… Выполню указание партии». Указание было выполнено к 1951 г.: первая редакция «Молодой гвардии», в которой молодёжным подпольем руководили комсомольцы, сменилась второй, где руководящая роль отведена партии.

В последние годы жизни Фадеев работал над романом «Чёрная металлургия». На своем юбилейном вечере (1951) писатель так определил замысел этого произведения: «Я хочу спеть песню о нашей партии как вдохновляющей и организующей силе нашего общества». В письме Сталину от 31 марта 1951 г. он обещал воспеть в этом романе «гигантскую стройку коммунизма», изобразить современную жизнь как победу «партии и комсомола». В план романа входило и «изображение врагов народа и их разгром». По замыслу Фадеева, эти внутренние враги должны были мешать внедрению в жизнь важного технического изобретения. Закономерно, что столь неправдоподобный замысел остался невоплощенным.

Фадеев остался автором всего двух законченных романов: «Разгром» и «Молодая гвардия» (последняя претерпела множество переделок), а также нескольких мелких произведений. Причиной столь скудных результатов была не только противоестественность идей, которым автор пытался придать художественную форму. Фадееву было просто некогда писать. С 1939 г. и до конца жизни он был членом ЦК КПСС, что требовало участия во всех заседаниях партийной верхушки. Кроме того, он занимал крупные посты в Союзе писателей СССР: в 1939–1944 гг. — секретарь, в 1946–1954 гг. — генеральный секретарь, в 1954–1956 гг. — секретарь правления. В 1951 г. Фадеев жаловался Сталину: «Прибавилась огромная сфера деятельности, связанная с борьбой за мир… Следует учесть и работу как депутата Верховного Совета СССР, а теперь и РСФСР». Наконец, писатель возглавлял Комитет по Государственным премиям в области литературы и искусства, что тоже занимало время…

В конце жизни Фадеев сознавал, что погубил свое дарование. 13 мая 1956 г., перед самоубийством, он составил письмо «В ЦК КПСС», где обвинил в своём творческом бесплодии родную партию: «Меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плёлся под кладью бездарных… неисчислимых бюрократических дел». Но за 17 лет писатель мог отказаться хотя бы от одной из своих номенклатурных должностей, если они так его тяготили.

Прославление культа Сталина достигло, по свидетельству очевидца, «поистине безумных размеров». По всей стране вознеслись новые гигантские изваяния Сталина в дополнение к довоенным. После пышных торжеств по случаю 70-летия Сталина в декабре 1949 г. Музей западного искусства, построенный усилиями Цветаева в 1910-е гг., был переоборудован под экспозицию подарков вождю. Проект строительства колоссального Дома Советов на месте разрушенного храма Христа Спасителя был заморожен — ведь этот проект должна была венчать статуя Ленина, а не Сталина. Вождь играл роль верховного цензора по культуре: он просматривал фильмы, читал повести и распоряжался присуждением Сталинских премий по литературе и искусству. Быть может, и с этим связано неуклонное сокращение числа литературных журналов и кинофильмов — у вождя оставалось мало времени.

Михаил Александрович Шолохов родился, по официальным данным, в 1905 г. (есть и другие версии) в Области войска Донского. Его отец был из купеческого рода, мать — из украинских крестьян. В 1914–1918 гг. Шолохов учился в гимназиях Москвы, затем города Богучара (Воронежской губернии) и, наконец, родной станицы Вешенской. Документальных сведений о его жизни в период Гражданской войны нет. После окончательной победы на Дону советской власти Шолохов работал делопроизводителем в станичном исполкоме, помощником бухгалтера и несколько месяцев — налоговым инспектором (за самовольное снижение налогов во время голода был осуждён на год условно). В 1922 г. не смог поступить в московский вуз, так как для этого требовались стаж работы в промышленности и рекомендация комсомола (комсомольцем Шолохов не был). Перепробовав несколько профессий, вернулся в Вешенскую и с 1926 г. жил там с женой-казачкой и детьми.

С 1923 г. публиковал в московских журналах рассказы, посвященные Гражданской войне на Дону. В 1928–1930 гг. вышли первые три книги романа-эпопеи «Тихий Дон», который стал высшим достижением советской литературы и принёс Шолохову мировую известность (Сталинская премия — 1941 г., Нобелевская — 1965 г.). В отличие от недавних рассказов Шолохова, не признающий власти большевиков казак изображён здесь с сочувствием и симпатией, что вызвало нарекания партийной критики. Однако молодой писатель стремительно поднялся на вершину не только литературной славы, но и советской правящей элиты: в 1932 г. вступил в партию (с 1961 г. — член ЦК КПСС); в 1937 г. был избран в Верховный Совет СССР и оставался его депутатом до середины 1970-х гг.; с 1934 г. входил в правление Союза писателей СССР, с 1940 г. — в Комитет по Государственным премиям в области литературы и искусства.

При этом его творческая энергия всё более угасала. Последняя, четвертая книга «Тихого Дона» появилась только в 1940 г.; первый том романа «Поднятая целина», прославляющего коллективизацию, вышел в 1932 г., а второй был завершён лишь к 1959 г. (Ленинская премия — 1960 г.). Третий роман, «Они сражались за Родину» (1942–1944, 1969), Шолохов много лет пытался, но так и не смог дописать. В послевоенные годы вышли рассказ «Судьба человека» (1956) и ряд пропагандистских статей: «Борьба продолжается» (1948), «Свет и мрак» (1949), «Не уйти палачам от суда народов!» (1950) и др. Далее писатель уже не создавал литературных трудов, хотя прожил до 1984 г. Столь же неуклонно таяли и художественные достоинства произведений. На смену «Тихому Дону», который резко выделялся из советской литературы силой образов, свежестью донской речи и нелицеприятным изображением разрушивших казачью жизнь большевиков, приходили всё более стандартные тексты, полные идеологических и языковых штампов. Слова Шолохова: «Мы пишем по указке наших сердец, а наши сердца принадлежат партии» — не были лицемерием: его личная переписка мало отличается от его выступлений на съездах коммунистов.

Сразу же после выхода первых глав «Тихого Дона» возникли слухи о том, что Шолохов использовал рукопись неизвестного автора-казака, погибшего в Гражданскую войну. 24 марта 1929 г. в «Рабочей газете», а 29 марта — в «Правде» появилось письмо А. Серафимовича, Л. Авербаха, А. Фадеева и других членов РАПП: «В связи с тем заслуженным успехом, который получил роман пролетарского писателя Шолохова “Тихий Дон”, врагами пролетарской диктатуры распространяется злостная клевета о том, что роман Шолохова является якобы плагиатом с чужой рукописи. <…> Чтобы неповадно было клеветникам и сплетникам, мы просим литературную и советскую общественность помочь нам в выявлении “конкретных носителей зла” для привлечения их к судебной ответственности». После этого обсуждение проблемы авторства стало невозможным: «Усомниться в нём вслух — десятилетиями была верная пятьдесят восьмая статья. После смерти Горького Шолохов числился Первым Писателем СССР, мало что член ЦК ВКП(б) — но живой образ ЦК…» [А. Солженицын. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. № 12. С. 69).

Однако с 1970-х гг. споры об авторстве «Тихого Дона» возобновились. Сторонники версии о том, что Шолохов приспособил к советским требованиям чью-то чужую рукопись, строят свои доказательства на идейной, композиционной и стилистической разнородности текста романа. Большинство этих исследователей считают первоначальным автором эпопеи донского писателя Фёдора Крюкова, умершего при отступлении с Белыми. Если же считать Шолохова единственным создателем «Тихого Дона» (чему также есть немало доказательств), то приходится признать: вся дальнейшая творческая судьба писателя говорит о вырождении его таланта, отданного на службу партии большевиков.

Михаил Шолохов: Летопись жизни и творчества: Материалы к биографии / Сост. Н.Т. Кузнецова. М., 2005.

В то же время государственная «русификация» стремилась расколоть деятелей науки и культуры по «национальному» признаку. К примеру, с 1946 по 1948 г., в результате борьбы с «засорённостью еврейскими кадрами» институтов Академии наук СССР и «аттестации», число русских среди заведующих отделами, лабораториями и секторами выросло с 73,6 % до 80 % за счёт сокращения числа евреев. Жданов и отдел ЦК по науке и культуре «сокращали» число евреев в общественных науках. Государственная «русификация» зачастую открывала широкую дорогу антисемитам, посредственностям, прихвостням режима, которые под флагом защиты «русской культуры» делали себе карьеру. Память о подлости, как и благородстве, проявленных в эти годы, стала впоследствии важным фактором в общественных и идейных водоразделах 1950–1960-х гг.

Тем не менее общественный подъём года победы не пропал для русской культуры. Писатели и поэты военного поколения писали рассказы и стихи «в стол», не рассчитывая на их публикацию. В послевоенные годы стремительно росла дистанция между официальной и неофициальной культурой. Образованная молодёжь в городах искала заменителей сталинскому культурному суррогату. Сохраняли популярность песни и стихи военной поры. Некоторые молодые люди под влиянием трофейных немецких и американских кинофильмов, американского джаза стали «западниками» и «стилягами» — оказывая таким образом осознанное или неосознанное сопротивление официальной антизападной пропаганде. В студенческой среде быстро рос интерес к подлинному, а не обкорнанному властью дореволюционному русскому наследию — искусству, философии, истории, поэзии и быту. Студенчество распевало песни Вертинского и Петра Лещенко. Но высшие сокровища русской дореволюционной и эмигрантской культуры оставались недоступными, упрятанными в специальные хранилища главных библиотек страны. Имена Владимира Соловьёва, Сергия Булгакова, Ивана Шмелёва, Николая Лосского, князя Сергея Трубецкого, Владислава Ходасевича, Георгия Иванова, Владимира Набокова знали очень немногие. Их книги опасно было держать в руках без «специального разрешения» МГБ.

Советская фундаментальная наука развивалась в основном в «шарашках» и внутри военно-промышленного комплекса, прежде всего в атомном проекте, куда были стянуты лучшие силы и громадные ресурсы. Фундаментальные исследования в Академии наук сдерживал слабый приток молодёжи; но там ещё работали замечательные учёные с дореволюционным образованием и культурой (Л.А. Орбели, К.В. Островитянов, С.И. Вавилов, А.Н. Несмеянов, И.И. Мещанинов, Е.В. Тарле и др.). Хуже всего ситуация была в университетах, где усиливался идеологический контроль над образованием, библиотеки чистились от «нежелательной» литературы и изгонялись профессора-«космополиты». Тогда наметился принцип, последовательно осуществлявшийся до конца коммунистического властвования, — в академических институтах дозволялось очень умеренное свободомыслие (иначе развитие наук вовсе прекратилось бы), но свободомыслов к университетам и учебным институтам не подпускали на пушечный выстрел, дабы они не растлевали учащуюся молодёжь своими идеями. Глубокий раскол между академической наукой и университетской профессурой крайне отрицательно сказался на уровне общей культуры и профессиональной подготовки молодых специалистов. Послевоенные студенты, столкнувшись с громадными прорехами в официальной науке, стремились восполнить их самообразованием.

Почти в каждой научной дисциплине утвердились доминирующие, а нередко и конкурирующие группы учёных, своего рода «научные мафии», имевшие поддержку в Отделе науки ЦК, Отделе агитации и пропаганды ЦК и других властных структурах. Резкий антизападный поворот в государственной политике и идеологии, «борьба с низкопоклонством перед Западом» создал почву для яростной борьбы между научно-партийными кланами по «важному вопросу» — кто из них представляет «истинную» советскую науку, а кто должен каяться в ошибках или, хуже того, отвечать за «вредительство». Так, ряд университетских профессоров-физиков объявили теорию относительности Альберта Эйнштейна и квантовую теорию Нильса Бора «идеалистическими» и «антимарксистскими». Они жаловались на «монополию еврейских физиков». Однако разгром ядерной физики не состоялся — Сталину нужна была атомная бомба.

Гораздо хуже был исход позднесталинских «дискуссий» в биологии. Там столкнулись генетики, опиравшиеся на открытия Г. Менделя, Т. Моргана и А Вейсмана в области наследственности, и приверженцы агронома Трофима Денисовича Лысенко. Последние провозгласили себя «учениками Мичурина» и утверждали, что с помощью скрещивания можно вывести любые виды растений. По поводу мичуринско-лысенковских «опытов» ходило много шуток («Вы знаете, как погиб Мичурин? Упал с ветвистого арбуза» и т. п.) На деле всё сводилось к чистому шарлатанству. Глава Агитпропа ЦК Ю. Жданов (сын А. Жданова) пытался свалить Лысенко, но тот нанёс упреждающий удар. В октябре 1947 г. Лысенко обратился к Сталину с личным письмом, жалуясь, что «менделизм-морганизм» и «вейсманизм» (то есть теории западных генетиков), основанные на «буржуазной метафизике», тормозят советскую агрономию. Только «мичуринский» метод может дать СССР изобилие продуктов. Сталин поддержал Лысенко и даже стал его «научным редактором». В августе 1948 г., опираясь на сталинский авторитет, лысенковцы объявили «буржуазную генетику» вне закона. Сотни генетиков потеряли работу и были арестованы. «Лысенковщина» — псевдонаучная монополия в биологии и агрономии, поддержанная режимом, надолго утвердилась в СССР. В Большой советской энциклопедии 2-го издания появилась статья «Ген», в которой утверждалось, что это «лженаучная идеалистическая частица». Разгрому подверглись и «лженауки» кибернетика и социология. Как противоречащая диалектическому материализму, была отвергнута космология. В физиологии единственно научным было объявлено учение Павлова, а в психиатрии как антинаучное отвергнуто учение Фрейда. Люди, имеющие отношение к науке, тихо говорили друг другу на ухо: «Маразм крепчал!»

В конце жизни Сталин выступил «главным учёным» страны. Были опубликованы его заметки по политэкономии и языкознанию, немедленно провозглашенные последним и гениальным достижением «марксистской науки». «Вождь» безуспешно пытался «развить марксизм-ленинизм» на базе «объективных научных законов». Старея и пьянея от прославления, он, видимо, сам начинал считать себя всезнающим и всемудрейшим. Своими безграмотными ремарками он буквально испещрял книги выдающихся ученых. Научная мысль, однако, упорно выламывалась из рамок марксистской ортодоксии.

М.Р. Зезина. Советская художественная интеллигенция и власть в 1950–1960-е гг. М.: Диалог-МГУ, 1999.

В.П. Смирнов. На историческом факультете МГУ в 1948–1953 гг. // Новая и новейшая история. 2005. № 6.

Ethan Pollock. Stalin and the Soviet Science Wars. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 2006.

4.3.18. Первая и вторая эмиграция. Политика Сталина в отношении Русского Зарубежья. Раскол эмиграции и трагедия «возвращенцев». Уход в обе Америки

Русских людей, которые предпочли, оказавшись вольно или невольно в 1941–1945 гг. в покорённой нацистами Европе, не возвращаться на родину после разгрома Гитлера, но бежать дальше от своего отечества, именуют второй волной русской эмиграции. Их упрямое нежелание возвращаться, порой даже ценой собственной жизни, говорит о многом. Родина стала им хуже смерти. И вовсе не потому, что все они были убеждёнными предателями и «фашистскими прихвостнями». Многие попали в Европу вовсе не добровольно — как военнопленные или остарбайтеры. Другие ушли сознательно, но унесли любовь к России в своём сердце, что и доказали потом многими трудами по сохранению и приумножению русской культуры в изгнании, а порой и политической деятельностью.

Все они, почти без исключения, были не врагами России, не врагами своего народа, а врагами большевицкого сталинского режима, который терзал их родину, их самих, их родных и близких. Зная не понаслышке, что такое жизнь под большевиками, они люто возненавидели эту жизнь. Некоторые из них были в прошлом неплохо устроены в СССР. Были красными командирами, красными профессорами, красными артистами, дипломатами. В беженских лагерях они были нищими, а порой и голодными. Но они не хотели возвращаться к старому положению советского достатка, потому что платой за него был отказ от духовной свободы, попрание собственной совести. Те, кто ценили свободу и чистую совесть больше куска хлеба, попытались остаться за пределами коммунистической державы Сталина. Не всем, но некоторым это удалось сделать.

К лету 1944 г. за пределами СССР в Западной Европе очутилось около 5 млн советских граждан — восточных рабочих, военнопленных, добровольцев военных формирований и беженцев, уходивших от Красной Армии. После репатриации — «возвращения на родину» — не более 2–3% осталось на Западе. Причина в том, что реально у людей почти не было свободы выбора.

Во-первых, примерно половина территории Германии (в границах 1939 г.) была к июлю 1945 г. занята Красной Армией, и в результате почти 2,9 млн советских граждан, вывезенных или бежавших в Германию, очутились под контролем советской власти.

Во-вторых, даже на территории, оккупированной западными союзниками, выбор — оставаться или возвращаться — был дан немногим. Лагеря остовцев и пленных были у НКВД на учёте, и по уходе немцев их сразу брали под контроль советские репатриационные комиссии, старавшиеся вернуть всех. В широком потоке из западных зон оккупации в СССР было возвращено около 2 млн человек. В лагерях преобладала психология «куда все, туда и я». Бежать оттуда было можно, но куда? «В немецкую экономику», как тогда говорили? Но для этого надо иметь место жительства, получить продуктовые карточки и то ли работу, то ли статус немецкого беженца. Паёк, к тому же бесплатный, был намного сытнее в лагерях «перемещённых лиц» — DP (ди-пи — deplaced persons), которыми ведала ЮНРРА — Управление Объединённых наций по помощи и восстановлению. После репатриации французов и прочих западных граждан там жили преимущественно поляки, западные украинцы, прибалтийцы и старые русские эмигранты, бежавшие из стран Восточной Европы. Записавшись в одну из этих групп, можно было избежать репатриации. Для этого требовались поддельные документы и достаточно убедительная «легенда», так как в лагерях время от времени шли проверки.

Лагерь «перемещённых лиц» давал и некоторую защиту от похищений агентами советских репатриационных комиссий, которые отлавливали тех, кто жил на частных квартирах (в подвалах, на чердаках, в углах развалин). По советским данным, на Западе к началу 1950-х гг. осталась 451 тысяча граждан СССР, а по данным Международной беженской организации ИРО — 346 тысяч: из них 172 тысячи были балтийцами, 130 тысяч западными украинцами и белорусами, не подлежавшими репатриации, и только 44 тысячи — советскими гражданами, репатриации избежавшими. Так как значительная доля первых и особенно вторых состояла из скрывавшихся советских граждан, число их среди «перемещённых лиц» было, скорее всего, вдвое больше официального. Кроме того, ИРО не учитывало ряд категорий, например, 7 тысяч власовцев, поступивших во французский Иностранный легион; «остовок», вышедших замуж за иностранцев; и рабочих, выехавших на шахты в Бельгию. Реальное число послевоенной эмиграции из СССР (без балтийцев и западных украинцев), вероятно, превысило 100 тысяч. К ним надо добавить довоенных Белых эмигрантов, вторично эмигрировавших из стран Восточной Европы, — реально около 30 тысяч человек. По сравнению с этими небольшими величинами число советских граждан, возвращённых обратно в СССР, было огромно.

Многих из них — лиц с низкой квалификацией или заведомо аполитичных — и впрямь возвращали на родину, хотя возможности учёбы и работы им были серьёзно стеснены. Около 2 миллионов были посланы на проверку в «фильтрационные лагеря», откуда 900 тысяч отправились в систему ГУЛАГа, а многие другие — на спецпоселения.

Избежавшие репатриации, как правило, меняли свои фамилии, так как опасались, что их родственники, живущие в зоне досягаемости советской власти, будут репрессированы в отместку за их невозвращение. И близкие родственники действительно наказывались, ссылались, поражались в правах, если публично не отрекались от своих мужей, отцов и близких, «избравших свободу».

Первые два послевоенных года все помыслы «старых» русских эмигрантов были направлены на спасение людей от насильственной репатриации. Синод Русской Православной Церкви за рубежом непрерывно направлял ходатайства союзным военным и гражданским властям, сами беженцы дружно помогали прятать подлежавших репатриации, а руководство Народно-трудового союза в июне 1945 г. вывезло из передаваемой американцами советским властям Тюрингии 2 тысячи беженцев в Менхегоф под Касселем и устроило там независимый от ЮННРА лагерь, ставший одним из центров послевоенной эмиграции. Всего в Западной Германии и Австрии было с дюжину русских лагерей «перемещённых лиц».

Ядром каждого лагеря и каждой общины беженцев служил православный храм. В ведении Зарубежного Синода в послевоенной Австрии и Германии было открыто 180 храмов, по большей части временных. В каждом русском лагере была и своя школа. Гимназии были в Менхегофе, в большом лагере Шлейсгайм под Мюнхеном, в самом городе в «Доме милосердного самарянина» и в лагере Парш в Австрии. Скаутскую работу с юношеством вела оформившаяся на съезде руководителей в 1946 г. Организация российских юных разведчиков (ОРЮР) во главе со старшим скаутмастером Борисом Мартино. В альпийском предгорье ежегодно устраивались детские летние лагеря. ОРЮР охватывала 1500 русских детей в 50 городах Германии и Австрии.

Периодическая печать беженцев была поначалу представлена основанными НТС в 1945–1947 гг. еженедельными газетами «Посев», «Эхо» и «Неделя» с общим тиражом до 11 тысяч и литературным журналом «Грани», потом появились и другие издания. Пресса «ди-пи» подвергалась цензуре союзников (о Сталине ничего плохого писать было нельзя), с ноября 1946 по май 1947 г. была просто закрыта, но позже, с началом «холодной войны», ограничения отпали. Оживлённой была и культурная деятельность в лагерях русских «ди-пи» — концерты, литературные чтения. Хотя процент интеллигенции среди «второй эмиграции» был меньше, чем среди первой, она выдвинула ряд значительных деятелей культуры. В их числе поэты Иван Елагин, Моршен, прозаик С. Максимов, критик Б. Филиппов, писатель Леонид Ржевский, художник Сергей Голлербах, тенор Иван Жадан, историк Николай Рутченко (псевдоним Рутыч).

Лето 1948 г. принесло в жизнь «ди-пи» перемены. Июньская денежная реформа, сделав немецкую марку твердой валютой, нарушила коммерческую (и издательскую) деятельность беженцев. Их главная валюта в течение трёх лет — получаемые от американцев сигареты и кофе — была обесценена. В том же июне Президент Трумэн подписал закон, разрешавший въезд в США сверх обычной квоты двухсот тысяч «ди-пи» (в 1952 г. это число было удвоено).

Впрочем, выезд беженцев в заморские страны начался уже раньше. Летом и осенью 1947 г. одними из первых выехали 600 русских из Менхегофа в Марокко на геодезические работы. В том же году Австралия и Канада стали принимать беженцев. В отличие от США, политическая биография иммигрантов их не интересовала, им требовались молодые и здоровые. Небольшое число русских приняли Аргентина, Бразилия, Венесуэла и Чили. Руководимый младшей дочерью Л.Н. Толстого Александрой Львовной Толстовский фонд в США оказал огромную помощь переселению русских за океан.

Для первой волны эмиграции, уже четверть века прожившей в изгнании, внезапное появление на Западе сотен тысяч советских «перемещённых лиц» была реальной, живой встречей с русскими людьми, большей частью молодыми, на своем опыте познавшими ужасы голода в начале 1930-х гг., ожесточение террора в конце 1930-х гг. и зверства войны — всего того, о чем старые эмигранты знали только понаслышке. По окончании войны в Германии общая судьба свела людей первой эмиграции, бежавших теперь из Прибалтийских стран, из Чехословакии и с Балкан, со всеми теми, кому удалось спастись от насильственной репатриации. Совместные усилия достойно выжить в тяжёлых условиях лагерей сплотили обе волны. Большая заслуга в этих усилиях принадлежит духовенству, выехавшему из Прибалтики и Сербии вместе с другими беженцами. Вторая волна оживила первую, встретившую её с распростертыми объятиями. Оживила молодостью, опытом советской реальности, убежденностью в необходимости непримиримой борьбы с большевизмом.

После 1948–1949 гг. остались в Европе немногие — уж очень хотелось напуганным до смерти бывшим подсоветским людям, чтобы расстояние между «совдепией» ними было максимальным, а политическая ситуация в Старом Свете воспринималась русскими эмигрантами как очень нестабильная, особенно во Франции из-за наличия в этой стране мощной коммунистической партии. К тому же на первых порах советская военная миссия во Франции действовала вполне бесцеремонно и осуществила ряд похищений невозвращенцев, а потом даже в своей деятельности достигла Французского Индокитая, где в составе Французского Иностранного Легиона надеялись найти надёжное убежище от НКВД некоторые бывшие советские граждане. Это маниакальное стремление Сталина и исполнявших его волю чекистов захватить любого бывшего советского человека, а по возможности прихватить и старых эмигрантов, получило в русской эмигрантской прессе название «охота за черепами».

Сосредоточившись большей частью в Соединенных Штатах, как и многие эмигранты первой волны, перебравшиеся туда из Восточной Европы, из Франции, из Китая, русские беженцы содействовали тому, что Америка стала самым многолюдным и самым живым творческим центром российской эмиграции, Если до войны в Европе находилось около 80% эмигрантов, то пять лет спустя их оставалось всего лишь 30%.

Одновременно в первые послевоенные годы наметилось обратное движение из свободной Франции в СССР эмигрантов первой волны. Длилось оно каких-нибудь два-три года, численно не превысило трёх тысяч человек, коснулось преимущественно работающих на заводах во французской глуши, уставших от тягот жизни и изоляции, но захватило кое-кого и из интеллигенции, из тех, кто уверовал, что «народная война» превратила СССР в Россию и потому теперь возвращаться можно. В эти годы в некоторых эмигрантских домах портрет убитого Государя Николая Александровича менялся на картинку Сталина в маршальском мундире. Среди известных в эмиграции людей на «российскую горькую землю» вернулись скульптор С.Т. Конёнков, поэт Александр Вертинский.

Советская власть вела в первые послевоенные годы в этом направлении активную пропаганду. В Париж приезжали с целью убедить сомневающихся помимо представителей Московской Патриархии и такие видные писатели, как Константин Симонов и Илья Эренбург. Стала выходить, не без помощи советского посольства, газета «Русский Патриот», почти сразу переименовавшаяся в «Советский Патриот». Несколько позже её опять переименовали, на этот раз на более нейтральный и эмигрантский лад — «Русские Новости».

«Ждановщина» остановила наметившееся было воссоединение культуры русской эмиграции с Россией «подсоветской» и потушила последние просоветские эмоции как у Бунина, так и у Бердяева, да и среди бывших участников Сопротивления. Советско-русский патриотизм довольно быстро испарился в эмиграции — умные люди быстро разобрались, что все это — фальшь, игра тех же самых циничных и жестоких большевиков на высоких патриотических чувствах «наивных эмигрантов». Да и сами большевики потеряли вскоре интерес к репатриации старой эмиграции. Вернувшиеся никак не вписывались в советскую жизнь, одним своим видом и повадками напоминали совгражданам об иной, настоящей России и потому оказались не ко двору в империи Сталина.

Но если Бунин и Бердяев, поняв, что к чему, прекратили свои визиты в советское посольство, то репатриировавшимся деваться было некуда — граница защёлкнулась за ними на замок. Некоторые в скором времени, если не сразу, очутились в лагерях (Игорь Кривошеин, Александр Угримов — оба активные участники антинацистского сопротивления), другие в далёкой глуши ссылки и спецпоселения. Многие семьи были разлучены. И тем не менее большинство из вернувшихся объективно сыграли в советском обществе положительную роль, принеся с собой воздух Запада и не растленную большевизмом русскую культуру.

В целом после окончания Второй Мировой войны численность «Зарубежной Руси» резко сократилась, несмотря на пополнение «перемещенными лицами». После смерти Сталина её общая численность оценивалась в 260 тысяч. Центр тяжести эмиграции сдвинулся из славянских стран Восточной Европы, где легче было сохранить русское национальное лицо, в заокеанские страны, где скорейшая ассимиляция поощрялась государством. Но избегали растворения «в европейском ласковом плену» (слова Н. Туроверова) не те, кто случайно оказались в стороне от основных культурных потоков, а как раз наоборот — те, кто принципиально старался остаться русским и научить быть русскими своих детей и внуков. Немало было таких семей, где строго наказывали детей за употребление дома английского или французского языка, а матери, высовываясь из окна, кричали играющим в футбол во дворе своим ребятишкам: «Дети, говорите по-русски!» И чистая литературная русская речь, и высокая русская культура сохранялись наиболее патриотически мыслящим остатком русской эмиграции и через двадцать, и через семьдесят лет после изгнания, и во втором, и в третьем, и в четвёртом поколениях.

Glad John. Russia Abroad: Writers, History, Politics. Washington D. C.: Birchbark Press, 1999.

Н.А. Кривошеина. Четыре трети нашей жизни. М.: Русский путь, 1999.

В.Д. Поремский. Стратегия антибольшевицкой эмиграции. М.: Посев, 1998,

4.3.19. Русская наука и культура в Зарубежье в 1945–1953 гг.

Культурная и научная жизнь эмиграции, замершая во время войны, возобновилась после 1945 г., но уже по убывающей кривой. Те, кто ушли из России, — старели, многие уже умерли за первые очень трудные в житейском смысле четверть века изгнанничества. Далеко не во всех семьях русского рассеяния сохранялась и передавалась традиция родной русской речи и принцип ответственного служения завоёванному большевиками отечеству и «подсоветскому» русскому народу. Далеко не во всех, но очень во многих. Однако без почвы России, на эмигрантской «гидропонике», русская культура изгнания давала в новом поколении, никогда не жившем в России, в целом более тощие плоды. Отсутствие родной почвы до некоторой степени компенсировалось свободой политической, духовной и нравственной, в которой творили русские люди, и живым и всесторонним общением с национальной культурной элитой тех стран, в которых они жили. Для второго поколения первой волны русского рассеяния языковый барьер уже не стоял вовсе. Свободно говоря на родном языке, выросшие заграницей русские дети столь же свободно владели и основными европейскими языками.

В 1944 г. умер в Париже незадолго до того отпущенный немцами из Белградской тюрьмы замечательный мыслитель и неутомимый политический деятель, строитель антибольшевицкого движения Пётр Беренгардович Струве. Ещё работал, писал и воспитывал учеников другой крупный русский философ и мыслитель — Николай Онуфриевич Лосский (1870–1965). Во время войны, в Праге в 1941 г., он издаёт книгу, очень созвучную происходившим событиям, — «Бог и мировое зло». И, утверждая противоположный принцип, после её издания напряжённо работает «под бомбами» над работой, увидевшей свет в Париже в 1949 г., — «Условия абсолютного Добра. Основы этики». Лосский умеет соединить самую высокую философию с догматически точным православным богословием в живом и непротиворечивом синтезе, так как этот синтез составляет сущность его души — христианской и интеллектуально аристократической одновременно. Вслед за тем Лосский открывает западному миру русскую философию, написав и издав на английском языке в Нью-Йорке «Историю русской философии». Чуть позже, уже на русском языке, издаст в Париже свой знаменитый двухтомник по истории русской философии протоиерей Василий Зеньковский. На этих книгах выросло целое поколение русской философски мыслящей молодёжи в Зарубежье и те их сверстники в России, до которых достигли всеми правдами и неправдами эти важнейшие для формирования отечественного миросозерцания книги. В 1953 г. Лосский издаёт свою ставшую классической работу о Достоевском — «Достоевский и его христианское миропонимание», в которой, обходя острые углы духовных опытов писателя («меня всю жизнь Бог мучил»), прекрасно выявил христианское основание его воззрения на мир. Творчество Николая Лосского, постоянно сознававшего свою ответственность перед будущей Россией и её народом, которому надо вернуть память и интеллектуальную силу, слитую с христианской верой, продолжается и в последующие годы. В 1956 г. он публикует «Общедоступное введение в философию», а годом позже размышление «Характер русского народа» (Франкфурт, 1957). Уже посмертно выйдут, пролагая дорогу в будущую Россию, воспоминания Лосского «Жизнь и философский путь» (Мюнхен, 1968).

Продолжателем миросозерцания и дела Лосского стал его ученик Сергей Александрович Левицкий (1908–1983). По книге Левицкого «Основы органического мировоззрения», вышедшей в 1946 г., целое поколение русской эмигрантской молодёжи изучало теорию философского знания. Книга эта стала учебником настоящей философии и для людей из второй волны эмиграции, — она и писалась специально, чтобы «вправлять мозги», вывихнутые примитивным диалектическим материализмом советской философии. В середине 1950-х гг. им была завершена оригинальная работа на сложнейшую философскую тему (соотношение свободы и предопределения) «Трагедия свободы». Профессор философии Джорджтаунского университета в Вашингтоне (США), Левицкий соединил православное мировоззрение с глубоким анализом последних достижений западной философии.

Вынужденный уехать во Францию в 1937 г. из-за преследований евреев в Германии, русский беженец профессор философии Семен Людвигович Франк в 1939 г. создаёт свое самое глубокое и совершенное произведение — «Непостижимое», подводящее итоги всему его философскому развитию. В годы войны, спасаясь от выдачи СД, он пишет свою последнюю работу — исследование по этике «Свет во тьме», опубликованную за несколько месяцев до смерти мыслителя, последовавшей в Лондоне в 1950 г.

Во время войны и в первые годы после войны продолжает интенсивно работать Николай Бердяев. В 1946 г. выходит его «Русская идея» — книга, одной из первых переизданная на родине после падения коммунизма, а на следующий год — «Опыт эсхатологической метафизики». Замечательная, прочитанная всем культурным зарубежьем, а позднее и «подсоветской» Россией философская автобиография Бердяева «Самопознание» увидела свет уже после смерти мыслителя, последовавшей в марте 1948 г. Бердяев умер за писанием новой книги «Mortuus est scribens». И завещанием этого, скорее всего, крупнейшего и уж по крайней мере самого известного русского философа XX в. являются слова из эпилога «Самопознания», написанные за несколько месяцев до смерти: «Моё критическое отношение ко многому, происходящему в советской России (я хорошо знаю всё безобразное в ней), особенно трудно потому, что я чувствую потребность защищать мою родину перед миром, враждебным ей… Я продолжаю думать, что изменения и улучшения в России могут произойти лишь от внутренних процессов в русском народе».

Наконец, в первые послевоенные годы продолжают издаваться новые труды умершего в 1944 г. протоиерея Сергия Булгакова — крупнейшего не только русского, но и общехристианского богослова XX столетия. Публикация его последних работ была задержана войной. В 1945 г. появляется последняя книга «Большой трилогии» — «Невеста Агнца». «Апокалипсис Иоанна. Опыт догматического истолкования» выходит в свет в Париже в 1948 г. Для православного богословия эти книги имели тогда и продолжают иметь по сей день первостепенное значение. Глубокое вхождение в тайну Церкви вряд ли возможно без них для верующего человека.

В расцвете творческих сил в это время был выдающийся русский богослов протоиерей Георгий Флоровский (1893–1979), преподававший сначала в Париже, а затем, после войны, в Нью-Йорке и в Принстоне и целиком перешедший на английский язык (как во Франции, ещё раньше, перешёл на французский язык не менее выдающийся богослов Владимир Николаевич Лосский, сын философа). Его научные работы послевоенного периода достигают исключительной философской глубины и высоко ценятся мировым сообществом богословов и патрологов. Георгий Петрович Федотов (1886–1951) тоже попытался дать непосредственно на английском языке исторический обзор русского православия (The Treasury of Russian Spirituality. L., 1950), но в своей блестящей и глубокой публицистике оставался верен русскому языку. Огромную творческую работу в послевоенные годы вёл в Швейцарии выдающийся русский философ Иван Александрович Ильин. В 1948 г. он начал писать цикл статей под общим названием «Наши задачи», в котором анализировал итоги русской революции и давал прогнозы на будущее, во многом оказавшиеся пророческими.

Во Франции после войны продолжали творить корифеи русской прозы. Иван Бунин издаёт в 1947 г. «Тёмные аллеи» — сборник любовных рассказов, написанных до и главным образом во время войны. В 1943–1945 гг. «Тёмные аллеи» были встречены по-разному: одни критики увидели в них проявление упадка Бунинского таланта, другие — чуть ли не лучшие рассказы о любви-страсти, когда-либо созданные в русской литературе, которые по художественному мастерству и «парчовому» сиянию языка достигают совершенной красоты (особо отмечали рассказы «Натали», «Чистый понедельник», «Генрих», «Холодная осень», написанные как раз в годы войны). В эти же годы написан Буниным и прекрасный этюд «Возвращаясь в Рим», посвященный последним часам жизни Марка Аврелия. Совсем иным, жёлчным, злым и нетерпимым, предстает Бунин в своих литературных заметках. Здесь уже ясно чувствуется упадок сил…

Многих смутила распространённая «Советским Патриотом» 28 июня 1946 г. клевета на Бунина, что он якобы вёл в советском посольстве переговоры о переезде в СССР и издании своих произведений на родине. Сам Бунин с крайним негодованием отверг эти слухи: «Был приглашён в посольство… и поехал — …пробыл 20 минут в светской (а не советской) беседе, ничего иного не коснулся и уехал», — пишет он в заметке «Милые выдумки». «…Советский консул и старший советник посольства довели до моего сведения, что если бы я поехал, я был бы миллионер, имел бы дачи, автомобили и т. д. Я остался доживать свои истинно последние дни в истинной нищете…»

«Ждановщина» окончательно отрезвила великого писателя, и лютая ненависть к духовным поработителям русского народа, большевикам, не оставляла его до последних дней жизни. Умер Бунин в 1953 г., написав незадолго до смерти замечательные строки стихотворения «Мистраль», по красоте и чёткости сравнимые с античными эпитафиями: «Никого в подлунной нет, только я да Бог…»

Никогда не соблазнялся посулами большевиков и друг Бунина писатель Борис Константинович Зайцев (1881–1972), старавшийся в области политической не отступать от христианской правды, столь ясно выраженной в его художественной прозе. В 1947 г. Зайцев был избран председателем Союза русских писателей и журналистов во Франции. В эти годы он заканчивает тетралогию «Путешествие Глеба», пишет глубокие исследования-размышления о русских писателях Василии Жуковском (1951), Антоне Чехове (1954), собирает книгу воспоминаний, которая под названием «Далёкое» увидит свет в 1965 г. Борису Зайцеву было суждено стать последним видным участником блестящего русского ренессанса.

Исключительно плодотворным был послевоенный период у А.М. Ремизова (1877–1957): в автобиографических повестях «Подстриженными глазами» и «В розовом блеске» он подвёл итоги своей жизни и своего причудливого искусства, в котором память переплетается со снами и фантастическим восприятием реальности.

До 1952 г. в Свято-Сергиевском Богословском институте в Париже преподаёт замечательный мыслитель, филолог и литературный критик Владимир Васильевич Вейдле (1895–1979). В конце сороковых годов он завершает и в 1949 г. издаёт на французском языке книгу «Россия отсутствующая и присутствующая», ставшую событием в интеллектуальных кругах Европы. Вейдле и в этой книге, и в жизни оставался последовательным противником большевицкого режима, который считал причиной губительного отрыва России от западной цивилизации. За «Россию отсутствующую и присутствующую» Вейдле был удостоен Риваролевской премии. Чтобы помочь народу в России вновь обрести «европейскую глубину постижения культуры», прославленный мыслитель идёт работать на радио «Свобода», где много лет вёл программы, посвящённые литературе и искусству.

Но, несомненно, культурный центр эмиграции, укреплённой второй её волной, перемещается в конце 1940-х гг. в Соединённые Штаты. До войны там обосновалась элита, в основном научная. Мировую известность получили имена таких крупных учёных-изобретателей, начавших свою карьеру в России, а затем эмигрировавших, как Игорь Сикорский (1889–1972), который первым в 1939–1941 гг. изобрёл и сконструировал геликоптер (вертолёт), и Владимир Зворыкин (1889–1982), создатель в 1924 г. кинескопа (телевизионный приёмник), в 1928 г. — цветного телевидения, затем «электронного глаза». Отто Струве (1897–1963), правнук создателя Пулковской обсерватории, внук и сын астрономов, продолжил славную линию своей семьи, став директором двух обсерваторий и президентом международного астрономического общества (1952–1955). Известность в своей области получил невозвращенец 1930-х гг. химик Владимир Ипатьев (1867–1952).

В гуманитарных науках всемирную известность приобрел социолог Питирим Сорокин. Историческая наука дала целую плеяду блестящих ученых, исследователей русского прошлого: Георгий Вернадский (сын академика), Сергей Пушкарёв, Николай Рязановский и их учитель Михаил Карпович — только наиболее известные имена. Карпович к тому же основал в 1942 г. в США достойного преемника парижским «Современным запискам» — «Новый журнал», издающийся и поныне. Он, безусловно, вошёл первой величиной в историю русской журналистики. В области западной медиевистики и философии истории до своего ареста МГБ в 1948 г. в Каунасе работал Лев Карсавин (умер в заполярном лагере в 1952 г.) и в Софии — Пётр Михайлович Бицилли, который с 1949 г. до смерти был отстранён коммунистическими властями Болгарии от профессорской кафедры в Софийском университете и бедствовал как материально, так и интеллектуально, лишённый права публиковаться и выступать где-либо (он умер в 1953 г.).

Крупным событием было создание в 1952 г. на деньги фонда Форда в Нью-Йорке «Чеховского издательства», несколько лет располагавшего крупными средствами. За два года это издательство выпустило в свет сотню книг, большая часть из которых были не переиздания, а работы, заказанные писателям и исследователям обеих волн эмиграции, как старшего, так и приходящего ему на смену нового (второго) эмигрантского поколения, родившегося или на пороге изгнания, или уже в изгнании.

С началом оттепели в СССР издательство свою деятельность прекратило. Но оно позволило открыть миру и России много новых культурных сокровищ. В частности, издательство дало возможность Владимиру Набокову, принципиально перешедшему в своем творчестве на английский язык в 1940 г., вернуться на время к русскому: «Другие берега» — одна из лучших его книг — не просто авторизованный перевод с английского её «подлинника» (Conclusive Evidence), но заново переработанная для русского читателя автобиографическая повесть.

В издательстве имени Чехова вышла и первая, но весьма удачная книга священника Александра Шмемана — «Исторический путь Православия» (1954), которая стала кратким, очень трезвым и честным по подходу учебником церковной истории, попыткой её нравственного прочтения через призму верности Христу и единства с Ним. Книга заканчивается главой о России и «коммунистическим эпилогом»:

«На историческом пути Православия сейчас “русская глава”, конечно, завершающая, последняя. Тут Православие снова стало историей, осознано было как путь и задача, как творческое вдохновение жизни. Путь оказался оборванным. И уже в гонении кровью мучеников начинается новая глава в истории Православной Церкви. Ими нужно мерить и прошлое: они свидетельствуют о том, что непреодолимым, вечно живым, вечно побеждающим “мир, лежащий во зле” пребывает только то, что укоренено в безраздельной верности Христу».

О том же сказал, то же самое осмыслил в начале 1950-х гг. и один из самых одарённый русских поэтов, сложившихся в изгнании, — Георгий Ива́нов. Через несколько лет, в 1958 г., ему будет суждено умереть на руках близкого человека в старческом доме на юге Франции. Его творчество, от беспочвенного эстетизма ещё на русской земле через глубокое молчание 1930-х гг., обрело после войны новый голос — голос веры и скорби за свой несчастный народ:

В русской культуре изгнанничества в 1945–1953 гг. было много скорби, много поисков, много метаний и потерь, но были и великие обретения, сокровища, путь к которым открылся в России только через десятилетия после их создания. В то время, когда русская культура на родине стонала и чахла в руках Сталина, когда «маразм» «ждановщины» и «лысенковщины» «крепчал», Зарубежье продолжало творить в условиях «неслыханной свободы», вдохновляясь верой и храня родину в своем сердце. Многие произведения русских мыслителей, писателей, учёных переводились на основные языки мира. Написанные ими статьи, прочитанные на международных симпозиумах доклады открывали миру некоммунистическую русскую культуру в её цветущей полноте, разнообразии и богатстве.

4.3.20. Русская Церковь за пределами коммунистического лагеря

Победа СССР во Второй Мировой войне и временное изменение политики коммунистического режима по отношению к Русской Православной Церкви вызвали среди части русской эмиграции движение в пользу возвращения в СССР. В контексте этого движения следует рассматривать готовность некоторых церковных иерархов Русского Зарубежья вступить в переговоры о церковном воссоединении с представителями Московской Патриархии. 29 августа 1945 г после переговоров с прибывшим в Париж митрополитом Николаем (Ярушевичем) митрополит Евлогий (Георгиевский) обратился к Патриарху Московскому Алексию I с просьбой о воссоединении с Московской Патриархией возглавлявшегося им Западно-Европейского Экзархата Константинопольского Патриархата, который насчитывал в это время более 70 приходов в различных странах Западной Европы и Северной Африки. 11 сентября 1945 г. был издан указ Московской Патриархии об удовлетворении прошения митрополита Евлогия, к которому, впрочем, значительное большинство духовенства и паствы Западно-Европейского Экзархата отнеслось критически. После кончины 8 августа 1946 г. митрополита Евлогия епархиальное собрание клира и мирян Западно-Европейского Экзархата во главе со старшим викарием покойного митрополита архиепископом Владимиром (Тихоницким), проходившее 16–19 октября 1946 г., приняло решение о сохранении Экзархата в юрисдикции Константинопольской Патриархии и о каноническом утверждении Вселенским Патриархом главой Экзархата архиепископа Владимира. Данное решение епархиального собрания было утверждено Константинопольским Патриархом Максимом 6 марта 1947 г., и с этого времени, потеряв несколько приходов, перешедших в юрисдикцию или Московской Патриархии, или Русской Зарубежной Церкви, Западно-Европейский Экзархат продолжал осуществлять свою деятельность в составе Константинопольского Патриархата.

Значительно большее число духовенства и мирян перешло в 1945–1946 гг. в юрисдикцию Московской Патриархии из Русской Православной Церкви Заграницей. Причиной подобного перехода для многих из них стали не только иллюзии по поводу нормализации церковной жизни в СССР. Некоторые территории, где находилось значительное число приходов Русской Зарубежной Церкви, как, например, Северная Маньчжурия, Югославия и Болгария, были временно оккупированы Советской армией, и переход в юрисдикцию Московской Патриархии стал казаться многим представителям церковной иерархии единственной возможностью сохранить в этих условиях церковную жизнь. По такому пути пошли все епископы Русской Зарубежной Церкви, осуществлявшие свое служение в Маньчжурии, за исключением архиепископа Шанхайского Иоанна (Максимовича), такие различные по своему нравственному облику иерархи, как почитавшийся в Болгарии в качестве старца архиепископ Серафим (Соболев) и ставший в русском зарубежье символом церковного и политического ренегатства митрополит Серафим (Лукьянов).

Архиепископ Иоанн (Максимович), в миру Михаил, происходивший из украинского дворянского рода, родился в селе Адамовка Харьковской губернии 4 июня 1896 г. Учился в Полтавском кадетском корпусе и в Харьковском университете на юридическом отделении, которое успешно закончил в 1918 г. Михаил Максимович позднее говорил: «С самых первых дней, как начал сознавать себя, я хотел служить праведности и истине». Отличался глубокой преданностью Церкви и ещё в годы учения становится духовным сыном выдающихся по духовным дарованиям архиереев — сначала архиепископа Полтавского Феофана (Быстрова), а после его удаления с кафедры Императором Николаем II за обличения «распутинщины» митрополита Антония (Храповицкого), тесное духовное общение с которым будущий архиепископ Иоанн сохранил до последних дней митрополита. В 1921 г., спасаясь от большевиков, семья Максимовичей переезжает в Белград, где Михаил поступает на богословский факультет университета. Михаил отличался слабым здоровьем, тщедушным телосложением, невнятным голосом, но блеск и глубина его ума, сила веры и всесторонняя образованность, соединённая с природной скромностью, вызывала к нему любовь и уважение в руководстве Русской Церкви Заграницей, которое тогда располагалось в Сербии.

В 1926 г. митрополит Антоний (Храповицкий) постригает Михаила с именем Иоанн в монахи, и в течение года он становится священником (иеромонахом). Имя в монашестве было выбрано в память дальнего родственника — Иоанна (Максимовича), архиепископа Тобольского, просветителя Сибири (умер в 1715 г.).

С 1928 г. иеромонах Иоанн — преподаватель в семинарии города Битоля в Охридской епархии. В 1934 г. он рукополагается в епископа Шанхайского и до 1949 г. окормляет русских православных людей в Китае. Эти годы его служения отмечены особой ревностью и неустанной заботой о духовном и нравственном состоянии русских людей в изгнании. Владыка создаёт приют для сирот (более 300 детей), посещает тюрьмы, больницы, сумасшедшие дома, активно участвует в деятельности благотворительных обществ, совмещая эту общественную деятельность с ежедневными богослужениями. Епископ Иоанн (с 1946 г. — архиепископ) отличался исключительным нестяжательством. Он предпочитал ходить пешком, носить одежду из самых дешёвых тканей, часто, отдав нищему сапоги, он оставался босым в течение нескольких дней.

Когда в 1949 г. стало ясно, что китайские коммунисты вскоре захватят власть над всей страной, архиепископ Иоанн рекомендовал своей пастве покинуть пределы Китая и искать приют в странах, где не воздвигают гонений на Бога и Церковь. Он договаривается с властями Филиппин о приезде русских беженцев, которым отводится особый остров Тубабао. На этом острове размещаются пять тысяч русских людей, детский приют, русская школа. Когда святитель убеждается, что жизнь беженцев хотя бы элементарно устроена, он едет в Соединённые Штаты и уговаривает администрацию Президента Трумэна принять русских беженцев в США. В 1951 г. он получает такое разрешение и перевозит свою паству в Америку. Архиепископ Иоанн назначается в Париж, а в 1962 г он переводится в самую многочисленную епархию русских беженцев — Западно-Американскую и становится архиепископом Сан-Франциско. 2 июля 1966 г. архиепископ Иоанн мирно скончался. Он был погребён в русском соборе Сан-Франциско.

Русская эмиграция и многие иные Православные Церкви ещё при жизни почитали архиепископа Иоанна святым за его искренность, полную нестяжательность, прозорливость и неустанное служение ближнему. 2 июля 1994 г. Русская Церковь Заграницей причислила архиепископа Иоанна к лику святых.

Вынужденный покинуть Сремские Карловцы после установления в Югославии коммунистического режима, Архиерейский Синод Русской Зарубежной Церкви продолжил свою деятельность в 1946 г. в Мюнхене под руководством митрополита Анастасия (Грибановского). В это время в его юрисдикцию вошла группа иерархов Автономной Украинской и Белорусской Церквей, которые покинули свои епархии на территории СССР в связи с наступлением Советской армии. Лишившись своих многочисленных приходов на Балканах и в Китае, Русская Православная Церковь Заграницей оказалась перед необходимостью окормлять около 300 тысяч перемещённых лиц из числа бывших советских граждан, находившихся в западных секторах оккупированной союзниками Германии. По мере их дальнейшего переселения в страны Северной и Южной Америки и Австралию Русская Зарубежная Церковь стала увеличивать число своих приходов в этих странах, переведя в 1950 г. Архиерейский Синод из Мюнхена в Джорданвилль, расположенный на севере штата Нью-Йорк (США).

В 1940-е гг. на территории США продолжала осуществлять свою деятельность Американская митрополия, возникшая на основе Алеутской и Северо-Американской епархии Русской Православной Церкви и с 1936 г. на правах автономного округа формально входившая в состав Русской Православной Церкви Заграницей, В 1946 г. Церковный собор в Кливленде объявил как о выходе Американской митрополии из подчинения Зарубежному Синоду, так и о сохранении полной административной независимости от Московской Патриархии, ещё в 1935 г. запретившей в священнослужении митрополита всей Америки и Канады Феофила (Пашковского) и подведомственное ему духовенство. Это решение Кливлендского собора по существу предопределило дальнейший курс церковной иерархии Американской митрополии (насчитывавшей тогда около 500 приходов) на создание автокефальной Православной Церкви в Америке, который заметно усилился после 1950 г., когда скончавшегося митрополита Феофила сменил на предстоятельской кафедре митрополит Леонтий (Туркевич).

При всех своих междоусобных юрисдикционных конфликтах Западно-Европейский Экзархат Константинопольского Патриархата, Русская Православная Церковь Заграницей и Православная Церковь в Америке (официально называвшаяся тогда Русско-Православная Греко-Кафолическая Северо-Американская митрополия) продолжали в послевоенные годы осуществлять плодотворную пастырскую деятельность среди почти двухмиллионной русской диаспоры. При этом внёсший наибольший вклад в православное богословие XX в. Западно-Европейский Экзархат, строго сохранявшая традицию русского церковного, прежде всего монашеского, благочестия Русская Зарубежная Церковь и обращённая в своём свидетельстве о Православии к инославному миру Православная Церковь в Америке всегда глубоко ощущали свою духовную и культурную связь с гонимой Православной Церковью в России. В 1940-е гг., когда смягчившиеся церковные гонения стали совмещаться в политике коммунистического режима с пропагандистским использованием до конца не уничтоженной в России Православной Церкви, представители всех трёх церковных юрисдикций Русского Зарубежья были готовы не только подвергать критике (порой не всегда справедливой) лишённую свободы действий православную церковную иерархию в СССР, но и в меру своих возможностей содействовать сохранению и развитию церковной жизни гонимых и бесправных русских православных христиан.

Вторая половина 1940-х гг. стала временем увеличения в Зарубежье числа приходов Московской Патриархии, когда к созданному в 1933 г. под управлением митрополита Вениамина (Федченкова) Северо-Американскому Экзархату в 1946 г. прибавился Западно-Европейский Экзархат Московского Патриархата, возглавлявшийся митрополитом Серафимом (Лукьяновым). В то же время образованный в Северо-Восточном Китае в 1946 г. под руководством митрополита Нестора (Анисимова) Восточный Экзархат прекратил свое существование под давлением коммунистических властей Китая в 1955 г. Однако значение приходов Московской Патриархии в церковной жизни русского зарубежья в это время ещё не могло проявиться ощутимым образом.

4.3.21. Антикоммунистические движения в Зарубежной России

Среди беженцев в Европе в первые же месяцы «холодной войны» началось политическое оживление. Отпала опасность репатриации, и отношения между Западом и СССР обострились так, что сделали антикоммунистический опыт эмигрантов востребованным. Но политическая деятельность русской эмиграции в этот период стала полной противоположностью богатой, многообразной и ценной для всего мира культуре русского зарубежья. Она вызывала разочарование и в самой русской среде, и в большинстве стран, приютивших изгнанников.

Вторая Мировая война внесла глубокие изменения в облик и состав российской эмиграции. Большинство довоенных политических организаций просто исчезли или численно сократились до микроскопических размеров. Прекратил существовать как всезарубежное объединение РОВС. В целом сохранились отдельные монархические группы и осколки былого левого лагеря вокруг «Социалистического вестника» и Лиги борьбы за народную свободу. Но самое главное, изменился духовно-политический строй эмиграции.

Вторая волна принесла не только опыт подсоветской жизни, энергию борьбы и молодость — она принесла с собой в зарубежье и те глубокие болезни, которыми коммунизм и террор заразили русское общество на родине. Души новых изгнанников были искажены многими недугами. Первым из них был дух идеологизма. Всесильность коммунистов в СССР на уровне подсознания убеждала, что идеологию можно победить только идеологией. То, что для самих большевиков коммунистическая доктрина давным-давно перестала быть непререкаемым догматом, а превратилась в оружие пропаганды, в средство для удержания власти «любой ценой», понимали плохо. Эмигранты неустанно разрабатывали антикоммунистические теории, но вокруг каждой из этих теорий складывался только небольшой круг единомышленников, непримиримых не только к большевизму, но и к сторонникам иных антибольшевицких идеологий. Смещение буквально на несколько градусов на политической шкале делало русских людей не только разными сторонами политической дискуссии, но и личными врагами.

В этом состоял второй советский недуг — нетерпимость к инакомыслию. Тоталитарный строй сознания, закрытость к относительной правоте иного мнения, трезвость в отношении ограниченности твоих собственных убеждений — все эти непременные условия здорового человеческого сотрудничества были развеяны ветром большевизма в душах подсоветских людей. Оставались жёсткость и нетерпимость.

Эта жёсткость и нетерпимость проистекала из третьего недуга — потери веры и здоровой религиозной интуиции. Изгнанники второй волны совершенно не были богоборцами, многие из них на умозрительном уровне соглашались с необходимостью и полезностью присутствия веры в жизни, но сами утратили церковность, христианское сознание. Даже в тех случаях, когда вера сохранялась или возвращалась, она возвращалась на уровне православно-русского (для русских людей) церковного обряда, принадлежности «своей» общине. Глубокой, умной веры, нравственной христианской рефлексии, характерной для большинства общественных деятелей первой волны — Струве, Бердяева, Лосского, Левицкого, в них не было. Их советское образование и жизнь были внецерковными и уж тем более — внебогословскими.

Отсюда вытекал следующий недуг: уникальность, бесценность человеческой личности, не сводимой ни к каким земным корпорациям — класса, нации и т. п., многими эмигрантами второй волны плохо сознавалась. Большевицкий классовый подход, равно как и европейский национализм, отравили их духом главенства общих интересов над частными, представлением о человеке как о средстве для реализации политической доктрины, а не о доктрине как средстве для освобождения человека. В пределе целью виделось не столько общество свободных людей, сколько общество, «правильно» организованное на основании той или иной идеи — социалистической, имперской, монархической у русских, националистической у иных народов России. Мертвящий дух большевицкого тоталитаризма очень ощущался в этом подсознательном подходе к человеку как к средству для обретения «светлого будущего».

Столь понятная для англо-саксонского общества мысль, что в случае угрозы свободе и достоинству человека все люди должны объединить свои усилия в защите своей и своего ближнего свободы и достоинства, права на разномыслие, и уже восстановив свободу, позволить себе роскошь идейной борьбы друг с другом, — эта мысль русскими эмигрантами второй волны вовсе не принималась. В СССР было иначе. Там боролись за «чистоту рядов» против любых уклонов. Так же надо было действовать и в борьбе против СССР — за Россию, были убеждены многие.

Наконец, и чисто политический контекст послевоенного мира был против политической русской эмиграции, хотя объективно «холодная война» давала русским антикоммунистам сильнейшего и заинтересованного в них союзника — западные демократии, США, НАТО. Но вся беда была в том, что большая часть политически активной эмиграции и первой, и второй волны в послевоенной Европе была замарана сотрудничеством (коллаборационизмом) с нацистско-фашистскими режимами. Если коммунистический СССР действительно отличался от нацистской Германии не более, чем южный полюс отличается от северного (слова Черчилля), то англо-саксонские демократии отличались от тоталитарной Германии действительно кардинально. «Сессии парламента — не менее сильное оружие в войне с нацизмом, — повторял Черчилль, — чем флот и “спитфайеры”». В демократической Европе победившей антигитлеровской коалиции, заплатившей за победу миллионами жизней и безмерными страданиями сотен миллионов людей, вчерашние пособники тоталитарного агрессора не просто выносились на периферию общественной жизни — они преследовались и по закону, и даже без закона. В одной Италии в 1944–1946 гг. антифашисты безнаказанно убили несколько десятков тысяч своих политических противников, прибегая к простому самосуду (позднее об этих постыдных бессудных расправах предпочитали не вспоминать). Дух послевоенной Европы, США, британских доминионов был враждебен вчерашним власовцам и прочим ХИВИ, а сами власовцы вовсе не стыдились своего выбора, не раскаивались в нём, хотя в глубине души и понимали, что их нравственный выбор был далеко не безупречен. Это понимание уязвимости собственного выбора и слабости своего положения в победившем нацизм мире ожесточало беженцев и против приютивших их стран, и в отношениях друг с другом.

Политическая карта эмигрантских группировок послевоенной Европы была очень пёстрая. Появились десятки, часто карликовых, партий и объединений. Все они, как правило, находились в состоянии беспрерывной конфронтации между собой. Например, в одном лагере Парш насчитывалось среди ди-пи шесть политических партий: монархисты, солидаристы (НТС), власовцы, казаки, демократы и социалисты.

После десяти лет подпольного существования в Германии в 1948 г. публично заявил о себе НТС (половина членов его Совета были недавними узниками нацистских концлагерей). Появилось пять конкурирующих одно с другим власовских объединений. Долговечным оказался только молодёжный Союз борьбы за освобождение народов России (СБОНР), ставший в политическом спектре левее НТС. Союз отмежевался от Белого движения, называя себя преемником «кронштадтцев», и сблизился с социалистами старой эмиграции. Позднее СБОНР обосновался в Канаде.

Оживилось и правое крыло. Автор популярной книги «Дроздовцы в огне» генерал Туркул создал Комитет объединённых власовцев, не скрывавший своих симпатий к монархизму. Появился также Союз Андреевского флага, задуманный генералом Глазенапом как «военная организация, отрицающая февральские завоевания» и рассчитывавшая на поддержку бывших немецких военных кругов. Это оказалось иллюзией, и САФ распался в начале 1950-х гг. Молодой монархист первой эмиграции и власовец Арцюк создал и возглавил Российское общенациональное народно-державное движение (РОНДД). Принципиально отвергая Пражский манифест как «февральский», движение понадеялось на опору правых национальных сил в России и в Германии. Его политическая агрессивность вносила смуту в ряды эмиграции. В 1949 г. был проведён в Мюнхене монархический съезд с делегатами из двенадцати стран. Съезд провозгласил проживавшего в Мадриде Великого князя Владимира Кирилловича претендентом на престол. Его «программа» сводилась, в частности, к осуждению выдач власовцев и к призывам не смешивать СССР и Россию.

Год 1948-й был отмечен и громким процессом Виктора Кравченко, который ушёл в 1944 г. из советского посольства в Оттаве, долго скрывался от выдачи, написал книгу «Я избрал свободу», обличающую сталинский строй, а затем подал в суд на оклеветавший его французский коммунистический еженедельник «Леттр франез» и выиграл дело. В его пользу свидетелями выступали многие новые эмигранты.

В Париже был создан Союз борьбы за свободу России под председательством историка С.П. Мельгунова (1879–1956). Позднее он руководил Координационным центром антибольшевицкой борьбы. До своей смерти Мельгунов издавал тоненький, но ценный журнал «Свободный голос» и стал первым редактором возобновившегося литературно-общественного журнала «Возрождение». С 1947 г. стаза издаваться в Париже еженедельная антибольшевицкая газета «Русская мысль» в противовес просоветским и фактически — официозу посольства СССР в Париже «Русским новостям». В 1951 г. А.Ф. Керенский возглавил Российское народное движение.

В целом антикоммунистическая деятельность утратила свое стремление к элементарной солидарности. Каждая зарубежная организация разрабатывала свою собственную политическую программу и выступала в одиночку. Попытки нахождения общего языка проваливались одна за другой. Возобновились или появились различные печатные органы, главным образом правого толка: в Аргентине бежавший в 1930-е гг. из советского концлагеря в Финляндию Иван Солоневич стал издавать монархическую газету «Наша страна», в Австралии издавалось солидаристское «Единение», в Сан-Франциско оживилась газета «Русская жизнь», в Нью-Йорке монархический еженедельник «Знамя России» и многие другие. В 1950 г. в том же Нью-Йорке родился Российский антикоммунистический центр под председательством князя Белосельского-Белозерского, в который вошли 62 эмигрантские организации самого различного общественного профиля, но долго он не продержался.

Кроме того, выходцы из разных народов России — украинцы, латыши, грузины, армяне, северо-кавказские горцы, народы Поволжья, калмыки, буряты, туркестанцы — создавали свои политические движения, занимавшие непримиримые позиции в вопросе о национальной независимости. Все они видели в сталинской фразеологии «великого русского народа» продолжение «царского шовинизма», все исстрадались под большевиками и полагали большевиков русской властью, от которой надо бежать как можно дальше. С большинством русских антикоммунистических организаций, более или менее явно стоявших на позициях «единой и неделимой России», «националы» не желали сотрудничать.

С усилением «холодной войны» США предпринимают попытки консолидировать безнадёжно расколотое русское антикоммунистическое движение. Первая попытка в 1948 г. создать центр, объединяющий власовцев, НТС и монархистов, была неудачной, но побудила американцев в 1949 г. создать в Нью-Йорке для равновесия леводемократическую Лигу борьбы за народную свободу с участием меньшевиков.

Союз Мельгунова, Движение Керенского и Лигу борьбы, а также НТС и СБОНР американцы пригласили в августе 1951 г. в Штутгарт на совещание по выработке общей платформы. Керенский, Мельгунов и НТС отстаивали единство России, а СБОНР и Лига были готовы на компромиссы с сепаратистами. Сговорились на непредрешенческой платформе — праве народов свободным голосованием определить свою судьбу. Создана была Лига борьбы за народную свободу, в которой согласились участвовать СБОНР, НТС и Лига борьбы за свободу в России. Лига Борьбы за народную свободу была разрекламирована всеми СМИ западного мира. Однако в ней отказались участвовать меньшевики из-за присутствия власовцев и НТС. Российское зарубежье в целом тоже встретило предложение в штыки из-за участия в нем Александра Керенского.

Неудача побудила американцев предложить создание Американского комитета за свободу в России. Состоявшиеся в Висбадене в ноябре 1951 г. обсуждения между одиннадцатью организациями привели к новому расхождению: российские «непредрешенцы» полностью разошлись с представителями националистических группировок. Шесть национальных движений в Висбадене настаивали на независимости для их народов без всяких плебисцитов. Причём крайних сепаратистов из руководимого украинцами Антибольшевицкого блока народов (АБН) даже не приглашали. Русские же эмигранты более всего опасались повторения «розенберговщины» — ставки на расчленение России.

Поле того как представитель Американского комитета в Европе оказал на русские группы финансовое давление, НТС отказался участвовать в дальнейших заседаниях. В октябре 1952 г. было создано новое объединение под названием Координационный центр антибольшевицкой борьбы (КЦАБ) с центром в Мюнхене под председательством Мельгунова. КЦАБ получал в свое распоряжение созданную американцами радиостанцию «Освобождение» и основанный в Мюнхене Институт изучения СССР.

В 1952 г. в переговоры включилось ЦОПЭ — Центральное объединение послевоенных эмигрантов, то есть перебежчиков из Советской армии. Ещё в 1946 г. их, опросив, возвращали в СССР на суд за «измену родине», теперь же стали финансировать. В послевоенные годы из Группы советских войск в Германии бежало около 13 тысяч человек. ЦОПЭ создал в 1950 г. автор книги «Берлинский Кремль» Георгий Климов на американские средства. Организация проявила с самого начала активную деятельность, издала ряд ценных книг и выпускала общественно-литературный сборник «Мосты». Но после прекращения американских субсидий ЦОПЭ добровольно самоликвидировалась в 1960 г.

В США существенную политическую роль играли преподававшие на кафедрах русской истории М.М. Карпович (Гарвард) и Г.В. Вернадский (Йель), позже Н.В. Рязановский (Калифорнийский университет), создавшие школу россиеведения, переросшую в советологию. Некоторое политическое влияние при Госдепартаменте имели и меньшевики, издававшие в Нью-Йорке до 1965 г. «Социалистический вестник» и причастные к американскому либерально-антикоммунистическому журналу «New Leader».

Переговоры о едином антибольшевицком фронте народов России не привели ни к какому положительному результату. Соединённые Штаты убедились, что российское антикоммунистическое движение создать невозможно — все партии и союзы находятся друг с другом в постоянном конфликте. Американские чиновники, ответственные за этот проект, разводили руками: какие странные эти русские — каждый в отдельности умный, смелый, всё понимающий человек, а все вместе — скандал и ничто. Сами русские эмигранты тоже переживали неудачу всех попыток объединения. «Где три русских соберутся — там четыре партии», — горько шутили они. Американцы первоначально думали создать русскую эмигрантскую радиостанцию — мощное средство воздействия на подсоветскую Россию, организовать большое книгоиздательство, поддержать периодические издания. Никогда раньше ни одно зарубежное правительство не готово было так поддерживать русскую эмиграцию, как США, видевшие в русских антикоммунистах своих союзников в «холодной войне». Раньше о таком можно было только мечтать…

Но убедившись в том, что в русской эмигрантской среде все ведут войну со всеми, американцы отказались искать эмигрантского хозяина радиопередач и прямо подчинили радио «Освобождение» (позже «Свобода») одноимённому Американскому комитету. Станция вышла в эфир в дни смерти Сталина. Её передачи были главным образом посвящены внутрисоветским делам, в них была и сатира на советских вождей, и много критики советских порядков. Под одной крышей с большой русской редакцией работало несколько небольших, ведавших передачами на других языках СССР.

Ещё до создания радио «Освобождение», в самом начале «холодной войны», чтобы парировать одностороннюю информацию, подававшуюся населению за «железным занавесом», и объяснять американскую политику, США начали 17 февраля 1947 г. передачи «Голоса Америки» на русском языке, посвященные главным образом международным отношениям и жизни в США. В июне 1950 г. вышло в эфир радио «Свободная Европа», вещавшее на языках Восточной Европы. В октябре начались русскоязычные передачи «Радио Канада», а в 1951 г. в Мюнхене открылась европейская редакция «Голоса Америки», откликавшаяся прежде всего на события в СССР. Её передачи, как и начатое ранее вещание британской корпорации Би-Би-Си, приобрели в Советском Союзе широкий круг слушателей. В 1963 г. начала вещать на русском языке из Кёльна и «Немецкая волна».

Политическое руководство всеми этими передачами было в руках западных чиновников, но тексты писали и дикторами были уроженцы соответствующих стран, находившие свой подход к слушателю. Возможно, что несколько сот русских эмигрантов, прошедших за 40 лет через штат западных «голосов», сделали больше для изменения политического строя в СССР, чем вся разноголосица послевоенных русских союзов, партий и движений. В «голосах», работали люди с разными биографиями: Белые эмигранты 1920-х гг. и их дети, советские перебежчики 1930-х гг. и послевоенных лет, власовцы и члены НТС, известные литераторы и журналисты и те, кто создал себе имя уже на радио.

Как государственные радиостанции, «голоса» были связаны государственной политикой и дипломатическим этикетом. Они не могли призывать, скажем, к свержению сталинского строя. Именно поэтому по мере обострения «холодной войны» зрела мысль, что надо создать независимую от правительств радиостанцию, выражающую точку зрения российской эмиграции. Однако здесь союзников постигла неудача.

Работа на радио представляла собой одно крыло политической деятельности послевоенной эмиграции. Другое представляла работа НТС, прямо призывавшего к свержению советской власти. Поскольку революция немыслима без активного или хотя бы пассивного участия армии, то уже в 1948 г., когда масса беженцев думала только об отъезде за океан, подальше от Советской армии, НТС направил своих людей в Берлин для контактов с этой армией. Чтобы снять сомнения в том, возможна ли вообще в СССР революция, член совета НТС Владимир Поремский выдвинул «молекулярную теорию» революции в тоталитарных условиях. Теория эта предполагала создание множества малых групп (по 2–3 человека), между собою не связанных, но дающих о себе знать, рисуя символы НТС и лозунги на стенах, и получающих указания от находящегося за рубежом центра по радио и в листовках. Следуя этой схеме, НТС в 1950 г. расширил свои типографские мощности и наладил передачу литературы через советских моряков в западных портах. «Молекулярная теория» предусматривала и «каркас» организации — опорные точки из членов НТС, с Запада ведущих по радио двустороннюю связь с центром.

Как справедливо утверждал Поремский, молчаливое недовольство сталинским режимом было никем не отрицаемой реальностью. Не теряя времени, НТС приступил к отстройке собственных каналов связи. Напечатанная на Западе литература закладывалась в ящики с товарами, идущими в страну, сбрасывалась в непромокаемых обёртках в реки, текущие через границу. С начала пятидесятых годов миллионы листовок и лёгких брошюр забрасывались в СССР при помощи больших воздушных шаров дальнего действия, изготовляемых своей специальной «бригадой». Более 20 метров в диаметре, эти шары поднимали до 90 килограммов полезного груза и пересекали огромные расстояния. Специальный сбрасыватель, тоже самодельный, обеспечивал разброску литературы каждые 400–500 километров на пути полета. Получателям рекомендовалось создавать не связанные между собой миниатюрные группы и слушать передачи «Свободной России».

НТС наладил в 1951 г. собственное радиовещание, которое началось с любительского передатчика на частоте военных раций. С годами оно значительно усовершенствовалось и усилилось. Позывные «Радио Свободная Россия» — музыкальная фраза из Пятой симфонии Чайковского — звучали в эфире до 1976 г. Ряд лет станция, смонтированная на старом грузовике, колесила по европейским лесам, каждый день меняя месторасположение. Ежедневно, зимой и летом, по пояс в снегу и под проливным дождём, забрасывали «радисты» антенну на деревья повыше и пускались в десятичасовую дуэль с десятками «глушилок». В 15-20 километрах в другой машине сидел «наблюдатель» и на катодном экране следил за тем, как «глушилка» искала в эфире передатчик НТС. Вот сейчас сядет на волну! «Пять вправо!» или «Три влево!» — передавал наблюдатель по радиотелефону, и «Свободная Россия» уходила в сторону, выигрывая три-четыре минуты незаглушённого вещания.

Усиливая свою мощность, радиостанция перестала быть передвижной. Высокие «направленные» антенны концентрировали волны на восток, до Урала. Одновременно слегка сокращённые передачи транслировались также мощными тайванскими и южнокорейскими радиостанциями. Выявить слушателей таких радиопередач было для КГБ очень сложно, так как число радиоаппаратов, оборудованных для приёма коротковолновых передач, было в СССР велико.

Пока закрыты архивы КГБ этого периода, трудно сказать, каких успехов добился Союз в России, но знали о его деятельности очень многие и благодаря его собственным действиям, и из-за того, что в советской прессе регулярно помещались статьи о «самой злобной эмигрантской организации». В самой же эмиграции молодёжь в послевоенное первое десятилетие с энтузиазмом вступала в Союз или становилась его «друзьями», так как Союз предлагал живую работу, доступную каждому в борьбе за Россию — от работы в закрытом секторе до контактов с советскими людьми, приезжающими на Запад.

В 1951–1956 гг. США пытались перейти от стратегии «сдерживания» коммунизма к стратегии «освобождения» и с этой целью поддерживали различные эмигрантские группировки. НТС они дали возможность переброски своих людей в СССР по воздуху при условии, что НТС будет делиться с ними политической информацией, но не информацией военной (НТС не желал исполнять роль разведки) и не будет выдавать своих контактов в России. Парашютистов готовили в секретной «каркасной школе», где большинство преподавателей были молодые эмигранты. С 1952 г. американскими самолётами было заброшено 13 человек, пока 27 мая 1953 г. ТАСС не сообщил, что четверо парашютистов, «засланных для саботажа, террора и шпионажа», захвачены и расстреляны. Это Сергей Горбунов, Александр Лахно, Александр Маков и Дмитрий Ремига — молодые члены Союза, видевшие в работе на родине свой долг. После их казни полёты были сразу отменены, но остальные парашютисты были обнаружены далеко не стразу: аресты продолжались до 1960 г. В приказе по МВД от 5 ноября 1953 г. НТС был назван «единственной эмигрантской организацией, активно действующей на территории Советского Союза» и «пользующейся широкой финансовой и технической помощью американской разведки».

4.3.22. Антикоммунистические движения на территории СССР

Во время войны число заключённых в СССР упало, отчасти из-за возросшей смертности, отчасти из-за ухода почти 1 млн на фронт в штрафные батальоны. Три месяца службы в штрафном батальоне засчитывались за 10 лет лагеря. После войны, в результате новых репрессий, население лагерей достигает в 1950 г. максимума — 2,6 млн человек (не считая заключённых в тюрьмах), что составляло 3,5% всего занятого населения страны. Число спецпоселенцев достигло к 1953 г. 2,7 млн человек — втрое больше, чем в 1939 г.

Из-за секретности всей лагерной системы на Западе бытовали преувеличенные представления о числе заключённых в СССР: исследователи называли цифры от 8 до 12 млн и более. Но это, безусловно, преувеличение. Ускоренный рост наблюдается в 1932–1935 гг. в связи с коллективизацией и «законом о трёх колосках», затем в 1938 г. в связи с ежовщиной и перед войной с Германией в связи с присоединением западных областей. По существующим оценкам, за 25 лет через сталинскую систему лагерей прошло 18 млн человек, из них более 3 млн по «контрреволюционным», политическим статьям. Значительно большее число узников, получивших сравнительно короткие сроки по «уголовным» или «бытовым» статьям, тем не менее были на деле жертвами политического режима. Сложнее вопрос о том, сколько узников лагерей погибло. Официальные данные о смертности в лагерях выражены как процент от среднегодового числа заключённых и показывают повышенную смертность в 1933 г. (15,3%), в 1938 г. (5,4%) и особенно во время войны: в 1942 и 1943 гг. (24,9% и 22,4%). Только в 1956 г. смертность в лагерях снизилась до уровня гражданского населения среднего возраста — 0,4%. То есть даже в «благополучные» годы до войны лагерная смертность была в 6–12 раз выше гражданской. Процентным данным соответствуют следующие абсолютные цифры умерших по периодам: 1930–1933 гг., — 77 712; 1934–1940 гг., — 302 668; 1941–1945 гг. — 1 088332; 1946–1956 гг. — 281 066. Итого — 1 749 777.

В этих цифрах, вычисленных по официальным показателям смертности, бросается в глаза число умерших в сталинских лагерях во время войны. Оно того же порядка, что число советских военнопленных, умерших в гитлеровских лагерях: здесь почти 1,1 млн — там 3,3 млн. При этом цифры смертности в сталинских лагерях далеко не полные. Они опираются на лагерные больничные отчёты. В них не входят не попавшие в лагерные больницы — погибшие на лесоповале, расстрелянные охраной, умершие в тюрьмах и при пересылке. Ради улучшения статистических показателей зэков порой отпускали по инвалидности, чтобы они умирали дома. Полный баланс арестованных, умерших и вышедших на свободу, с выделением арестованных повторно, никогда подвёден не был.

Как мы помним, в заключительных строках романа «Доктор Живаго» Борис Пастернак писал: «Хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но всё равно предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание». Это предвестие широко разнеслось лишь после смерти Сталина и XX съезда КПСС — через 11 лет после войны. В ранние же послевоенные годы активное сопротивление было сосредоточено на двух флангах — вооружённой борьбы и интеллектуального подполья.

Военные действия на территории Советского Союза не прекратились в День победы 9 мая 1945 г. «Третья гражданская» война продолжалась. Повстанческие отряды боролись против советской власти: на Украине — созданная весной 1943 г. Украинская повстанческая армия (УПА); в Литве — Армия освобождения, ведшая свою преемственность от довоенного литовского государства, а также на Брянщине и Орловщие, где продолжали действовать созданные в Локотском округе отряды РОНА. Последняя их группа была подавлена войсками МГБ в деревне Лагеревка Брянской области в феврале 1951 г. Репрессии против военных и гражданских деятелей Локотского округа продолжались и после подавления повстанцев, до 1970-х гг. В 1944 г. через фронт в Белоруссии для партизанской борьбы против советской власти перешла и группа НТС Георгия Хомутова, но была, по-видимому, к 1946 г. подавлена.

Следуя программе Организации украинских националистов (ОУН), украинские повстанцы выступали за «незалежну» (независимую) Украину, но в остальном их цели были сродни целям русских антикоммунистов: упразднение колхозов, передача земли в собственность крестьянам на основе семейного землевладения, но без возвращения собственности «помещикам и капиталистам» (которые в этом регионе были польского происхождения), свобода торговли и общественных организаций.

Размах послевоенного повстанческого движения выяснился главным образом по архивным материалам МВД на Украине и в Прибалтике. Было убито около 200 тысяч повстанцев, большинство из них на Западной Украине; 340 тысяч было взято в плен и осуждено на 20–25 лет исправительно-трудовых лагерей. Они сыграли ключевую роль в лагерных восстаниях после смерти Сталина. Повстанцы, со своей стороны, убили около 15 тысяч советских чиновников, главным образом в сельской местности, и 13 тысяч военнослужащих карательных отрядов (соотношение смертей карателей к смертям покоренных 1:15, как и в Гражданскую войну). На одной только Западной Украине для «искоренения бандитизма» были задействованы войска численностью в 131 тысячу человек. После зачистки повстанческих районов около 400 тысяч украинцев и 250 тысяч балтийцев были отправлены вглубь СССР на спецпоселение. Командующий УПА генерал Роман Шухевич был убит в бою в предместье Львова, а ушедшие в эмиграцию лидеры ОУН Лев Ребет и Степан Бандера были там убиты в 1957 и 1959 гг. советскими агентами.

Существенным шагом в борьбе с украинским национализмом было запрещение Греко-Католической (униатской) Церкви, которая в 1946 г. была насильственно объединена с Православной. Но подпольно униатская Церковь продолжала существовать все годы коммунистической власти.

В Прибалтике антикоммунистические вооружённые формирования составляли в 1945 г. в Литве — 30 тысяч бойцов, в Латвии — 15 тысяч, в Эстонии — 10 тысяч. Организованное партизанское движение продолжалось в Латвии и Эстонии до 1950 г. В Латвии последнее сражение национальной партизанской армии с войсками МГБ произошло в феврале 1950 г. В Литве около 5 тысяч бойцов продолжали борьбу до конца 1952 г., когда руководство движения, видя бесперспективность сопротивления. предложило бойцам самодемобилизоваться и бороться за свободу Литвы мирными средствами. За эти семь лет бойцы сопротивления казнили около 13 тысяч своих соотечественников за сотрудничество с советскими оккупантами.

Некоторые отряды не согласились на самороспуск и продолжали борьбу до конца 1954 г. Ряд видных партизанских командиров согласились стать агентами МГБ (Декшниш, Маркулис, поэт Кубилинскас) и выдали своих соратников. В результате — тысячи партизан и членов их семей, вплоть до малых детей, были уничтожены истребительными отрядами МГБ.

Через отряды сопротивления в Литве прошло около ста тысяч человек, в Латвии — 40 тысяч, в Эстонии — 30 тысяч. Чтобы подавить сопротивление, МГБ уничтожались не только бойцы и их семьи, но вся поддерживающая их общественная среда. В 1945–1951 гг. около 9% населения Балтии было депортировано в Сибирь и Казахстан. Особенно многолюдной была депортация 1949 г.

Особой формой вооружённой (или частично вооружённой) борьбы против сталинской диктатуры были восстания в исправительно-трудовых лагерях. Во время войны строились планы заброски десантов русских добровольцев в районы расположения лагерей, чтобы открыть «второй фронт гражданской войны», но немцы в итоге поддержать такую операцию отказались. Волна беспорядков, забастовок и восстаний в лагерях, начавшаяся после войны, при жизни Сталина не прекращалась.

Весной 1946 г. восстания на Колыме, в Устьвымлаге и Джезказгане. В 1947 г. вооружённый побег около 50 заключённых со строительства атомного объекта «Арзамас-16» (Саров). Все бежавшие были окружены отрядами МГБ и убиты. Летом 1948 г. происходит восстание заключённых офицеров Советской армии в Печорских лагерях под руководством полковника Бориса Мехтеева. Они пошли с оружием на Воркуту поднимать другие лагеря. Отряд Мехтеева был рассеян при помощи боевой авиации. В том же году восстают под руководством полковника Воронина заключённые, строящие железную дорогу Сивая Маска — Салехард. В 1949 г. происходит массовый вооружённый побег из Нижнего Атуряха на Колыме под руководством Семёнова. Все участники побега были убиты. В этот же год вспыхнуло вооружённое восстание на приисках Эльгенуголь на той же Колыме. В 1950 г. вновь восстаёт Салехард под руководством осуждённого за «контрреволюционную деятельность» генерал-лейтенанта Беляева, в том же году — восстание в Тайшете. В 1951 г. — вооружённое выступление в Краслаге, в результате которого 64 восставших убиты, попытка вооружённого побега заключённых в Джезказгане и голодовка на Сахалине. В январе 1952 г. голодовка 5 тысяч заключённых в Экибастузе в знак протеста против убийства заключённых конвоирами. В том же году восстания заключённых в Коми АССР и в Красноярском крае вооружённое восстание на строительстве заполярной дороги Салехард — Игарка, возглавляемое Ершовым.

Борьба повстанцев с превосходящими силами советской системы была заведомо безнадёжной, и всё же они её упорно вели. Почему? Одна причина — жизненная: если тебе все равно грозит расстрел, то лучше погибнуть в бою, чем — сдавшись противнику. Советская власть на Украине пять раз обещала повстанцам амнистию, если они сложат оружие, но они ей, как видно, не очень верили (расстрелянным в Крыму солдатам Врангеля тоже была обещана амнистия). Другую, философскую причину определил мыслитель из русского зарубежья член НТС Роман Редлих: «Мы боремся против большевизма не потому, что наша победа близка или даже возможна, а потому, что борьба — это единственное нравственно достойное поведение по отношению к большевизму».

Сопротивление не обязательно было вооружённым. Среди студентов, большинство которых после войны составляли бывшие фронтовики, оно приняло вполне мирный вид неформальных кружков.

Об одном из студенческих кружков его участник вспоминает:

«Понятием “катакомбная культура” воспользовались я и мои друзья в 1949 г. для того, чтобы определить, чем мы хотим заниматься. Я в то время учился в Академии художеств и одновременно на философском факультете МГУ и обнаружил, что при существующей системе образования мы, после огромных трудов и нагрузки, выйдем из университета безграмотными людьми. <…> Мы решили заниматься самообразованием. Никаких политических задач мы перед собой не ставили. <…> Однако все мы понимали, что самообразовываться надо широко и что чтение, скажем, Троцкого, или Святого Августина, или Оруэлла, или Бердяева — наказуемо. Потому и нужна конспирация. <…> Только четыре человека знали, что делают. Остальные принимали косвенное участие. Чем мы занимались? Ещё до самиздата нам удалось перевести Оруэлла и напечатать его в ограниченном числе экземпляров. Ещё до Самиздата мы частично доставали, а частично копировали весь круг “веховцев" — Шестова, Лосского, не говоря уже про Соловьёва. Мы слушали доклады. <…> Поскольку мы знали, что создание любой серьёзной группы карается законом, мы разыгрывали из себя весёлых пьяниц. Мы писали песни, которые потом пела вся студенческая Россия, не подозревая, кто их автор. В том числе “Лев Николаевич Толстой”, “Венецианский мавр Отелло”, “Входит Гамлет с пистолетом”, “Я бил его в белые груди”. Последнюю пели в вагонах нищие, принимавшие иронию всерьёз. Некоторые из бывших участников кружка стали в период оттепели довольно крупными функционерами. <…> Сплетение между “катакомбной культурой” и правящим слоем — сложнее, чем кажется на первый взгляд» (Эрнст Неизвестный. Говорит Неизвестный. Frankfurt: Посев, 1984. С 37–39).

Между этими двумя полюсами — повстанческим движением и культурным подпольем — существовал целый спектр политически оппозиционных настроений. Ещё в последние годы войны в газеты стали поступать многочисленные письма в редакцию с предложениями послевоенных реформ: расширять товарно-денежные отношения, создавать акционерные общества, развивать кооперативное движение. Все эти предложения отправлялись в архив с пометкой «вредные взгляды». Но взгляды эти укрепились после войны и среди фронтовиков, повидавших Европу, и среди 14–16-летних юнцов, не выносивших газетных статей о счастливой жизни, когда кругом люди умирали от голода. В Воронеже была раскрыта подпольная Коммунистическая партия молодёжи, насчитывавшая 50 членов и выступавшая за демократические свободы. В Москве существовал Союз борьбы за дело революции, рассматривавший октябрьский переворот как контрреволюцию. Подобного рода группы возникали в Ленинграде. Челябинске, Свердловске и других городах. Их коммунистическая символика объясняется тем, что доступа к другой у них не было. Большинство этой молодёжи было «наивными коммунистами», то есть реагировали буквально на обещание справедливости и равенства, в то время как вокруг них, нередко в их семьях, царил режим бесстыжих привилегий, вопиющего неравенства между роскошью начальственного быта и нищетой простого народа, постоянного двуличия. Трое членов московского Союза были расстреляны, 13 осуждены на лагерные сроки от 10 до 25 лет. В Ленинграде три члена Марксистской рабочей партии были расстреляны, 9 получили сроки от 10 до 25 лет.

Но что-то изменилось в русском «подсоветском обществе». Жестокости коммунистического режима больше не сковывали страхом. Напротив, они возбуждали, подвигали на сопротивление и даже на высмеивание тирана. По стране всячески вышучивали плакат с «мудрым изречением вождя»: «Жить стало лучше, жить стало веселее». То в подписи «Сталин» подписывали в конце букву «у» — жить веселее и лучше стало Сталину, то распевали стишки: «Жить стало лучше, жить стало веселее — шея стала тоньше, но зато длиннее». Смех и бесстрашие убивали режим не хуже повстанческих пуль. Многие уже давно расшифровывали буквы СССР как «Смерть Сталина Спасет Россию».

В. Левентейн. По-над нарами табачный дым… М.: Русский путь, 2008 г.

4.3.23. Отношение общества к смерти Сталина. Март 1953 г.

В ночь с 28 февраля на 1 марта Маленков, Берия, Булганин и Хрущёв очередной раз собутыльничали со Сталиным на его «ближней даче» в Кунцево. Вечером 1 марта 1953 г. Сталина, лишившегося речи и способности двигаться, обнаружили в его личных покоях сползшим с дивана на пол сотрудники охраны. Вождя сразил инсульт, — но по заведённому правилу в личные покои без вызова входить не мог никто. Когда охрана решилась открыть, наконец, бронированную дверь, Сталин уже много часов как был без сознания. Стали звонить начальству. В ночь с 1 на 2 марта на дачу приезжали Хрущёв, Булганин, Берия и Маленков, но они почему-то приказали охране не беспокоить Сталина. Врачи появились на даче только утром 2 марта и констатировали кровоизлияние в мозг. Ближайшее окружение некоторое время наблюдало агонию Сталина (он несколько раз, казалось, приходил в себя), и убедившись, что вождь обречён, немедленно занялось переделом власти. Медицинский журнал о болезни вождя был, видимо, уничтожен. Политическая инициатива оказалась в руках Берии, который согласовал с Маленковым распределение государственных постов.

Вечером 5 марта в Кремле состоялось беспрецедентное, в нарушение всех советских установлений, совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Президиума Совета министров и Верховного Совета СССР. Сталин ещё был жив, когда, по предложению Берии, новым главой правительства стал Маленков. В свою очередь Маленков предложил Берию своим первым заместителем и главой Министерства внутренних дел, то есть всего карательно-репрессивного аппарата. Сталинские ветераны-олигархи оттеснили от власти более молодых выдвиженцев и сформировали, в нарушение партийного Устава и решений недавнего съезда, узкий Президиум. В его состав вошли Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Хрущёв, Булганин, Каганович, Сабуров и Первухин. По официальной версии, 5 марта в 21:50 Сталин скончался.

Новые лидеры, опасаясь массовых волнений, хотели «подготовить» народ к смерти «отца народов». Рано утром 4 марта диктор Ю. Левитан зачитал по радио сообщение о болезни Сталина. Вскоре все радиостанции СССР начали передавать классическую музыку и периодические бюллетени о состоянии здоровья вождя. А в 6 утра 6 марта радио объявило о смерти Сталина. Позже последовало объявление о том, что гроб с его телом будет установлен в Колонном зале Дома союзов и будет открыт для прощания в течение двух дней.

Миллионы людей ощущали в те дни потрясение, растерянность и страх. В армии и на улицах были разговоры о том, что подлые врачи-убийцы и, возможно, евреи стали причиной смерти Сталина. Сотрудники посольства США отмечали, что многие люди «просто сошли с ума», «плачут на улицах». Даже многие жертвы сталинских репрессий, дети расстрелянных «врагов народа» и те, кто критиковал отдельные стороны советского режима, были подавлены и плакали. Общей была мысль: как жить дальше? Не будет ли хуже? Не будет ли новой войны? Профессор МГУ русский историк С.С. Дмитриев записал в личном дневнике: «Великая, гигантская эпоха это тридцатилетие: она всем наполнена, и больше всего Сталиным».

Но были и другие русские люди, которые не боялись радоваться смерти тирана. В лагерях и тюрьмах заключённые бросали в воздух шапки и кричали «свобода!». В Пензенской области одна колхозница, по донесению госбезопасности, заявила: «Я ему сама вырою могилу и закопаю».

5–6 марта сотни тысяч людей, москвичей и иногородних, ринулись к Дому союзов увидеть тело Сталина. Беспомощность милиции, не привыкшей контролировать гигантские массы людей, привела к кровавой давке в районе Садовой-Самотёчной. Были задавлены сотни людей, прежде всего женщин, пожилых людей и подростков. Ходынка при восшествии на престол Николая II повторилась при «сошествии с престола» Иосифа Сталина.

Деятели культуры, писатели, поэты и просто «трудящиеся» предлагали правительству наперебой проекты увековечивания «великого» усопшего, один грандиознее другого. Массовая истерия, однако, быстро спадала. Новые руководители давали понять, что никакой катастрофы не произошло, жизнь продолжается, и она, возможно, будет лучше и легче, чем при Сталине. На это указывала сама скоропостижность «прощания» с вождём («прощание» с Лениным в 1924 г. длилось много дней). Историк Дмитриев записал в дневнике: «Впечатление каких— то геолого-политических смещений целых пластов, могучих слоёв, смещений быстрых, продуманных, давно выношенных. Решения и действия (новых руководителей. — Отв. ред.) быстрые, слаженные».

9 марта на Красной площади прошла церемония похорон. Половина из присутствовавших там «представителей трудящихся» были сотрудники госбезопасности. Многие заметили, что новые руководители СССР прощались со Сталиным без особых эмоций (за исключением Молотова). Все проекты «увековечивания памяти вождя», включая даже дом-музей на его даче, остались на бумаге. Забальзамированное тело генералиссимуса «всех времён и народов» было помещено в Мавзолее рядом с Лениным. В течение последующих восьми лет советские руководители приветствовали проходящих мимо демонстрантов с трибуны, на которой было выложено два слова — «Ленин. Сталин». Портреты Сталина и его статуи остались на своих местах, именем покойного по-прежнему назывались города, поселки, заводы, корабли и трудовые коллективы.

А.А. Фурсенко. Россия и международные кризисы. Середина XX века. М.: Наука, 2006.

Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М.: Терра, 1991.

А.И. Микоян. Так было. Размышления о минувшем. М.: Вагриус, 1999.

R.B. Levering, V.D. Pechatnov. Debating the Origins of the Cold War. Lanham: Rowman & Littlefield, 2002.

Другая война. 1939–1945 // Под общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. М., 1996.

М.М. Наринский. История международных отношений 1945–1975. М.: РОССПЭН, 2004.

М.В. Шкаровский. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущёве (1939–1964). М.: Крутицкое подворье, 1999.

Donald Busky. Communism in History and Theory. Asia, Africa and the Americas. Westport, CT: Praeger, 2002.

Donald Busky. Communism in History and Theory. The European Experience. Westport, CT: Praeger, 2002.

Michael Kort. The Soviet Colossus: History and Aftermath. 6th ed. Armonk: M.E. Sharpe, 2006.

[1] СД — Sicherheitsdients, нацистская секретная служба безопасности, разведывательное управление СС. Сформирована в марте 1934 г.

[2] ОУН — Организация Украинских националистов. Степан Андреевич Бандера (1909–1959) — лидер организации.

Подписано в печать 27.09.2010 Формат 70x90/16 Уcл. печ. л. 60,84 Доп. тираж 4500 экз. Заказ № 8218 Общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том. 2; 953000 — книги, брошюры Санитарно-эпидемиологическое заключение № 77.99.60.953.Д.012280.10.09 от 20.10.2009 г.

141100, Россия, Московская область, г. Щёлково, ул. Заречная, д. 96

Свои замечания, вопросы и мнения по поводу книги автора просят присылать на электронный адрес: russiaxx@gmail.com Наши электронные адреса:

Отпечатано с готовых файлов заказчика в ОАО «ИПК «Ульяновский Дом печати». 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14

Силы и средства	Действующая против Финляндии армия СССР	Финляндия
1. Пехота (в тыс.)	350	337
2. Танки	около 2 тыс.	15
3. Артиллерия	2,4 тыс.	530
4. Авиация	1,7 тыс.	114
5. Военно-морские силы	158 кораблей и 45 подводных лодок	67 кораблей и 5 подводных лодок

Категории потерь	СССР	Финляндия
1. Убитые, умершие от ран	ок. 150 тыс.	19 576
2. Пропавшие без вести	17 тыс.	4 101
3. Военнопленные	ок. 6 тыс. (вернулись 5 465)	От 825 до 1 тыс. (вернулись ок. 600)
4. Раненые, контуженые, обмороженные, обожжённые	325 тыс.	43 557
5. Самолёты (в шт.)	640	62
6. Танки (в шт.)	650 уничтожены, ок. 1,8 тыс. подбиты, ок. 1,5 тыс. вышли из строя по техническим причинам	?
7. Потери на море	подводная лодка «С-2»	вспомогательный сторожевой корабль, буксир на Ладоге

Параметры	На 1 января 1939 г.	На 22 июня 1941 г.
Личный состав	2 млн 485 тыс.	5 млн 774 тыс.
Дивизии	131	316
Орудия и миномёты	55 800	117 600
Танки	21 100	25 700
Боевые самолёты	7 700	18 700

Параметры	Общее состояние		В том числе в западных округах СССР
Дивизии	Немецкая оценка	Реальность	Немецкая оценка	Реальность
Стрелковые	175	198	150	113
Танковые	7	61	7	44
Моторизованные	0	31	0	22
Кавалерийские	33	13	25	7
ВСЕГО	215	303	182	186
Танковые бригады	43	0	38	0

	Красная Армия	Вермахт и союзники	Соотношение сил
Дивизии	190	166	1,1 : 1
Личный состав	3 млн 289 тыс. 851	4 млн 327 тыс. 500	1 : 1,3
Орудия и миномёты	59 787	42 601	1,4: 1
Танки и штурмовые орудия	15 687	4 171	3,8 : 1
Самолёты	10 743	4 846	2,2 : 1
Дивизий в стратегическом резерве	51	28	1,8 : 1
В том числе танковых и моторизованных	16	2	8: 1

8 июля в районе Белосток — Минск	334 571
16 июля в районе Могилёва	35 тыс.
5 августа в районе Смоленска	309 110
9 августа в районе Умани	103 тыс.
19 августа в районе Гомеля	78 тыс.
23 августа в районе озера Ильмень	18 тыс.
30 августа в излучине Днепра	84 тыс.
4 сентября в Эстонии	11 тыс.
15 сентября в районе Демянска	35 тыс.
26 сентября в Киевском «котле»	665 212
30 сентября в Лужском окружении	20 тыс.
ИТОГО	около 1,7 млн

	Личный состав (чел.)	Орудия и миномёты	Танки	Самолёты
Группа армий «Центр»	1,92 млн (42 %)	14 000 (33 %)	1 570 (70 %)	1 390 (60 %)
Западный, Резервный Брянский фронты	1,25 млн	10 524	1 044	545

	Личный состав (чел.)	Орудия и миномёты	Танки (в т. ч. немецкие штурмовые орудия)
Вермахт	305 239 (в том числе 77 820 безвозвратные)	3 500	950
Красная Армия	1 805 923 (в том числе 926 244 безвозвратные)	21 748	4 171

	1941	1942	1943	1944
Танки (тыс. штук)	6,5	24,0	24,1	29,0
Боевые самолёты (тыс. штук)	12,5	21,7	29,9	33,2
Артиллериские орудия (тыс. штук)	40,2	121,7	130,3	122,5

Танки (тыс. штук)	12,7
Боевые и транспортные самолёты (тыс. штук)	22,1
Противотанковые и зенитные орудия (тыс. штук)	13,0

Грузовики (тыс. штук)	376
Джипы (тыс. штук)	51
Мотоциклы (тыс. штук)	35

Предмет	Доля ввоза по ленд-лизу в сумме ввоза и отечественного производства
Металлорежущие станки	28%
Ж.-д. рельсы	29%
Авиабензин	32%
Порох	35%
Медь	42%
Алюминий	49%
Автомобили (всех видов)	62%
Ж.-д. локомотивы	71%

Годы войны	Количество военнопленных	В том числе перебежчиков
1941	3,8 млн	200 тыс.
1942	1,65 млн	79 769
1943	565 тыс.	26 108
1944	147 тыс.	9207
Январь–март 1945	34 тыс.	9
Всего (вместе с 1945)	6,2 млн	315 тыс.

Национальности	Количество
Русские	Ок. 400 тыс. (в т. ч. в казачьих частях — 80 тыс.)
Украинцы	Ок. 250 тыс.
Белорусы	Ок. 20 тыс.
Литовцы	37 тыс.
Латыши	90 тыс.
Эстонцы	70 тыс.
Народы Казахстана и Средней Азии	Ок. 180 тыс.
Народы Северного Кавказа	28 тыс.
Грузины	Ок. 20 тыс.
Армяне	18 тыс.
Азербайджанцы	38 тыс.
Народы Поволжья	40 тыс.
Крымские татары	20 тыс.
Калмыки	5 тыс.
Ингерманландские финны	Ок. 5 тыс.
Советские немцы	20 тыс.
ВСЕГО	Ок. 1,24 млн

1941	86 865
1942	155 245
1943	126 380
1944	119 448
1945	152 691
ИТОГО	640 629 человек

1941	1 769 152 (57,1 %)
1942	1 754 472 (51,4 %)
1943	1 521 633 (52,5 %)
1944	1 449 507 (51 %)
1945	1 183 723 (46,5 %)
ИТОГО	7 678 487 человек

1941	115 484 (6 %)
1942	352 560 (25 %)
1943	267 826 (22,4 %)
1944	114 481 (9 %)
1945	81 917(6 %)
ИТОГ	932 268 человек

Германия		СССР
Лётчики	Число побед	Лётчики	Число побед
Эрик Хартман	352	Иван Фёдоров	Официально: 96
			Реально: 134
Герхард Баркгорн	301	Александр Покрышкин	Официально: 59
			Реально: 110
Гюнтер Ралль	275	Иван Кожедуб	62
Отто Киттель	267	Григорий Речкалов	58
Вальтер Новотны	258	Николай Гулаев	57
Эрих Рудорффер	222	Кирилл Евстигнеев	52
Герман Граф	212	Дмитрий Глинка	50
Гельмут Липферт	202	Александр Клубов	50

КАТЕГОРИИ ДЕПОРТИРУЕМЫХ	ГОДЫ
1. Казаки из Притеречья	апрель 1920
2. Казаки из Семиречья	1921
3. Гуманитарная интеллигенция дореволюционной России	сентябрь 1922
4. Бывшие помещики и крупные землевладельцы	1924–1925
5. Финны и поляки в приграничной полосе на Западе и Северо-Западе СССР	1929–1930
6. Корейцы в приграничной полосе на Дальнем Востоке СССР	1930–1931
7. «Кулаки» во время коллективизации	1930–1936
8. Рабочая сила на стройки первых пятилеток	1932
9. Откочёвка казахов во время искусственного голода	1933
10. Немцы и поляки в приграничной полосе на Западе СССР	1935–1936
11. Курды на Юге СССР	1937
12. Корейцы на Дальнем Востоке СССР	1937
13. Евреи и персы на Юге СССР	1938
14. Поляки и другие иностранцы в Западной Белоруссии и на Западной Украине	1940
15. Население приграничных районов Мурманской области	1940
16. Население аннексированных территорий и областей: Прибалтика, Западная Белоруссия, Западная Украина, Бессарабия, Северная Буковина	1941
17. Население областей, объявленных на военном положении	1941
18. Немцы и финны	1941–1942
19. «Трудармейцы»	1942–1943
20. Население Крыма и Северного Кавказа при отступлении Красной Армии	1942
21. Карачаевцы	август — ноябрь 1943
22. Калмыки	декабрь 1943 — июнь 1944
23. Чеченцы и ингуши	февраль — март 1944
24. Балкарцы	март — май 1944
25. Курды и азербайджанцы из Тбилиси	25 марта 1944
26. Бойцы ОУН, УПА и члены их семей	1944–1948
27. Крымские татары и другие народы Крыма	май — июль 1944
28. Поляки в Европейскую часть СССР	май — сентябрь 1944
29. Население из прифронтовой полосы	июнь 1944
30. Коллаборационисты и члены их семей	июнь 1944 — январь 1945
31. «Истинно-православные христиане»	июль 1944
32. Турки-месхетинцы, курды, хемшины, лазы из Южной Грузии	ноябрь 1944
33. Жертвы принудительной репатриации граждан СССР	1944–1946
34. Немецкое население из оккупированных стран Европы	1944–1945, 1947
35. Финны-репатрианты из Ленинграда и Ленинградской области	февраль — март 1948
36. Вторичная депортация контингентов, ранее депортированных из Европейской части СССР в Сибирь и Казахстан	март 1948
37. Бойцы Литовской Освободительной армии (ЛОА), члены их семей, кулаки	22 мая 1948
38. Греки и армяне-дашнаки с Черноморского побережья	июнь 1948
39. «Тунеядцы»	июнь 1948
40. Курды из Азербайджана	август 1948
41. Повстанцы и члены их семей из р-на Измаила	октябрь 1948
42. «Лесные братья», участники подполья и члены их семей из Прибалтики	29 января 1949
43. Армяне-дашнаки, турки, греки с турецким, греческим и советским гражданством и без гражданства с Черноморского побережья и из Закавказья	май — июнь 1949
44. Повстанцы и члены их семей из Молдавии	июнь — июль 1949
45. Кулаки, повстанцы, бандиты из Псковской области	январь 1950
46. Персы без гражданства из Грузии	март 1950
47. Бывшие “басмачи” из Таджикской ССР	август 1950
48. Члены семей бойцов армии генерала Андерса	февраль 1951
49. Иеговисты из Молдавии	апрель 1951
50. Кулаки из аннексированных в 1939–1940-х гг. территорий	октябрь — декабрь 1951
51. Греки из Грузии	декабрь 1951
52. Кулаки из Западной Белоруссии	март — май 1952
53. Сектанты: иннокентьевцы, адвентисты и др.	март 1952

А. Потери мужчин призывного возраста	17,0 млн
1. Умерло в немецком плену	3,3
2. Повышенная смертность в советских концлагерях	0,9
3. Боевые потери антисоветских формирований	0,3
4. Расстреляно в Красной Армии	0,1
5. Убито в боях и умерло в Красной Армии	12,4

Б. Потери остального населения	10,0 млн
1. Блокада Ленинграда	1,0
2. Нацистский террор против евреев	более 0,5
3. Нацистская зачистка партизанских районов	0,5
4. Гибель при депортации «ненадёжных» народов	ок. 0,3
5. Повсеместно повышенная детская смертность	1,3
6. Общее ухудшение условий жизни	6,4

1918–1922	«Военный» коммунизм, голод, Гражданская война	12 млн
1930–1933	Коллективизация, раскулачивание, голодомор	9 млн
1934–1940	Их последствия, террор, лагеря, советско-финляндская война	2,7 млн
1941–1945	Советско-нацистская война	27 млн
1946–1956	Голод 1947 г., подавление повстанцев, лагеря	1,3 млн
Итого до 1956 г.		52 млн

ИСТОРИЯ РОССИИ XX век

1939–2007

Часть 4 РОССИЯ В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ И ПОДГОТОВКИ К ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ (1939–1953)